Мессауд решил, что лейтенант де Врис и впрямь перешел все границы жестокости. Однако приказ есть приказ, и тела были сожжены.
Арак пробуждал в ней воспоминания об Анри.
Каждый год, когда скудные дожди заставляли туарегов перемещаться туда со своими верблюдами, козами и шатрами, Серена заново переживала их первое путешествие по волшебным землям близ Арака. Воспоминания сохраняли яркость: воздушный шар над дюнами, падение воздухоплавателей, мгновенно вспыхнувшая любовь к Анри, опасность, исходящая от Тамрита, ночь их первой близости. Сладостными были все ее воспоминания об Анри, но Арак стоял на первом месте.
Ее маленький караван двигался по глубокому ущелью под нависающими скалами. Мягкий свет раннего утра торопился достичь песка на дне высохшей речки, по руслу которой они передвигались. Стук козьих копыт отдавался легким эхом, отражаясь от окрестных утесов. Серена осматривала скалы в поисках аудадов – диких баранов с закрученными рогами и всклокоченными бородками. Если их много, значит дожди были обильными. Можно устраивать охоту с копьями, и у туарегов на весь сезон будет достаточно мяса. А если мало, жди трудной зимы. Тогда придется разделяться на много мелких лагерей, чтобы всем хватило пастбищ для верблюдов и коз.
Серена ехала в Арак рано, поскольку у Даии близились роды. Ей хотелось, чтобы молодая мать спокойно добралась до места и успела отдохнуть. Взяв восемь детей и дюжину рабов, Серена выехала из своего лагеря близ Абалессы. Мужчины тем временем завершали дела с вассалами, поселения которых были раскиданы повсюду, а также с остающимися рабами. Мужчины ее дуара появятся здесь через неделю, а то и дней через десять. Обычно мужчины только мешали разбивать и обустраивать лагерь.
Люфти ехал впереди, высматривая наиболее удачное место для лагеря. «Хороший человек», – думала о нем Серена. Повезло Муссе с таким рабом. Узнав о смерти Муссы, Люфти сразу же пришел к ней. Она знала, что раб боготворил сына.
– Если желаешь, я буду служить тебе и твоим близким, как служил хозяину, – сказал он. – Хозяин наверняка захотел бы, чтобы я находился рядом с тобой.
Поначалу Серена отказывалась верить в правдивость письма Махди. «Что-то во всем этом не так», – твердила она себе. По вечерам она поднималась на скалы, окружавшие лагерь, и смотрела на север – не покажется ли знакомая фигура Муссы, возвращающегося домой из очередного похода. Она упрямо отказывалась признать, что сын мертв. И возьми она Люфти к себе, это выглядело бы предательством ее веры в то, что Мусса уцелел. Приняв раба, она тем самым признает: да, Муссы больше нет. И потому Серена отказалась от предложения Люфти.
Но проходили месяцы, а Мусса не возвращался. Ни караваны, ни отдельные путники ничего не знали о нем. Никто из вассалов его не видел. На свадьбе Махди и Даии племянник кое-что рассказал ей. Немного, но достаточно, чтобы разбить ее надежды. Оптимизм Серены иссяк, и она погрузилась в беспросветное горе. Любая мать хотела умереть раньше своих детей, любая жена – раньше своего мужа. Она же пережила и мужа, и сына. Это противоречило естественному порядку вещей. Это было несправедливо. Она потеряла всех, кто ей дорог: сначала Анри, потом ее брата-аменокаля и теперь Муссу. Долгие, одинокие ночи Серены наполнились слезами, которых никто не видел.
Серена была сильной женщиной; ее горе не притупится, но она не позволит горю парализовать себя. Наконец она согласилась на предложение Люфти. Вместе с рабом в жизни Серены появилась его жена Шади, которую когда-то Мусса выкупил, чтобы Люфти смог на ней жениться, и их малолетний сын Рисса. Прибавилось и животных Муссы, за которыми ухаживал Люфти. В одночасье эхен Серены претерпел разительные перемены. Она обрадовалась многочисленным занятиям, отвлекавшим от тягостных дум, и не жалела времени, играя с Риссой.
За эти месяцы она прониклась любовью к Даии. Ее всегда занимал вопрос о том, насколько близки были ее сын и Даия. Весть о смерти Муссы потрясла молодую женщину ничуть не меньше самой Серены. Даия оплакивала Муссу, но совсем не так, как оплакивают просто хорошего друга. Серена не расспрашивала о подробностях. Ее это не касалось. Ей хватало, что Даия всегда с нежностью говорила о Муссе. Они с Сереной часто сидели у костра, смеялись и плакали, вспоминая манеры Муссы и его юмор, и незаметно сдружились. Ребенок в чреве Даии рос, и Серена принимала все большее участие в жизни молодой жены Махди. Когда Махди куда-нибудь уезжал, Серена всегда была рядом с Даией. Вместе они занимались выделкой кожи. Серена рассказывала ей о жизни во Франции. Даия, которая десятки раз слышала эти истории, всегда просила повторить.
Но Серена не питала иллюзий по поводу человека, ставшего мужем Даии. Она знала все жесткие грани характера своего племянника. Знала, что его частые отлучки из дома рано или поздно закончатся насильственной смертью. Бурю, бушевавшую внутри Махди, не могла погасить ни Даия, ни кто-либо другой. Его ненависть к Муссе всегда больно ударяла по Серене, но сейчас это уже не имело значения. Муссы больше нет.
Были и другие события, вызывавшие у Серены тревогу за Даию. До лагеря доходили трагические вести о судьбе экспедиции Флаттерса, истории о вероломстве и отравлении, и в каждом событии Махди играл ключевую роль. Все это вызывало сильное негодование среди ихаггаренов, но события нынешнего года разбросали туарегскую знать по разным частям Ахаггара, и ни о какой расплате за содеянное не могло быть и речи. Тахер, друг Муссы, рассказал Серене о попытках ее сына сохранить честь ихаггаренов. Она дорожила этими сведениями, но знала, что усилия Муссы могли лишь усилить неприязнь Махди к нему.
Пронзительный крик выбил Серену из неспешных раздумий. Она обернулась. Даия ехала сзади. Для женщины накануне родов такое путешествие было трудным. Люфти соединил два седла, что позволяло Даии почти лежать, но это лишь немногим облегчало ее тяготы. Даия никогда не жаловалась, однако Серена сразу заметила ее внезапно побледневшее лицо.
– Даия! Ты как себя чувствуешь?
– Воды… пора, – выдохнула Даия, хватаясь за луку седла и склоняясь набок; родовая схватка заставила ее поморщиться. – А-а-а-ай!
Она едва держалась в седле. Серена подъехала к Даии, готовая помочь. Анна, старая рабыня, вырастившая Даию, подъехала с другой стороны. Выражение лица роженицы встревожило Анну. Подобно большинству туарегов, Даия стойко переносила боль, однако ее дыхание сделалось резким и поверхностным. Все это подсказывало, какие муки она испытывает сейчас. Женщины остановили своих мехари, поставили их на колени, вытащили Даию из седла и уложили на постель из нескольких одеял. Анна присматривалась к своей воспитаннице.
– Госпожа Серена, все не так, как надо, – мрачно сказала рабыня, которая за свою жизнь приняла много новорожденных; внешне она оставалась спокойной, но Серену насторожили интонации ее голоса. – Есть трудности. Похоже, ребенок лежит ножками вперед.
– Люфти! – громко крикнула Серена, и эхо тут же возвратило ее крик.
Ну куда он запропастился? Ей было не дождаться. Неподалеку находился один из их старых лагерей. Удобное место, расположенное в амфитеатре, в окружении скал, защищавших от холодного северного ветра. Нужно двигаться туда. Если понадобится, потом они переберутся подальше.
– Абду, Шади! Быстрее! Ставьте шатры вон там, в тени!
Рабы бросились выполнять ее распоряжение. Маленькие дети, обрадовавшись неожиданному привалу, тут же принялись обследовать скалы и затевать игры. Дети постарше помогали взрослым разбивать лагерь.
Вскоре шатер для Даии был готов. Соорудив из шкур подобие носилок, ее внесли внутрь. Серена и Анна помогли ей устроиться на мягком ложе из шкур. Щеки роженицы уже стали ярко-красными. Ее прошиб обильный пот. Серена отошла, чтобы не мешать Анне. Выглянув наружу, она увидела вдали едущего Люфти. Тот направлялся к лагерю. За ним ехал туарег, которого Серена узнала сразу. Это был Махди.
– Ма’-тт-ули, – без всякой теплоты поздоровалась она с племянником, когда тот подъехал и спешился. – А где другие? – спросила Серена, глядя за спину Махди. – Где Тамрит и остальные? Ты ведь явно приехал сюда не один.
– Нет, не один. Они разбили лагерь близ ущелья. Они не захотели… мешать.
– Что ж, мудрое решение. Тамрит никогда не найдет теплый прием среди тех, кого опозорил. Да и тех, кто с ним, не жаждут здесь видеть.
– Говори за себя, тетя Серена. Не все здесь так холодны, как ты.
– Возможно. Там видно будет.
Махди изумленно озирался по сторонам. Он ожидал увидеть настоящий лагерь, но здесь были только рабы и дети.
– Где остальные? Где аменокаль и Аттиси?
– Мы отправились раньше. Даии скоро рожать. Мы решили создать ей возможные удобства.
– За это спасибо. – Махди помолчал, сознавая, что Серена должна узнать. – Серена, тебе грозит опасность. Боюсь, вслед за мной в Арак явятся французы.
– Опасность? Какая именно?
Узнав, что туарегские мужчины еще не приехали, Махди всерьез встревожился. Он боялся не за себя, а за Даию, Серену и остальных. Не далее как этим утром они с Тамритом заметили своих преследователей. Несколько недель те не появлялись на горизонте. Тамрит уже решил, что французы отказались от дальнейшей погони и вернулись на север, где икуфары всегда и обитали.
Но француз, командовавший этим отрядом, отличался от прежних. Он двигался без остановки, почти без отдыха. Он отказался от арабских лошадей, сменив их на быстрых мехари, на каких обычно ездили шамба. Подобно туарегам, он двигался налегке. Этот француз мчался, словно одержимый, и не побоялся пересечь незримую границу запретных земель. Казалось, его не волнует, что погоня может стоить ему жизни. Это было более чем странно. Икуфары не имели склонности легко расставаться с жизнью.
– Этот француз – настоящий демон, – усмехнулся Тамрит, увидев на горизонте цепь французских стрелков, едва различимых в предрассветном сумраке; он был удивлен и обрадован. – Едут прямо в руки ислама.