Нашел!
Драгоценное воздушное пространство было совсем маленьким. Мусса выплюнул воду и сделал долгожданный вдох. Его лицо почти упиралось в потолок. Еще один вдох и еще. Легкие, получившие воздух, все равно болели. Мусса сознавал: у него очень мало времени и надо решать, как быть дальше. Ждать? Возможно, наводнение быстро сойдет на нет. По рассказам его собратьев по несчастью, такое часто бывало. Но иные наводнения продолжались часами. Все зависело об объема природного водохранилища, вырвавшегося на свободу. Если ждать, он снова останется без воздуха. Если плыть дальше, возможно, он сумеет найти и другие воздушные карманы.
Поток лишил его возможности принять решение. Мусса почувствовал, как руки и ноги начинают скользить. Его снова понесло в темноту и неизвестность. Он лишь успел глотнуть воздуха и поплыл. Теперь, когда он двигался на спине, вода набивалась в нос. И опять Мусса заставил себя не поддаться инстинкту и не выдохнуть. Воздух был нужен ему весь, до последней капли. Мелькнула мысль об Абдулахи. Вдруг утонул? Но когда вода пробилась в туннель, напарник находился возле шахты. Возможно, сумел вовремя подняться по веревке. А может, остался, дергая за веревку Муссы и пытаясь его спасти. Но и в этом случае усилия Абдулахи были напрасны. Мусса давно потерял свой конец веревки.
Мысли Муссы сосредоточились на шахте. Вскоре он окажется рядом. Он вскинул руки, водя пальцами по потолку туннеля и намереваясь схватиться за веревку сразу же, как только ее нащупает. Промахнуться он не может; веревка где-то здесь. На все действия у него будет менее секунды, но, может, он сумеет схватиться за веревку, вынырнуть из воды и выбраться на поверхность.
Все произошло слишком быстро. Он нащупал веревку, но схватиться не успел. Тогда Мусса попытался уцепиться за край шахты. Его пальцы царапали по песчанику. Край обломился. Муссу понесло дальше; при этом он еще и наглотался воды. Абдулахи нигде не было.
Мусса опять замедлил свое вынужденное плавание, вывернув пятки наружу и ища, за что бы зацепиться ногами. Он напряг колени, чтобы не подогнулись. Он чувствовал, что воздух кончается. Еще несколько секунд – и он прекратит бороться с водой. Уступая требованиям легких, он глубоко вдохнет, но не воздух, а воду, после чего наступит кромешная тьма, и смерть его заберет.
И вдруг он ударился обо что-то мягкое. Босая нога наткнулась на чье-то плечо. Еще кто-то, застигнутый разливом в туннеле. Абдулахи?
Мусса не собирался надавливать на чужое плечо и не хотел тревожить этого человека. Возможно, тот нашел воздушный карман и делал то, к чему стремился Мусса: дышал, стараясь экономить воздух.
Но было слишком поздно. Мусса почувствовал руку у себя на лодыжке. Потом течение снова победило, рука соскользнула с лодыжки, и человек исчез. К этому моменту Муссе удалось сбросить скорость и остановиться. Да, здесь действительно был воздушный карман. И вновь, благодаря судьбу, Мусса стал торопливо дышать, стараясь запасти побольше кислорода, прежде чем продолжится его безумное путешествие. Мышцы напрягались, сопротивляясь яростному напору воды. Силы были на исходе. Он не знал, сколько еще сумеет продержаться. Воздух был великолепен, однако каждый вдох сопровождался чувством вины, поскольку он дышал за счет чужой жизни.
Он знал, что Абдулахи боялся воды, боялся разлива и участи утонуть в брюхе дракона. Его напарник не умел плавать. Оставалось надеяться, что смерть Абдулахи не была мучительной.
Прости меня, Абдулахи!
А затем, почти столь же внезапно, как началось, наводнение прекратилось. Мусса чувствовал, как напор воды слабеет. Ее уровень стал понижаться. Ему уже не так давило на руки и ноги. Потом уровень еще понизился, и вскоре совершенно обессиленный Мусса лежал на дне туннеля, слушая, как вода под ним несется к оазису. Он думал о том, сколько рабов оказались застигнутыми наводнением и сколько жизней оно унесло. На этом опасность не кончалась. Теперь жди обвалов. В ближайшую неделю туннель останется смертельной ловушкой.
Но я жив.
Он содрогнулся. Дрожь, начавшаяся внутри, соединилась с внешней, вызванной холодом и страхом. Надо вставать и двигаться. Мусса с трудом повернулся и пополз по туннелю, пытаясь отыскать тех, кому могла понадобиться его помощь. Каждое движение требовало чрезмерных усилий. Он заставлял себя двигаться вперед.
– Абдулахи! – крикнул Мусса.
Ответом была лишь тишина. Он продолжал обследовать туннель, двигаясь с максимально доступной скоростью. Абдулахи он нашел возле следующего ответвления. Мусса полз и вдруг коленом задел за голову напарника.
– Абдулахи!
Молчание. Мусса склонился над ним, прильнул щекой ко рту Абдулахи, стараясь понять, дышит ли тот.
И вдруг напарник закашлялся, брызгая водой и слюной Муссе в лицо.
– Сиди?
– Да, – ответил Мусса, обрадованный настолько, что ему захотелось обнять маленького араба. – Это я.
Абдулахи жадно глотал воздух.
– Жаль. Если это ты, тогда я точно не в раю. – Абдулахи помолчал, набираясь сил в темноте, где отовсюду капало. – Сегодня мы побили дракона, – выдохнул он.
– Да, побили. Нам повезло. Давай переворачивайся. Поползли к шахте, пока дракон вновь не плюнул в нас водой.
Мусса помог Абдулахи перевернуться на живот.
– Сиди, мне подумалось, что это ты пытался усесться мне на плечо. Наверное, хотел плыть на мне? – Абдулахи вновь закашлялся. – Я считал, мы с тобой договорились. Если случится наводнение, это я поплыву на тебе.
Несмотря на пережитые мучения и страх, оба дружно расхохотались.
Мусса находился в плену без малого полгода и только сейчас впервые поддался отчаянию. Причиной стал случившийся разлив. Он почувствовал, что попал в ловушку, из которой нет выхода. Поначалу он отказывался в это верить, но теперь начинал осознавать мрачную реальность.
Рабы в Тимимуне жили до самой смерти.
В то утро наводнение под знойной пустыней унесло жизни шестерых. Они единственные получили свободу.
Это не означало, что Мусса утратил бдительность. Каждое утро, по пути к кяризам, он тщательно наблюдал за окрестностями, всматривался и вслушивался во все. Каждый вечер, возвращаясь с работы, он делал то же самое. Однако жизнь в оазисе существовала как бы вне времени и отличалась предсказуемостью. Приходили и уходили караваны. Стража, вооруженная мечами и плетками из пальмовых ветвей, несла караул. Рабы трудились, ели, спали, плодились и умирали. Каждый день с минарета пять раз слышался голос муэдзина, и пять раз люди, бросив работу, простирались перед их милосердным Богом. Солнце вставало, заходило и снова вставало, и воды стекались в красный оазис Тимимун, питаемый великим драконом.
Мусса подумывал об устройстве восстания, но постоянно натыкался на пассивность рабов, обменявших свои тела на еду и кров. Лишь немногие вроде него самого обитали в хижинах, не имея права выйти за порог. Даже если кто-то из рабов и хотел сражаться, у них недоставало сил для битвы со стражниками паши и побега. У них отсутствовал смысл жизни. Они тупо проживали день за днем, двигаясь по кругу. Они кормили дракона, постоянно ожидая, что он обернется против них. Даже если они и смогут поднять мятеж, каков будет результат? Если они перебьют всю стражу и захватят поселение, да, на какое-то время оно окажется в их руках, и только. Рано или поздно стража паши все равно их одолеет. Люди погибнут, ничего не добившись.
Другие варианты были столь же сомнительными. Для побега требовались верблюды, а они все содержались внутри стен Тимимуна, куда так просто не проникнешь. Если кто-то попытается примкнуть к уходящему каравану, хозяин каравана мигом схватит беглеца и вернет Джубар-паше, поскольку все они вели торговлю с ним и стремились ему угодить. Денег на подкуп у Муссы не было. В голову приходила мысль сообщить о своем пленении туарегам. Это представлялось ему самым лучшим вариантом. Но как? Кто из местных захочет общаться с туарегами? Кто доставит его послание в запретное сердце пустыни?
Ситуация была безнадежной.
Однако каждое утро Мусса твердил себе: «Я найду способ. Я ни за что не сдамся». Он повторял эти слова, делая паузы между ударами киркой, повторял их, ползя на животе по холодному туннелю. Он произносил их, поскольку боялся уподобиться другим, чьи надежды давно исчезли, как вода в песке. Он сражался со здешним распорядком жизни, стараясь не привыкать к предсказуемости Тимимуна. И неизменно ловил себя на том, что проигрывает сражение. Он думал об очередной раздаче еды, ждал тихого вечера, с интересом прислушивался к разговорам во дворе и радовался восходу солнца. Можно вполне научиться жить в таком ритме. Можно сказать себе: «Это все, что у тебя есть, и так будет всегда». Люди же втягивались в эту жизнь, вполне хорошие люди. Некоторые вообще свихивались на кяризах, гордясь своими достижениями и забывая, что занимаются рабским трудом.
Но только не я! Я найду способ! Я ни за что не сдамся!
Так было вплоть до того утра. До наводнения. Вода схлынула, но следом накатили волны отчаяния. Правы его собратья по несчастью: из Тимимуна не сбежишь. Он закрыл глаза и погрузился в мысли о другой жизни, о той, где была Даия. Наверное, она вышла замуж и даже стала матерью. Мусса представлял, какой могла бы быть их совместная жизнь. Он мысленно видел, какого цвета у них шатер, из чего сделан и что внутри их жилища. Представлял, как могли бы выглядеть их дети.
Он мысленно создавал целые дни, проводимые с Даией, продумывал каждую мелочь, каждое слово в их разговорах. Даия сопровождала его, когда он объезжал лагеря вассалов. По вечерам они вдвоем сидели у шатра и смотрели на заходящее солнце. Они перемещали лагерь сообразно времени года и необходимости смены пастбищ, подчиняясь извечному ритуалу туарегов. Он подарил Даии большую белую лошадь – удивительного красивого арабского скакуна, – на котором она носилась, словно ветер.
Мысли обо всем этом не были пыткой. Они были наслаждением. Они спасали его рассудок.