– Моккадем! – тихо воскликнул кто-то из стрелков. – Он по-прежнему жив.
Пленного заставили опуститься на колени. С головы сняли кожаный мешок. Несчастный прищурился от яркого света и огляделся, пытаясь понять, где находится. Чувствовалось, он понял, что́ его ждет, и над ущельем зазвучал его спокойный голос, читающий молитву. Она была слышна всем. Туарег занес над головой моккадема тяжелый меч и ударил что есть силы. Тело святого рухнуло в ущелье. На утес пригнали остальных пленных, захваченных в Тадженуте, и заставили назвать свои имена. Люди вскрикивали и мотали головами, с ужасом глядя на меч. Они и так прошли через сущий ад, чтобы исполнять последний приказ туарегов. Одного за другим пленных обезглавили, бросив их тела в ущелье.
– Боже мой! – пробормотал Диану.
Наконец-то он перестал выжидать. Лейтенант встал, сделал несколько шагов вперед, затем обернулся, зовя за собой остальных. Ужасное зрелище заставило подняться и их. Остатки французской экспедиции бросились в атаку. Именно этого и дожидался Аттиси. Из потайных мест между скалами ударили туарегские винтовки, молчавшие весь день. Диану упал, сраженный выстрелом в голову. Вслед за ним были убиты сначала Брам, затем Маржоле, пытавшиеся ему помочь. Огонь туарегов косил шамба, не щадя и стрелков. Оставшиеся яростно стреляли, но это почти ничего не давало. Туарегские воины были надежно укрыты и радостными криками сопровождали их успех.
Аттиси ликовал. Его последний сюрприз удался.
Солнце, опускавшееся за дюны, делало их похожими на холмы из золота. В западной части неба теснились розовые облачка, напоминавшие легкие клочки ваты, подсвеченные солнцем. От них исходило неестественное, сказочное сияние. Закат был редкостной красоты. Таких Поль еще не видел.
Он сидел, понурив плечи, выжатый до предела. Они только что закончили хоронить погибших, вырыв неглубокие могилы. Хакима он погребал сам, осторожно уложив совсем легкое, маленькое тело своего помощника на песчаное ложе, окаймленное камнями, головой на восток, как того требовал обычай ислама. Поверх Поль набросал песка и земли, добавив сверху слой камней. Когда битва с туарегами только начиналась, Хаким был еще жив. Трудно сказать, что́ оборвало его жизнь – туарегская отрава или вызванная ею лихорадка. Смерть парня никто не заметил. Поль и сам не знал, пока не подошел к нему, чтобы дать воды.
После сражения Поль ползком обследовал французские позиции, оценивая потери и общее состояние. Погибло восемнадцать человек, в живых осталось тридцать три. Правильнее было бы назвать их полуживыми. Поль остро чувствовал одиночество. Из французов остались только он и Побеген, все еще находящийся в своем бредовом мире.
Вся полнота командования перешла к Полю.
В Амгиде уже который час сохранялась тишина. Туареги никуда не ушли, однако не показывались. Они рассеялись и ждали. Поль изучал их позиции, прикидывал расстояние и варианты, всякий раз приходя к неутешительному выводу: все имевшиеся возможности были упущены. Причин тому было несколько: трусость и некомпетентность, отравленные финики и дьявольское коварство туарегов.
– Мы не сможем подойти к колодцу, – хмуро заявил он Эль-Мадани.
– Согласен, – кивнул старый воин. – Я насчитал почти полсотни дьяволов убитыми, но туареги и сейчас впятеро превосходят нас. У них есть вода и пища. Они могут ждать до бесконечности. Нам придется идти в обход, и чем раньше, тем лучше.
– Как по-твоему, каким будет их следующий шаг?
Эль-Мадани задумался.
– Лейтенант, я могу ошибаться, но сдается мне, что на этом их козни закончились. Они еще могут послать нескольких человек, чтобы мотать нам нервы, однако за Амгидом их владения обрываются. Им незачем идти дальше. Они указали нам на дверь. Они рассчитывают, что остальное сделает пустыня. Если кто-нибудь из нас живым доберется до Уарглы и расскажет миру о случившемся, тем лучше для них и их владений.
– Насчет пустыни туареги правы.
Поль не строил иллюзий насчет будущего. Со времени бойни в Тадженуте прошло всего три недели, показавшиеся им вечностью. А ведь они не прошли даже половины пути до Уарглы.
– Клянусь Аллахом, это такой позор: оказаться рядом с Амгидом и быть вынужденными уносить отсюда ноги! – с нескрываемой тоской признался Эль-Мадани. – Я мечтал всласть наесться рыбы.
Поль сердито посмотрел на него:
– Эль-Мадани, в Амгиде нет никакой рыбы. Хаким потчевал меня таким же бредом. Хотя бы ты не начинай.
Поль знал: если еще и Эль-Мадани тронется умом, его самого надолго не хватит.
– Есть там рыба, лейтенант. С какой стати я бы стал выдумывать? Собственными глазами видел, когда шли на юг. Я думал, все видели. Даже не верится, что вам ее не показали.
Поль пристально смотрел в глаза стрелка. Эль-Мадани говорил правду.
Взгляд Поля переместился на могилу Хакима. Возможно, это и пустяк, но после слов сержанта ему стало еще тошнее. «Ты изменился и стал жестоким», – однажды сказал ему Хаким. Парень умер, злясь на него из-за какой-то проклятой рыбы, водящейся в самом центре Сахары.
Они тронулись в путь глубокой ночью. Самых слабых усадили на верблюдов, остальные потащились следом. Шли всю ночь и весь следующий день, без еды, воды и привалов. Очень часто вдали маячили туареги, но синие люди не делали попыток приблизиться и атаковать. На вторую ночь они остановились всего на час и двинулись дальше. Их толкало вперед отчаяние, необходимость участвовать в гонке между ослабленными телами, временем и пустыней.
Поль старался вспомнить, далеко ли еще до Уарглы, и не мог. Весь их поход на юг слился воедино. При всяком удобном случае он заговаривал с Эль-Мадани, но разговор лишал организм влаги и энергии. Довольно скоро Поль начал ограничиваться междометиями, однако и они показались ему непозволительной роскошью, и он перешел на пожатие плечами и кивки.
Через два дня они нашли воду… а может, через три. Люди, больше похожие на призраков, сгрудились возле грязной маленькой скважины и в спешке глотали воду пополам с песком. Ночью четверо стрелков похитили двух верблюдов и скрылись в темноте. Их следы вели на север. Поль хотел было пуститься в погоню, но быстро понял бессмысленность такой затеи. Схватив от досады винтовку, он выстрелил в направлении беглецов. Пуля упала где-то среди песка.
Оставшегося единственного верблюда они быстро зарезали и разделали. Теперь Побеген должен был идти наравне с остальными. Глаза сержанта почти скрывались под темными кругами. Тело дрожало, мышцы отказывались подчиняться. Он все время находился в каком-то ступоре и задавал бессмысленные вопросы. Чувствовалось, что он умирает по частям.
Они не решались делать остановки, ибо остановиться означало умереть. Остановиться – значит отсрочить приход в Уарглу. Уаргла стала их навязчивой идеей. Уаргла была жизнью. И они шли день за днем, под нещадным зноем, по песку, гравию и граниту. Каждый день их спины сгибались еще чуть-чуть, а на подошвах ног добавлялось трещин. Они ковыляли под звездами и луной, проходили через горы и плато. Целых два дня их путь пролегал по такому участку пустыни, где вообще не было признаков жизни. Ни мухи, ни травинки, ни ящерицы или птицы.
Поль убедился, что поддержание дисциплины в таких условиях было почти невозможным. Ему нечем было воодушевить людей. Угрозы ни на кого не действовали. Айн-Эль-Керма согнул этим людям спины, а Амгид сломал им хребты. Сейчас в этом марше смерти каждый вел индивидуальное сражение за выживание. Пищи и воды на всех не хватало. Срабатывал неумолимый инстинкт, заставлявший каждого заботиться только о себе.
Поль увидел ящерицу, которую заметили еще двое. Она грелась на широком плоском камне и, казалось, не подозревала, что за ней охотятся, но, когда все трое бросились к ней, быстро юркнула в расщелину, оставив их ни с чем.
– Идиоты! – заорал на них Поль. – Если бы вы дали мне ее поймать, у нас появилась бы хоть какая-то еда!
– И кто бы из нас ее съел? – прозвучал вопрос, оставшийся без ответа.
Поль упрекал себя за то, что упускает из виду моральное состояние подчиненных, но не знал, как это можно исправить.
Люди умирали. Кто-то шел все медленнее и потом падал, а кто-то ложился отдохнуть и уже не вставал. Иногда этого даже не замечали.
Им попалась трава на подветренной стороне большой дюны. Жесткая, ломкая. Но они все равно принялись есть эту траву, ломая на кусочки и запихивая, словно шпажки, в свои воспаленные глотки. Люди ели ремни и сандалии, нарезая кожу так, чтобы удобно было жевать. Их челюстные мышцы от бездействия сводило судорогой.
Эль-Мадани поймал тушканчика, проворную пустынную мышку, неожиданно выпрыгнувшую перед ним, когда он отдыхал. Старый стрелок сжал добычу обеими руками и держал, пока тушканчик не перестал дергаться. Затем Эль-Мадани тщательно содрал с добычи шкуру, а мясо съел сырым. Другой стрелок на рассвете нашел гадюку, которая дремала, свернувшись тугой пружиной. Прежде чем озябшее пресмыкающееся успело шевельнуться, он отсек змее голову. Вокруг лица и глаз постоянно вились мухи. Одна села Полю на язык. Он отпрянул и хотел было ее выплюнуть, но затем закрыл рот и проглотил. Муха прилипла к пересохшему горлу и еще долго ползала там, пока не провалилась дальше. После этого он пытался ловить мух руками.
Как-то утром в поле зрения появилась газель. Ветер дул с ее стороны, и людей она не учуяла. Дюжина винтовок уперлась в дюжину плеч. Пальба взорвала утреннюю тишину. Когда дым рассеялся, все увидели, что испуганная, но не пострадавшая газель удирает со всех ног.
В один из дней небо стало покрываться темными, угрожающего вида тучами. Тучи озарялись вспышками молний. Но грозы с ливнем, о котором все молили небеса, не последовало. Тучи рассеялись и исчезли. В другой день они набрели на колодец с великолепной водой. Там они провели весь день, не желая расставаться с источником драгоценной влаги. Им попадались и другие колодцы, иногда пересохшие, а иногда содержавшие лишь солоноватую жижу. За неимением другой воды они пили ее и набирали в бурдюки.