моккадем. Он тогда поехал к колодцу. Его тела потом никто не видел. А без него некому направлять нас в молитве.
– Возможно, он в числе пленных, – сказал Поль. – Сказать наверняка не могу. Им всем надели… кожаные мешки.
– Вот-вот, лейтенант. Если он мертв, тогда мактуб, ибо на все воля Аллаха. Но если он жив и туареги – эти безбожники, родившиеся от верблюжьего дерьма, – издеваются над ним, мы должны отомстить. Нельзя оставлять моккадема в их руках.
– И чего ты хочешь?
Мустафа заговорил еще тише:
– Мы слышали, что лейтенант Диану отказался нападать на туарегов. – Алжирец откашлялся. – А у вас на этот счет другое мнение.
Поль сдержал вспыхнувший гнев. Значит, часовой проболтался.
– Мы хотим, чтобы вы знали: мы готовы пойти с вами и сражаться, как надлежит мужчинам. Мы хотим освободить пленных.
– Мустафа, мы – это кто? – взглянув на алжирца, спросил Поль.
– Найдется человек двадцать пять, а то и все тридцать, кто думает как я. Лейтенант Диану не стал атаковать после бойни у Тадженута. Он и сейчас не будет атаковать. И завтра тоже. Он… как бы это сказать?.. слишком встревожен. Мы готовы подчиняться вашим приказам. Можем отправиться сегодня же ночью.
Поль не хотел настраивать Мустафу против себя, но направление их разговора вызывало у него все большее беспокойство.
– Понимаю, – наконец произнес он, – но в данный момент я бессилен что-либо сделать. Лейтенант Диану прав. Атаковать туарегов сейчас бессмысленно.
Мустафа недоверчиво на него посмотрел:
– Но мы слышали, что вы…
– Мне нет дела до того, что вы слышали. А вам говорю: я согласен с лейтенантом. Мы освободим пленных и отомстим за моккадема. Но мы должны выжидать. Иного способа нет.
Мустафа ему явно не поверил, однако он не собирался поднимать бунт, а просто прощупывал почву.
– Ладно, лейтенант, – собравшись уходить, только и сказал Мустафа. – Но если передумаете, обязательно сообщите мне.
После того как все отправились на боковую, Поль еще раз попытался заговорить с Диану, но тот резко встал и отошел.
Спал Поль плохо. Его разум был взбудоражен. Сначала Эль-Мадани, потом Мустафа скрыто или в открытую обвинили Диану в нежелании действовать сразу после бойни в Тадженуте. По сути, в трусости. Однако Поля в тот момент в основном лагере не было, и оценить поведение Диану он не мог. Зато сегодня он видел и слышал, как вел себя лейтенант.
Ночь не принесла ему никакого ответа.
– По какому праву ты так поступил с французами?
Голос Муссы был похож на раскаты грома. Он спешил в лагерь ихаггаренов и буквально ворвался туда, направив своего мехари прямо к центральному костру. Мусса сердито взглянул на сидевшего у огня Аттиси, рядом с которым расположился Махди. Третий был ему незнаком. Аттиси поднял голову, посмотрев на нарушителя спокойствия:
– Мусса, я вижу, что ты сильно возбужден, и потому прощаю тебе эту грубость. Но человек, принадлежащий к знати кель-рела, не забывается до такой степени. Даже малые дети Ахаггара знают правила учтивости.
Махди наполнил чаем свою чашку и чашки сидящих рядом.
– Слезай-ка со своего грозного мехари да выпей с нами чая, – снисходительным тоном предложил он Муссе, словно тот был ребенком, вклинившимся в круг взрослых.
Мусса не шелохнулся в седле.
– Еще раз спрашиваю: по какому праву ты превратился в мясника?
– А ты посмотри на моего мехари, – ничуть не смутившись, предложил Аттиси. – Видишь, где теперь находится тобол? Разве ты не заметил?
– Так это аменокаль велел тебе расправиться с французами? Это было его решение?
– К твоему сведению, Мусса, аменокаль не давал мне никаких четких распоряжений. Он отдал решение в мои руки. Он лишь сказал, чтобы я обескуражил шейха Флаттерса. Думаю, шейх основательно обескуражен.
Спутники Аттиси засмеялись.
– Он тебе приказывал изрубить мертвые тела на куски? Застать противника врасплох и превратить в месиво? Ты так представляешь себе благородное сражение? Мы к тушам муфлонов относимся бережнее.
– Какой икуфар заслуживает отношения к его туше наравне с муфлоном? – спросил Тамрит, и его вопрос вызвал новый всплеск смеха. – Скажи, грубиян, тебя волнует то, что французы мертвы, или то, что их порубили на куски?
– Аттиси, кто этот человек, сидящий справа от тебя?
– Тамрит аг Амеллаль, – сам представился Тамрит. – А ты, значит, впечатлительный сынок варвара де Вриса?
Мусса соскочил с верблюда. Рука легла на эфес меча.
– Попридержи язык, Тамрит, если не хочешь его лишиться.
Тамрит сердито дернулся:
– Только из уважения к твоей матери я оставляю твою голову на плечах. Но еще одна подобная фраза – и я за себя не ручаюсь.
– А ты, смотрю, окружил себя сенусситами, – с упреком бросил Мусса, обратившись к Аттиси. – Это они тебя ведут, как ягненка? Они раздувают в тебе пламя ненависти и вероломства?
– Никто меня не ведет. Я сам иду, – спокойно ответил Аттиси.
– В таком случае ты весь в чужой крови. Впервые вижу, чтобы ихаггарены столь дико обращались с врагами.
– Наверное, ты мало жил среди нас, потому и не видел, – сказал Махди. – Пожалуй, тебе, как настоящему икуфару, стоит вернуться во Францию. Ведь тамошние зрелища для тебе приятнее.
– У кого язык повернется назвать бойню у Тадженута приятным зрелищем? – с вызовом спросил Мусса, обращаясь к тем, кто стоял поблизости. – Или Тадженут был местом, где сражались, не уронив чести?
– Наша честь не пострадала! – запальчиво возразил Махди. – Разве обманные маневры перестали быть оружием, используемым против врагов? Разве внезапное нападение – не такое же оружие, как меч? Везде, где видишь преимущество, нужно им пользоваться. Если бы наше дело было неправедным, Аллах не обеспечил бы нам победу.
– На протяжении всей истории мы вели войны с племенами тебу и шамба, – продолжал Мусса. – Нашим племенам хорошо известны правила ведения войны. Но мы не говорили о войне с французами, ожидавшими, что мы позволим им спокойно пройти через наши земли. А в Тадженуте они получили отсеченные головы, руки и ноги. Это и есть праведное дело?
– Я не стану с тобой спорить, Мусса. Ты рассуждаешь не как ихаггарен. Твои слова напоминают блеяние слабого ягненка.
– Тогда скажите мне вот что. Каковы ваши дальнейшие намерения? Выжившая часть экспедиции Флаттерса находится неподалеку отсюда, за холмом. С какой целью вы следуете за ними? Устроить еще одну бойню?
– Не отвечайте ему! – велел Тамрит.
– Он нам не помеха, – презрительно махнув рукой, сказал Аттиси. – Мне ли бояться укуса французского щенка? – Он с усмешкой посмотрел на Муссу. – Мы продолжим их обескураживать до самой Уарглы. – Аттиси явно наслаждался, произнося это слово. – А оттуда уцелевшие повезут своим соплеменникам послание. Пусть знают: не каждое место, отмеченное ими на карте и объявленное французским, станет французским. Ахаггар – не место для французских затей. Им сюда даже в гости путь заказан.
– Им не добраться до Уарглы. Вы украли их верблюдов. У них кончается еда. Через две недели они все погибнут.
– Верблюды – законный военный трофей! – раздраженно возразил Аттиси. – Меня не волнуют, доберутся до Уарглы или нет эти неверные и их прихвостни из числа шамба. Их судьба в руках Аллаха.
– Нет, – сказал Мусса. – Она не в руках Аллаха. Сейчас она в твоих руках, Аттиси.
– Какая разница? Мои руки делают то, что угодно Аллаху. – Аттиси начал терять терпение. – Я уже сказал, что не собираюсь обсуждать с тобой подобные дела. Занимайся теми делами, что поручил тебе аменокаль, и не лезь в те, от которых страдает твоя чувствительная натура. Или ты связал свою судьбу с варварами?
– В этом деле я не связал свою судьбу ни с кем, – ответил Мусса, второй раз за три дня произнеся те же слова.
– В твоей власти сделать выбор, – сказал Аттиси. – Многим будет очень интересно проследить за твоими дальнейшими действиями. Или примкни к нам, или покинь лагерь.
Мусса обернулся. У него за спиной, слушая разговор, стояло десятка два туарегов.
– Кто из вас готов положить этому конец? Кто уже насытился расправой? Кто из вас не забыл, как вести себя с путниками, оставшимися без воды и пищи? Если вам так надо, сражайтесь с ними потом, но сейчас окажите им гостеприимство пустыни.
– Это не просто путники, – произнес кто-то из туарегов. – Это чужеземный сброд. Захватчики, недостойные того, чтобы на них распространялись справедливые законы пустыни.
– Так оно и есть, – подхватил другой. – Чужеземцы, как и ты.
Мусса ударил произнесшего эти слова, и тот камнем рухнул на землю. Никто не шевельнулся, однако во многих Мусса ощутил враждебность, какой не чувствовал прежде. Взяв поводья своего мехари, он вместе с верблюдом двинулся сквозь толпу. На луке его седла сидела Така, крутила головой и кивала. Она нервничала.
В его ушах звенела фраза, произнесенная Аттиси: «Не вмешивайся в это, Мусса. Целее будешь».
На выходе из лагеря с ним поравнялся его давний друг Тахер.
– Ты говорил правильно. Французов обманули, а потом предали. Такой кровожадности, как в Тадженуте, я еще не видел. Им было не остановиться. Похоже, они были одержимы. Почему так случилось, не знаю. Тамрит произнес речь и каким-то образом сумел их сильно воспламенить. Я в этом не участвовал.
– Я тоже, а результат один и тот же, – сказал Мусса.
– Верно. Многие и сейчас не понимают, что творят. Если хочешь, я поеду с тобой.
– Нет, Тахер, но спасибо, что предложил. Этим я займусь один.
На следующий день остатки экспедиции достигли колодца Темассинт. Он находился на равнине, в широком песчаном вади. Там росли одинокие акации, приплюснутые и изогнутые ветрами, и редкие кусты, но люди ликовали так, словно попали в цветущий оазис Уарглы.
Большинство повалилось на песок в окрестностях вади. От жары и груза их руки и ноги сделались свинцовыми. Первые четверо или пятеро отвоевали себе место под акациями, но скудная тень едва ли стоила таких усилий. Нескольким наиболее крепким Побеген поручил тяжелую работу по наполнению водой бурдюков. В отличие от Тадже