Мелика всматривалась в лицо воина и представляла, что́ он видел и чем занимался в пустыне. В его крике было столько ужаса, столько страданий. Мелике не хватало воображения, чтобы все это представить. Жизнь в миссии отца Жана была вполне безопасной, и, успокаивая пациента, Мелика всегда с радостью напоминала ему об этом. Тыльной стороной пальцев она гладила его по щеке. Касалась волос на груди. Они были золотистыми и мягкими, как шелк. Откинув одеяло, она смотрела на его руки. Она не только смотрела, но и обмывала их прохладной водой, приподнимая то одну, то другую. Отец Жан говорил, что поддержание тела пациента в чистоте благотворно сказывается на его состоянии. Это она чувствовала, касаясь вымытой кожи.
Конечно, отец Жан имел в виду нечто другое, а не ее собственные ощущения.
Мелика водила губкой по животу пациента и его ногам. До этого она не видела мужского тела, точнее, видела, но не так, как тело этого мужчины. Всякий раз, когда она обмывала его, внутри у нее вспыхивал огонь. Щеки пылали от стыда. Она позволяла себе необычайные вольности с мужчиной, находящимся без сознания. Этому ее никто никогда не учил, и в первую очередь – отец Жан.
На пятый день его вытолкнуло на поверхность сознания. Там были голоса и красота. Музыка. Женский голос, мягкий, успокаивающий. Красивый. Ему захотелось увидеть обладательницу голоса.
– Кто вы? – спросил он, глядя на нее широко раскрытыми, полными страха глазами.
– Мелика.
– Мелика… красивая… как приятно, – ответил он и тут же погрузился в клубящийся туман.
На следующий день он очнулся снова, и опять его глаза были широко раскрыты и полны страха.
– Кто вы?
– Мелика, – вновь ответила она и взяла его за руку.
– Мелика…
Страх прошел. Он улыбнулся и сжал ее пальцы. Как и вчера, он продирался сквозь клубы тумана.
Еще через день его глаза оставались широко распахнутыми, но страха в них уже не было.
– Мелика, – произнес он, – я что, умер? Вас послал Бог?
– Вы не умерли, месье Поль, – засмеялась она. – Правда, вы были близки к смерти, но остались жить. Вы находитесь близ Уарглы. Вам ничто не угрожает.
– Уаргла, – с удивлением повторил он.
Сквозь туман он видел мягкие карие глаза, темные волосы и теплую улыбку на круглом лице. Какое прекрасное, совершенное видение! Потом он уснул. Его дыхание стало глубже и спокойнее.
Мелика расчесала ему волосы и хирургическими ножницами отца Жана подрезала там, где они лезли в глаза. Он не стригся месяцами. Она надеялась, что он не станет возражать.
Комнату она покидала лишь ненадолго, чтобы помолиться за него в часовне.
Он то приходил в сознание, то снова проваливался с свой призрачный мир. Что-то вспоминал, но отдельными кусками. Он подумал, что надо назвать ей свое имя.
– Поль, – представился он. – Меня зовут Поль.
– Да, – кивнула она и потрогала его лоб.
От ее прикосновения лбу стало прохладно, и Поль улыбнулся. Чтобы она прикасалась почаще, он стал чаще улыбаться.
Однажды его разбудила гроза. Дождь хлестал в окна комнаты Мелики и сбегал по глинобитным стенами. Поль проснулся от вспышки молнии, услышал раскаты грома, и безумство стихии передалось ему. Он кричал и всхлипывал. Мелика прижимала его к себе, будучи не в силах предложить ему иное утешение, кроме тепла и покоя своего тела. Поль в отчаянии цеплялся за нее. Вместе с грозой прошли и его страхи, и он тихо уснул. Увидев, что он спит, она отвела ему волосы со лба.
Это балансирование между сознанием и забытьем длилось целых две недели. Жар в его теле не утихал, что очень беспокоило отца Жана. Все эти дни Мелика почти безотлучно проводила у постели Поля, шепча ему на ухо, говоря с ним, рассказывая истории и развлекая пением. Она промывала его рану и накладывала холодные мокрые тряпки, чтобы жар не так донимал его. Каждый день он становился ей все ближе.
Как-то ночью она нагнулась за тряпкой, упавшей у него со лба, и грудью задела его щеку. У Мелики что-то забурлило, во всем теле появилось незнакомое покалывание, душу охватило странное ощущение красоты вперемешку с тоской. Ее соски отвердели. От страха у нее перехватило дыхание. Она стыдливо посмотрела на него – вдруг не спит. Он спал, глубоко погрузившись в свой мир между сном и забытьем, где проводил столько времени.
Она оглянулась на дверь. Время было позднее. Все обитатели миссии спали. Сюда никто не войдет.
С громко бьющимся сердцем Мелика присела на край кровати. Поддавшись порыву, не осознавая своих действий, но не в силах противиться охватившим ее чувствам, она сняла блузку, а затем и нижнюю рубашку. Прохладный воздух ласкал ей груди, вызывая дрожь. Она вновь ощутила внутренний огонь, теплый, сладостный, запретный. Ей не верилось, что все это происходит с ней, но она напрочь забыла о приличиях, следуя только своему желанию. Дрожа, она наклонилась и осторожно коснулась соском губ Поля. Она закрыла глаза, перестала дышать, куда-то уплывая вместе с потоком наслаждения. Поль очнулся от ее прикосновения, губы инстинктивно сомкнулись вокруг соска, язык облизал сосок. Потом он осторожно зажал сосок зубами и потянул на себя, продолжая водить языком и познавать. Все это происходило во сне. Сосок отвердел. Мелика тихо застонала от наслаждения. Ее страшило, что он может проснуться, и то же время ей хотелось его пробуждения. Она прижалась к нему, и он снова откликнулся.
Шум снаружи вернул ее к действительности. Мелика порывисто выпрямилась и торопливо оделась.
Это был обыкновенный ночной звук, ничем не угрожавший ей, однако момент был упущен.
Она смотрела на лицо Поля, освещенное пламенем свечи. Ей подумалось, что он почти улыбается. Знал ли он о ее дерзости?
Его сознание постепенно возвращалось. Жар в теле оставался, оставалась воспаленной и рана в плече, но с каждым днем Поль набирал силу. Он все больше ел и пил. С каждым днем щеки становились все румянее. Теперь Мелика не сомневалась: он будет жить.
– Кто вы? – спрашивал он, давно зная ответ, но ему хотелось услышать, как она отвечает.
– Мелика, – с неизменным терпением отвечала она.
– Мелика, Мелика. Звучит как стихи, – произнес он.
Если он и помнил ночное приключение, то виду не показывал.
Теперь он садился и проводил в бодрствующем состоянии час. Потом два. Потом пять.
– Вы снова среди живых, – сказала она, глядя, как он ест.
Мелика кормила его кусочками хлеба, размоченными в козьем молоке, и фруктами, которые тоже мелко нарезала. Он пока еще не мог жевать и просто сосал пищу.
– Хорошо быть живым в таком чудесном месте, – сказал Поль.
Он толком не знал, как здесь очутился, зато был уверен, что ему не хочется покидать это место. Все в его нынешней жизни происходило медленно. Он не хотел спешить. Мелика была красивой и совершенной. От него не требовалось ничего. Она делала для него все без его просьб, и ему хотелось, чтобы это чудесное время не кончалось. Казалось, она улавливала его потребности раньше, чем он ощущал их сам. Во сне он слышал ее голос, а проснувшись – видел ее лицо. Она ему снилась. Этого было достаточно и даже более чем достаточно. Все прочее осталось позади. Его спутники умерли. Он каким-то образом выжил.
– Что произошло с остальными? – в панике спросил он, когда такой вопрос наконец пришел ему на ум.
– С какими остальными? – удивилась Мелика. – Вас привезли сюда одного.
– Меня привезли? Кто?
– Какой-то туарег.
Лицо Поля помрачнело. Это испугало Мелику.
– Я должен увидеться с командиром гарнизона Уарглы.
– Конечно, когда вы достаточно окрепнете.
– Нет, сейчас. Я был не один. Возможно, они еще живы. Я должен сообщить командиру.
– Хорошо. Я спрошу отца Жана.
Капитан гарнизона пришел в миссию в сопровождении еще нескольких человек. Громко стуча грубыми сапогами, они вошли в комнату, где лежал Поль. Отец Жан попросил Мелику выйти. Она боялась, что военные заберут Поля. Но они лишь поговорили с ним, пока отец Жан деликатно не выпроводил их. Уходили они какими-то присмиревшими и с мрачным выражением лица.
Поль помногу спал. Иногда, просыпаясь и хорошо себя чувствуя, он брал у Мелики книгу и сам ей читал, а она с удовольствием слушала, сидя на жестком стуле и закрыв глаза. Он читал ей о Пастере и общей хирургии.
– Потрясающе интересно, – лукаво улыбался Поль, но ей это нравилось.
– Когда я слушаю, как вы читаете, даже карбункул и бешенство кажутся интересными темами, – сказала Мелика, и он засмеялся.
Она обожала сочный тембр его голоса. Поль читал, пока не начинал клевать носом. Она просила отца Жана достать еще книг.
– Еще книг! Он что, единственный пациент в нашей больнице? – ворчал отец Жан, но беззлобно.
Он никогда не видел Мелику такой счастливой. Священник наблюдал за ней и думал о своей покойной жене. Его глаза увлажнялись, и он погружался в дела, которыми обычно занималась Мелика. Он вполне мог сам готовить себе ужин и управляться с больными. «На какое-то время», – мысленно добавлял отец Жан.
Наступил день, когда Поль встал. Он опирался на Мелику, обняв ее за плечи. Сделав пять шагов, он упал, сильно ударившись о пол. Рана в плече открылась, и оттуда хлынула темная кровь. Мелика испуганно закричала. Вместе с подоспевшим отцом Жаном они вновь уложили Поля в постель. Глядя на его совершенно бледное лицо, Мелика с ужасом думала, что своей оплошностью погубила их пациента.
– Пожалуйста, живите! – шептала она. – Пожалуйста, не умирайте!
Рана выглядела ужасно. Лихорадка сотрясала тело Поля. Мелика не решалась покидать комнату. Встав на колени перед кроватью, она сжимала в руке четки и молилась.
На второй день жар в его теле окончательно спал. Когда Поль проснулся, Мелика смеялась и плакала.
– Вы! – задыхаясь от счастья, произнесла она, блестя мокрыми от слез щеками.
– Нет, это вы, – улыбнулся Поль.
Его выздоровление пошло быстрее. Он начал есть самостоятельно. Он вполне мог держать ложку, но оба делали вид, что ему требуется помощь.