Ты Жюль де Врис. Ты полковник Императорской армии и должен вести себя подобающим образом. Ты не совершил никакого преступления! Ты служил родине в двух войнах. Ты немедленно прекратишь эту отвратительную жалость к себе и будешь держаться, как подобает офицеру!
Он взглянул на солдатика с кривой улыбкой на деревянном лице и прутиком вместо руки и снова повторил про себя: «Ты не совершил никакого преступления!»
Колонна пленных пересекла мост Аустерлиц и двинулась по бульвару Сен-Марсель, а затем по бульвару Монпарнас, звеня кандалами и держа путь к Военной школе, используемой в качестве тюрьмы для прусских военнопленных и проштрафившихся французских военных. Город был одержим республиканскими идеями, однако везде, где проходила колонна, ликование сменялось колючими взглядами, оскорбительными выкриками и брезгливым любопытством.
Заключенные вывернули на авеню де Бретей, где это и произошло.
Мусса и Поль уже возвращались домой, когда Мусса услышал впереди шум и крики. Он и смотреть не хотел, поскольку был перевозбужден и переполнен таким количеством впечатлений, какое редко кто получает. Подумаешь, очередная толпа сторонников неведомой республики. Однако сейчас, отойдя на достаточное расстояние от площади Согласия, он почувствовал себя в большей безопасности и осмелел. Поэтому Мусса влез на тумбу железного фонарного столба, оказавшись выше моря людских голов. По улице в его сторону ехали всадники, телега, а за ними длинной вереницей брели какие-то люди.
– Кто они? – спросил Поль.
– Не знаю. Наверное, солдаты. Пленные.
– Пруссаки?
Голос Поля звенел от возбуждения. Ему захотелось увидеть прусских военнопленных. Интересно, люди ли они вообще, а может, у них две головы и они едят детей? Он слышал о пруссаках и то и другое. Поль подбежал к столбу, выискивая место, чтобы забраться самому.
– Нет, это не пруссаки. Выглядят как французские пленные!
– Французские? Зачем же брать французов в плен?
Мусса вгляделся в лицо человека на телеге. Поначалу мальчик не узнал его из-за грязи и еще потому, что никак не ожидал увидеть в таком положении. Он думал, что этот человек сейчас должен быть далеко от Парижа, на фронте. Но нет. Мусса присмотрелся, и у него замерло сердце. На телеге сидел дядя Жюль.
– Поль, взгляни, – в ужасе прошептал Мусса.
Полю наконец удалось влезть и найти место, откуда и ему было видно. Он посмотрел на телегу, на которую указывал Мусса.
Несколько секунд было тихо. Затем из горла мальчика вырвался крик, который никто из слышащих уже не забудет.
Глава 8
– Граф явился позлорадствовать.
Генерал Распай взирал из-за письменного стола на графа Анри де Вриса, вошедшего к нему в кабинет. Со времени светского приема в шато прошло менее двух месяцев. Тогда они спорили о готовности Франции к войне с Пруссией. В тот вечер мундир Распая был сшит из чистого шелка высокомерия. Он хвастался и всячески превозносил французскую военную мощь. Генерал отмахивался от предостережений Анри и едва не набросился на графа с кулаками. Сейчас низкорослый генерал выглядел хрупким и усталым: воспаленные глаза, согбенная поза, обвислые усы и понурые плечи, на которые давил двойной груз поражения и недоверия. В генеральских глазах Анри увидел агонию. Когда Распай коснулся воспоминаний о своей тогдашней, ничем не подкрепленной уверенности, голос его был полон горечи:
– Поберегите слова, де Врис. Вы оказались правы. Я это признаю.
– Генерал, я бы не пришел к вам злорадства ради, – сказал Анри. – Война – трагедия для всей Франции. Очень жаль, что в нашем споре ошибся не я, а вы. Однако меня привело к вам совсем не это. Я пришел по поводу Жюля.
– Конечно, – указав на стул, пробормотал Распай. – Располагайтесь.
Анри сел. Сегодня ему понадобилось все его влияние и немало времени, чтобы преодолеть царящую неразбериху, найти брата и теперь оказаться перед измученным генералом. Никто толком не знал, куда могли отвести арестованных. Внимание Парижа было сосредоточено совсем на другом. Мальчики не последовали за Жюлем, а сразу помчались в шато. Поль заливался горькими слезами. Мусса задыхался от быстрого бега и выглядел испуганным. Они-то и поведали взрослым о случившемся.
– Отец, он был в числе арестованных, – сказал Мусса отцу. – Я видел его кандалы. Я прочитал надпись на табличке, которую повесили ему на шею. Там было написано, что он бежал от врага.
Поль выглядел совсем несчастным.
– Нам не удалось приблизиться. Нас не подпустили.
Анри тут же отправился на поиски брата. Перво-наперво он поехал в Тюильри, в штаб-квартиру Императорской гвардии, пробираясь через хаос внутренних кабинетов, один из которых совсем недавно занимал его брат. Все кабинеты и коридоры пустовали, если не считать единственного солдата, бродившего среди груды обломков. Здесь успели похозяйничать дворцовые слуги и толпы, прорвавшиеся снаружи. Бумаги куда-то увезли, мебель растащили, со стен сорвали обои. Анри объяснил солдату, что ему нужно. Тот посмотрел на него как на сумасшедшего:
– Императорская гвардия? Нет больше никакой Императорской гвардии, месье. И императора тоже нет!
Анри пробился сквозь запруженные народом улицы к Отель-де-Вилю, где находилась неофициальная резиденция новой республики. В ратуше с ним поделились слухами о всеобщей амнистии для заключенных, но самих заключенных он там не нашел. Ему посоветовали обратиться в палату депутатов – скопище полной неразберихи, где никто ничего не знал. Наконец толковый офицер Национальной гвардии предположил, что их могли отвести в Военную школу. С помощью подкупа Анри проник внутрь, где и нашел брата в импровизированной камере на общем дворе. Эти закутки отделялись друг от друга рядами проволоки.
Встреча братьев была короткой и болезненной. Под улюлюканья заключенных братья обменялись рукопожатием. Руки Жюля сковывали кандалы. Некоторое время оба молчали. Жюль пытался сохранять достоинство. Он предстал перед старшим братом немытым, в порванной форме и сейчас искал слова для объяснения. Потом они хлынули потоком. Дважды у него дрогнул голос, выдавая внутреннее состояние.
Анри слушал с ощущением нереальности; к негодованию, охватившему его, примешивалась глубокая печаль за брата. Гордый Жюль был вынужден предстать перед миром в столь жалком, униженном состоянии.
– Ты не должен отчаиваться, – сказал Анри, голос которого звучал хрипло, а произносимые слова казались пустыми. – Это не может долго продолжаться. Власти установят правду и выпустят тебя.
Жюль неуверенно кивнул.
Прежде чем покинуть двор Военной школы, граф де Врис решил отыскать командира. Он был готов отхлестать этого человека за чрезвычайно суровые условия содержания брата. Но к его удивлению, командира на месте не оказалось.
– Был тут какой-то майор, но ушел, – сообщил ему один из охранников.
Как правило, арестованного офицера сразу же помещали в отдельную камеру. Это минимальное удобство даровалось даже пленным прусским офицерам. Но солдаты, охранявшие Жюля, были из числа грубых и агрессивных парижан, ярых патриотов радикального толка, которым доставляло удовольствие по мелочам унижать любого, кто имел отношения к прежнему режиму. Жюль пользовался их особым вниманием по трем причинам: он был офицером, служителем павшей империи и происходил из аристократической семьи. И охранники безжалостно издевались над ним.
– Ты идешь в ад сразу по трем дорожкам, – дразнили они полковника. – Единственное, что ты правильно сделал, – так это дал деру с поля боя. Но за это тебя и расстреляют, – злорадно обещали они.
Они не давали Жюлю еды и заставляли самого убирать нечистоты.
И потому Анри потратил все имевшиеся у него с собой деньги, чтобы купить брату более уважительное отношение. Толстая пачка франков быстро изменила политические и социальные взгляды тюремщиков и перевесила их потребность в мелочных развлечениях. Они пообещали графу, что теперь к его брату будут относиться заботливее.
Анри решил, что позже снова приедет сюда, захватив еще денег и чистую одежду для полковника. А пока он без промедления отправился к Распаю домой.
– Это же абсурд! – заявил Анри. – Его арестовали за дезертирство. Он содержится в скотских условиях.
– Абсурд? Нынче все абсурдно, граф. Я слышал о его аресте от сослуживца в Шалоне. Дело скверное. Безумие, нагроможденное на безумие.
– В таком случае вы должны ему помочь!
– Ему помочь! Ему помочь! – насмешливо повторил генерал. – Граф де Врис, позвольте вам кое-что объяснить. По имеющимся у меня донесениям, наших солдат на передовой, кто остался жив и не получил ранений, отправляют в Бельгию. Император взят в плен пруссаками. Говорят, императрица сбежала в Англию. Палата депутатов под стать уличной толпе, и каждый норовит властвовать. Получается, сейчас властвуют все и никто. На каждую пустяшную мысль произносят десяток вдохновенных речей. Солдаты Бисмарка движутся на Париж. Они будут здесь через считаные недели, а то и дни. Кто будет защищать Париж и новую республику? Маршал Базен заперт в Меце. Попал в западню, словно крыса.
Распай ходил взад-вперед по маленькому кабинету, иногда останавливаясь, чтобы взглянуть из окна на внутренний двор. Его голос был пронизан недовольством.
– На улицах бесчинствует отребье, именующее себя Национальной гвардией. Большинство из них пьяны. Они не умеют ни попадать в цель, ни ходить строем. Они и подтираться-то не умеют! И ко всему прочему, мне сообщают об офицере, арестованном за дезертирство. Вы уж простите меня, граф, что в подобных обстоятельствах я не бросил все и не занялся вплотную бедственным положением полковника.
– Генерал, я понимаю размеры бедствий, стучащихся в наши ворота. Но Жюль – гвардейский офицер, несправедливо обвиненный. Он никак не может быть виновен!
– Виновен! – подхватил Распай. – Вы меня не понимаете, граф. Я давно знаю полковника. Когда его награждали, я находился в Италии. Он крепкий офицер. Не такой блистательный, как ваш отец, это надо признать, однако не трус. Но сейчас его виновность или невиновность не имеют никакого значения.