У Поля саднило везде. Все тело превратилось в скопление волдырей, ожогов и царапин, которые вместе вызывали неутихающую боль. Каждый шаг отзывался в ноге, на внутренней стороне бедер, в подмышках или паху. Сильнее всего доставалось ногам. Кожа на подошвах его сапог истрепалась совсем. Только мысли о возмездии, обуревавшие Поля, еще помогали переставлять ноги.
Однажды они набрели на тушу верблюда, которую воздух пустыни превратил в мумию. Шкура плотно обтягивала скелет, мертвые глазницы застыли, уже неподвластные времени. Встав на колени, уцелевшие члены экспедиции ножами полосовали шкуру, разрезая иссохшее тело, словно кожаный сапог. То, что некогда было плотью, превратилось в порошок. Люди смешивали его с водой, превращая в жижу, и жадно пили. Голыми руками они разделали скелет; верблюжьи кости хрустели, как сухие прутики. С помощью камней и каблуков эти кости тоже превратили в порошок и, размешав с водой, выпили. Работа и еда сопровождались вполне звериным урчанием.
С севера подул ветер. Он был сильнее всех прежних ветров и создавал дополнительную помеху ходьбе. Эль-Мадани оглядел небо и подозвал Поля.
– Нужно держаться вместе, – хриплым шепотом произнес сержант, морщась при каждом слове. – Идет буря. И сильная.
Ветер, не переставая, дул весь день, вздымая песок. Песчаная река поднималась невысоко, всего на какой-то фут. Выше воздух оставался прозрачным. Передвигайся они на верблюдах, и не заметили бы. Но сейчас песок атаковал их, набиваясь в глаза, уши, носы, глотки и раны. Он ударял, обжигал и высасывал из людей еще остававшиеся драгоценные крупицы рассудка. От него прикрывались всем, чем только можно, используя каждую сохранившуюся тряпку. Ветер усилился, его шум перешел в свист. Песок поднялся выше, будто пелена тумана, пока не заслонил солнце. Буря набирала силу и в какой-то момент вынудила людей остановиться, поскольку идти дальше они уже не могли, как не могли сопротивляться ветру и что-либо видеть за песчаной стеной.
Укрыться здесь было негде. Люди легли там, где стояли, сжавшись в одинокие комки. Песчаные струи уподобились водяным и перехлестывали им через спины. Заносы чем-то напоминали гигантские сугробы. Поль пытался докричаться до Эль-Мадани, но его голос тонул в реве стихии. Он ничего и никого не видел, кроме стены песка. Сняв куртку, он распластался на животе и постарался прикрыть хотя бы голову, выгородив небольшое пространство, где можно дышать. Получилось еще хуже; внутри было темно и душно. Впервые после Ахаггара Полю стало по-настоящему страшно. Он вспомнил истории о грандиозных песчаных бурях Сахары, поглощавших караваны и даже армии, погребая их в недрах пустыни. Люди и животные тонули в песке, задыхаясь под его толщей и обреченные на забвение.
Буря неистовствовала всю ночь, весь день и вторую ночь. Правда, в царящей тьме было невозможно отличить ночь ото дня. Всякий раз, когда Полю казалось, что буря достигла предельной силы, та становилась еще сильнее. Ветер набрасывался на него, словно тысяча дженумов, заставляя неистово мечтать об окончании этого кошмара. Поль потерял бурдюк и остался без воды. Он не спал двое суток и знал, что больше не выдержит. Он звал Недотепу, потом мать. Он говорил с отцом. Прежде он никогда этого не делал, но сейчас стонал, хныкал и бормотал, обращаясь к мертвому отцу, упрекая, что тот бросил их с матерью, и призывая вернуться и помочь.
Дважды его рука нащупывала рукоятку пистолета за поясом и пальцы сжимались вокруг нее. Первый раз он разжал пальцы. Второй – вытащил пистолет и положил у головы. Поль с трудом ворочался в тесном пространстве, пока пистолет не оказался возле рта. Он стал запихивать дуло в рот, пока не ощутил вкус металла, обещавший сладостное избавление. Оно было так близко, совсем рядом. Палец лег на спусковой крючок. Поль закрыл глаза, раздул ноздри и сделал глубокий вдох.
Потом вскрикнул, как от боли. Он не мог покончить с собой.
И тогда он взмолился: «Боже, сделай так, чтобы этот кошмар закончился! Прошу, умоляю Тебя! Если Ты это сделаешь, я вновь уверую, я покаюсь в богохульстве, сомнениях и ересях и до самой смерти останусь праведным католиком».
Но кошмар не заканчивался. Буря еще долгие часы властвовала над этой частью пустыни, пока ранним утром третьего дня ветер не начал утихать. Поль не сразу в это поверил, решив, что пустыня дурачит их очередной своей жестокой уловкой, однако шум бури слабел, воздух обретал прозрачность, и небо розовело, возвещая новый славный день.
Люди медленно поднимались, стряхивая с себя песчаные покрывала. Но не все. Кто-то умер во время бури, задохнувшись, не выдержав безумия, жажды, голода. Кто-то свел счеты с жизнью. Умерших не надо было искать. Из песка торчали их руки, ноги и верхушки тюрбанов. Ни у кого не возникло желания раскапывать их и узнавать причину смерти каждого. Пустыня их уже похоронила.
Они шли еще два дня, движущиеся человеческие оболочки, чьи шаги становились все сбивчивее. Появившаяся стая ворон следовала за ними, словно черная тень смерти. Вид у этих крупных птиц был омерзительный. Вороны каркали и танцевали на песке и дразнили людей, разевая клювы в подобии улыбки. Попытки застрелить хотя бы одну заканчивались ничем: вороны спокойно перепархивали на другое место.
Безносый погонщик верблюдов Джемаль умер на подходе к колодцу Гасси-Туиль. Вечером он вполне сносно себя чувствовал, а утром попросту не проснулся. Его худощавое тело скрючилось вокруг мешка, в который он обычно собирал верблюжий навоз. Джемаля забросали песком, положив сверху несколько камней. Еще одна могила. Похоронный ритуал превратился в обыденное дело.
Утром Поля удивило обилие разговоров. Он привык, что на привалах люди просто ложились, утомленные переходом, и говорить у них не было ни сил, ни желания. Когда шли, они тоже держались не вместе, а разбредались на большие расстояния, высматривая что-нибудь съедобное. Пора было трогаться в путь, а люди почему-то сбились в небольшие кучки. Некоторые пристально смотрели на него, но тут же отводили глаза. Стоило ему подойти ближе, они умолкали. Что же они задумали? Надо будет спросить у Эль-Мадани.
Остатки колонны все-таки двинулись в путь и прошли совсем немного, когда Поль заметил, что Белкасем отстал. Поначалу он не придал этому значения, а когда обернулся снова, увидел бывшего мясника, идущего назад к колодцу. Сабля, как обычно, болталась у того за спиной, словно упряжь.
– Куда это Белкасем отправился? – подойдя к Эль-Мадани, спросил Поль.
– В преисподнюю, – пожав плечами, ответил сержант.
– Так мы уже там, – хрипло прошептал Поль, радуясь тому, что посчитал шуткой старого воина. – Неужели ему мало?
– Может, поохотиться решил. Не знаю.
Эль-Мадани не был настроен разговаривать и почему-то избегал смотреть Полю в глаза.
К полудню они сделали привал, где их и догнал Белкасем, который сгибался под тяжелой ношей, завернутой в грязные тряпки. Он снял груз с плеч, развернул и вскоре оказался напротив Поля, выложив перед ним большой кусок мяса. Поль с изумлением посмотрел на мясника.
– Угощайтесь, лейтенант, – великодушно предложил Белкасем. – Я еще вчера видел ее у колодца. Думал, померещилось. Решил вернуться и проверить. Хамдуллила! Я оказался прав! Наконец-то Аллах благословил нас, послав этот подарок. Такая крупная горная овца!
Поль моргал, глядя на мясо. Жара мешала соображать, и он далеко не сразу понял. Наконец до него дошло: Белкасем принес вовсе не горную овцу. Поль в ужасе отпрянул, потом отодвинулся подальше. Появились рвотные судороги, однако желудку было нечего исторгать. Поль встал на колени. Он кашлял и плевался, давясь слюной.
Поднявшись, Поль двинулся на Белкасема. Мясник опасливо поглядывал на младшего лейтенанта. Сабля подполковника, которой он разделывал мясо, оставалась у него в руке. По глазам Белкасема было видно: случись что, он пустит оружие в ход.
– Что ты наделал?! – закричал Поль. – Как ты мог?! Боже мой, до чего ты докатился, Белкасем! Если ты притронешься еще к кому-то, мертвому или живому, я тебя убью! Боже, прости его, прости всех нас. Белкасем, закопай труп. Немедленно!
Мясник покачал головой и нагнулся за куском:
– Не желаете есть, не надо. Другие съедят.
Сапог Поля ударил Белкасема в висок, и мясник рухнул на землю.
– Зарывайте! – приказал он другим стрелкам. – Сейчас же!
Никто из них и не подумал выполнить приказ. Поль выстрелил из пистолета в воздух. Люди вздрогнули, но не двинулись с места.
К нему подошел Эль-Мадани. Поль посмотрел на сержанта обезумевшими от ужаса глазами. Эль-Мадани осторожно тронул его за плечо:
– Закапывать труп – не самое лучшее решение, лейтенант. Лучше всего это мясо съесть. Что случилось, то случилось, и этого не изменить. Он уже был мертв.
– Нет! Я не могу этого позволить и не позволю!
Поль толкнул сержанта, но Эль-Мадани крепко стоял на ногах и перехватил его руку. Кого-нибудь другого Поль застрелил бы, но с этим человеком он прошел через многое. Эль-Мадани не был врагом. Эль-Мадани был скалой.
– Лейтенант, нам грозит голодная смерть. Что разумного в ваших принципах? Неужели мы проделали такой путь, только чтобы здесь умереть?
– Пойми, Мадани, это недопустимый способ выживания! Совершенно недопустимый!
Поль упал на колени и сдавленно всхлипнул. Он попытался забросать мясо песком, но двое стрелков встали и молча оттащили его в сторону. Поль смотрел в глаза каждому и везде видел решимость. Все, кто находился вокруг, были против него. Все, как один.
Даже Эль-Мадани.
Ища поддержку, Поль взглянул на Побегена. Бретонец дрожал. Его мозг по-прежнему был поражен ядом. Побеген был физически истощен и сам находился на пороге смерти. Выражение его лица оставалось безучастным, и только по едва заметным признакам можно было догадаться, что он понимает происходящее вокруг. Побеген взглянул на Поля, на Эль-Мадани, затем на кусок мяса, по пыльной щеке скатилась одинокая слезинка, затем он кивнул.