И дальше он перечислил виноградники в Бургундии, участки земли в Провансе, угодья в Миди, ценные бумаги на фондовой бирже…
– Нельзя забывать о крестьянских хозяйствах, принадлежавших семье де Врис в течение сотен лет. Эти хозяйства вместе со скотом и орудиями передаются семьям, которые там работают…
Десять минут подряд гости наблюдали за невероятным потоком богатства, щедро изливавшегося на благотворительные и общественные нужды, а также на отдельных людей. Никто из присутствующих не мог припомнить чего-либо подобного.
Пока Поль зачитывал свои решения, Оскар Бетанкур тщательно избегал встречаться взглядом с Элизабет. Поль с Муссой приехали в Париж несколькими днями ранее и без предупреждения нанесли визит в контору Бетанкура. Увидев у себя в приемной Муссу, законного графа де Вриса, Оскар испытал шок. Поначалу он отказался сотрудничать, педантичным тоном заявив, что его клиенткой является Элизабет, а к семейным владениям де Врисов он не имеет никакого отношения.
– Вы совершенно правы, – сказал ему Мусса. – Пожалуй, я начну с того, что найму нового адвоката и попрошу проверить, как вы вели дела за время моего отсутствия.
Оскар тут же ухватился за возможность быть полезным настоящему графу.
Результаты были поистине захватывающими, и теперь, когда Поль подводил итоги их с Муссой усилий, гости испытывали недоверие вперемешку с благоговейным трепетом, вызванным необычайной щедростью нового графа, хотя многим она казалась сущим безумием. Издатель «Фигаро», словно новичок-репортер, торопливо строчил в блокноте, стремясь не упустить подробности для большой статьи, которая завтра утром всколыхнет всю Францию.
– Шато и окрестные леса я намерен сохранить за собой, – сказал в завершение Поль. – Но остаются еще семь земельных угодий, подаренных графу Огюсту де Врису Людовиком Девятым за службу королю во время Седьмого крестового похода. Эти угодья всегда олицетворяли силу и благосостояние наших владений. – Поль слышал, как мать тихо застонала, узнав, что и эти источники дохода ускользают из ее рук. – Их я отдаю в безвозмездное пользование Гаскону Вилье, человеку, который верой и правдой служил графу Анри де Врису.
Неприметный Гаскон гордо стоял в самом конце зала. Его глаза влажно блестели.
Поль посмотрел на Муссу и улыбнулся. Их замысел был почти выполнен. Внушительные богатства, накопленные многими поколениями де Врис, перешли к другим владельцам. Как бы Элизабет ни старалась скрывать свои чувства, выражение ее лица красноречиво свидетельствовало о сокрушительном ударе, который ей нанесли. Но оставался завершающий шаг, о котором не знал даже Мусса, то, что Поль приберег для матери.
– А теперь – самое важное объявление. – (Гости затихли, не представляя, может ли быть что-то важнее всего, о чем они уже слышали.) – Я не могу обойти вниманием мою мать – женщину, хорошо известную всем вам.
Элизабет изобразила бравую улыбку, слушая вежливые аплодисменты и гадая, какие жалкие крохи оставил ей сын после своего благотворительного сумасшествия.
– Объявляю, что Элизабет де Врис лишается наследства и права доступа к оставшимся средствам. Она изгоняется из поместья. Она может взять любую одежду и личные вещи, которые можно увезти в экипаже, но не более того. Отныне вход в шато ей закрыт.
Все это Поль произнес с бесстрастным лицом.
Послышались возгласы удивления. Ошеломленные гости смотрели то на сына, то на мать, то снова на сына, желая понять, не является ли все это странной шуткой Поля. Но лицо графа де Вриса было каменным, а лицо Элизабет – мертвенно-бледным. Постепенно перешептывания стихли, и в зале стало гнетуще тихо. Элизабет неуверенно шагнула к сыну.
– Поль! – слабым, дрожащим голосом воскликнула она; былая самоуверенность покинула ее вместе с мечтами. – Прекрати это! Ты должен немедленно прекратить этот отвратительный розыгрыш! В нем нет ни капли остроумия! Скажи им, скажи всем, что это всего лишь…
Она попыталась коснуться его руки. Поль отпрянул. Его глаза оставались холодными.
– Если ты не уедешь сама, я обращусь к префекту, чтобы тебя вывезли отсюда, – ледяным тоном произнес он.
Даже мечом он не смог бы нанести более смертоносного удара.
Мусса вспомнил, как однажды, еще будучи мальчишкой, он бросил человека умирать в пустыне. Это был шамба, покусившийся на его мать. Мусса помнил крик обреченного, когда тот понял свою участь. Однако крик умирающего шамба не шел ни в какое сравнение с тем, что он услышал из уст матери Поля.
За полчаса шато заметно опустело. Ошеломленные, взбудораженные неслыханными событиями, гости разъезжались, даже не притронувшись к винам и закускам. Поль с Муссой находились в кабинете, куда перешли и оставшиеся гости.
В кабинет вошла Элизабет. Казалось, она постарела на много лет. Ее волосы были всклокочены, глаза смотрели безучастно. Ее удивило, что в доме еще остались гости. В их присутствии она не решалась подходить к Полю. Но иного выбора у нее не было. Надо сделать новую попытку.
Увидев, что Поль поглощен разговором с издателем «Фигаро», она поняла: теперь эта жуткая история выплеснется наружу. Мусса разговаривал с префектом полиции. Заметив ее, он что-то сказал префекту, и тот холодно посмотрел на нее. Элизабет чувствовала, как умирает внутри. Что ждет ее дальше? Препровождение в полицию? Ей до сих пор не верилось, что сын – ее плоть и кровь – оказался способным на такое вероломство.
Поль мельком взглянул на нее:
– Мама, тебе здесь нечего делать!
Жестокость его тона вновь ударила по ней.
– Поль, мы должны поговорить. – (Впервые в жизни он ощутил в ее голосе полное поражение и даже почувствовал к ней нечто вроде жалости.) – Пожалуйста, – прошептала она. – Уж на это ты должен согласиться.
– Я ничего тебе не должен, – ответил Поль. – И говорить нам не о чем.
– Но нельзя так просто…
В этот момент подошел Мусса.
– Поль, префект интересуется, будем ли мы выдвигать обвинения, – сказал он так, чтобы слышала Элизабет.
Поль отвел его в сторону, и они отвернулись, чтобы их не подслушали.
– Разумеется, нет. Я просто хотел ее немного помурыжить, – сказал Поль.
– Префект меня вообще ни о чем не спрашивал, – усмехнулся Мусса. – Это так, небольшой гостинец для твоей матери. – Он кивнул в сторону издателя «Фигаро». – Чего он хочет?
– Поговорить об Африке.
– Твоя мать думает, что вы говорили о ней.
– Пусть думает. Наверное, стоило бы.
Элизабет не сомневалась, что завтрашние газеты выйдут с броскими заголовками и рассказом о сегодняшнем скандале. Затем ее непременно арестуют. Это подстегнуло Элизабет. Повернувшись, она вышла, изо всех сил стараясь, чтобы ее уход выглядел достойным.
Близились сумерки. Гаскон подогнал к дверям шато карету. Элизабет смотрела из окна своей комнаты и видела, как в карету садятся Мусса и Даия с ребенком на руках. Вскоре туда же забрался Поль. При нем была дорожная сумка. Дворецкий сообщил, что Поль едет на вокзал и немедленно покидает Париж. Куда потом – этого граф ему не сказал.
Шато опустело. Во всем доме оставались только Элизабет и дворецкий, которому Поль велел выпроводить ее из дома и отвезти по любому парижскому адресу, какой она назовет. Она под разными предлогами откладывала своей отъезд, дожидаясь, пока все не уедут. Ей требовалось закончить одно дело. Элизабет надеялась, что дворецкий не создаст ей хлопот, хотя ему не терпелось выполнить распоряжение графа, и он едва скрывал свое рвение. Ничего, если понадобится, она его подкупит.
Дождавшись, пока карета не скроется из виду, Элизабет поспешила к черной лестнице и спустилась вниз, неся с собой объемистую кожаную сумку. Остановилась, пытаясь по звукам определить, где сейчас дворецкий. Оказалось, что в кухне. «Ясное дело, вино крадет», – подумала она.
К кабинету примыкала гостиная. Войдя туда, Элизабет прошла к стенному сейфу. Со второй попытки ей удалось открыть сейф, после чего она начала перекладывать в сумку его содержимое. Там хранились ценные бумаги, деньги, драгоценности и несколько важных документов. Торопливо убирая все это в сумку, Элизабет испытывала пусть и горькое, но удовлетворение. И хотя сын вышвырнул ее отсюда, ему не удалось лишить ее всего, что ей принадлежало. А содержимого сейфа ей с лихвой хватит, чтобы покинуть Париж и не бедствовать.
Конечно, она заслуживала большего, но лучше что-то, чем ничего.
Они стояли на платформе, ожидая отправления марсельского поезда. Дорожная сумка висела у Поля на плече. Пассажиры с любопытством глазели на диковинный наряд Муссы и на улыбающуюся Даию. Вокзальный шум не мешал Таши крепко спать.
– Куда вы теперь? – спросил Поль.
– В Австрию, – ответил Мусса. – На несколько дней задержимся в Париже, а потом туда. Я обещал показать Даии Альпы. А дальше пора возвращаться домой. Я не могу опоздать на джемаа.
Паровоз пронзительно засвистел, напугав Даию, у которой округлились глаза. Проснувшаяся Таши заверещала, как птенец сокола. Мусса осторожно взял дочь на руки, прикрыл ей личико своей накидкой и принялся укачивать. Вскоре ребенок затих.
– Думаю, тебе стоило бы ненадолго задержаться в Париже, – сказал Мусса. – Привел бы дела в порядок. Если за твоей матерью не следить, она обязательно устроит какой-нибудь трюк.
Поль пожал плечами. События этого дня вызывали у него смешанное чувство ликования и подавленности. Он был доволен собой и одновременно испытывал неприязнь к себе. Сейчас им владела безмерная усталость. Он был выжат до предела и совсем не думал об ухищрениях матери.
– Не сомневаюсь, что устроит, – ответил он. – Но меня это уже не волнует. Я сделал почти все, что задумал. К тому же этим вечером Гаскон переберется в шато и пробудет там до моего возвращения. Уаргла не может ждать. Я и так давно там не был.
Поль целый месяц наблюдал за отношениями Муссы и Даии, видел, как они нежны друг к другу, что лишь подхлестывало его тоску по Мелике.
– Понимаю, – кивнул Мусса. – Тогда до сентября.