– Когда пруссаки задерут головы, чтобы посмотреть на нас, мы плюнем им в глаза, – заявляли члены комитета.
Во всяком случае, так это выглядело на уровне планов.
Анри и другим людям, которых нанял комитет обороны и которые имели опыт обращения с воздушными шарами и полетов на них, пришлось начинать почти на пустом месте. Воздушных шаров в Париже нашлось совсем немного, в основном оставшихся после Всемирной промышленной выставки 1867 года. Их оболочки изобиловали порезами, а корзины имели неприглядный вид. Придется все это чинить и попутно делать новые. Местом работы Анри определили громадное помещение Орлеанского вокзала, погрузившегося в спячку из-за осады. Он ходил по пустому главному залу с высокими арками и железными балками. Граф был доволен: места тут хватит. Он прикинул число добровольцев, необходимых для осуществления работ. Получалось более семидесяти человек, включая тех, кто будет летать на шарах.
Опытных воздухоплавателей в городе можно было пересчитать по пальцам. Придется искать добровольцев и спешно обучать. Этих хватало с избытком. Покинуть осажденный город на великолепном воздушном шаре – чем не героический поступок? После короткой, бесславной войны такая перспектива манила многих. Воздухоплавание было занятием опасным, однако на каждое место претендовало по десять человек. Анри предвидел людские потери, предполагая, что по неопытности погибнет столько же, сколько будет сбито пруссаками или захвачено в плен.
Он с головой ушел в работу и теперь спал урывками. Предстояло сделать запасы каменноугольного газа, а также позаботиться о трубах для подачи газа и накачки шаров. Шелка нужного качества в осажденном городе не было. Значит, придется довольствоваться хлопчатобумажной тканью. Ее нарезали полосами и сшивали швеи, работавшие за длинными столами. Каждый шов тщательно осматривался и проверялся на прочность. Анри пробовал разные смеси лака для пропитки тканей. Первые образцы получились слишком жесткими и потрескались.
– Нет-нет, – говорил Анри, видя плоды труда своих помощников. – Шары с такими оболочками летать не будут.
И помощники продолжали подбирать смеси и, казалось, нашли. Ткань после пропитки оставалась мягкой, но обнаружился другой дефект: теперь она пропускала газ, и он быстро уходил из оболочки. Наконец Анри удалось подобрать нужное сочетание льняного масла и оксида свинца, удовлетворявшее поставленной задаче. Начался утомительный процесс пропитки каждой секции, ее высушивания и перехода к следующей. Готовые оболочки перетаскивали в другую часть громадного зала, где слегка надували и снова проверяли, а затем оболочки оплетали веревками, концы которых крепились к корзинам. Корзины делались из дерева и лозы, после чего подвешивались к балкам. Анри полностью оснастил несколько шаров такелажем и балластом, а затем начал обучение своего корпуса воздухоплавателей. Большинство добровольцев были моряками. Тех, кто не обучался премудростям полета, отправляли плести фалы и наполнять песком мешки для балласта.
Моральный дух мужчин и женщин на этой фабрике воздушных шаров был очень высоким. Они оживленно переговаривались и радовались, что занимаются чем-то полезным, а не просто убивают время в мрачных раздумьях. Орлеанский вокзал стал одним из немногих мест Парижа, где людей не терзали мысли о вражеском превосходстве и проигранных сражениях.
Анри с гордостью смотрел, как надувают оболочку его первого шара.
– Красивыми их не назовешь, – сказал он члену комитета обороны, приехавшему взглянуть, как обстоят дела. – Но они полетят.
Глава 9
– Давай его вытащим.
– Что?
– Я сказал, давай его вытащим!
Мусса и Поль сидели в своем замке на дереве. Мусса пытался попасть из рогатки в голубя. Птица находилась вне пределов досягаемости. Мусса выпустил несколько камешков по другим целям, а сам краешком глаза следил за голубем, надеясь усыпить его бдительность. Поль что-то вырезал из куска ясеня. Весь пол замка был усеян стружками. Дерево под ножом Поля приобретало очертания парусного кораблика.
Был субботний день, теплый, влажный и угнетающе скучный. Пруссаки жестоко разочаровали ребят, оказавшись настоящими занудами. С того утра, когда вокруг Парижа сомкнулось кольцо осады, мальчишки раз сто пробирались к берегу, ожидая, что перед ними на берегах Сены развернется ожесточенное сражение. И неизменно возвращались разочарованными. Смотреть было не на что, совсем не на что. Ожесточенное сражение произошло к югу от города, в Шатийоне, но о месте они знали лишь со слов Анри, да еще полы в шато дрожали от выстрелов тяжелой артиллерии. Однако слышать – совсем не то, что видеть, а увидеть было невозможно. Граф настрого запретил им покидать окрестности шато, за исключением походов в школу и вылазок в Париж (и то с его разрешения). Получить собственные впечатления не представлялось возможным. Вокруг весь мир летел к чертям, а Мусса и Поль торчали в этом дурацком замке на дереве.
Осада оказалась не столь уж волнующим действом.
– Кого вытащим? – спросил Поль.
Мусса снова выстрелил из рогатки и поморщился:
– А кто, по-твоему, нуждается в освобождении? Твой отец, идиот!
Несколько минут Поль молчал. Мусса явно спятил. Да, Полю отчаянно хотелось увидеть отца, поговорить с ним, убедиться, что с ним все в порядке. Но их туда не пустят.
– Вы не сможете туда попасть, – сказал ребятам Анри. – Это военная тюрьма. Гражданских не пускают.
– Тебя-то пустили! – напомнил ему Поль.
– Я граф. Это почти то же самое, что офицерский чин.
– А я племянник графа!
– Прости, Поль, но наше родство не поможет.
На самом деле Анри говорил неправду. Он легко смог бы провести Поля в тюрьму, ибо надзиратели были ленивыми и жадными до взяток. Он и сам подумывал устроить племяннику свидание с отцом, но сначала спросил об этом Жюля и получил категорический отказ.
– Нет! Нельзя, чтобы сын увидел меня в этих условиях, – сказал Жюль. – Он никогда не увидит своего отца в клетке!
Анри сумел раздобыть брату новую форму и туалетные принадлежности. Жюль сейчас выглядел по-другому и по-другому себя чувствовал, однако по-прежнему оставался полковником, заключенным в военную тюрьму и окруженным отвратительной сворой надзирателей и других узников. Было слишком много такого, чего мальчишка возраста Поля не сумеет понять. Жюль оставался непреклонен: он выдержит все от трибунала до глумления толпы. Но ему не выдержать встречи с сыном. По крайней мере сейчас.
– Анри, ты должен ему что-нибудь соврать.
– Жюль, он верит в тебя. И то, где ты находишься, не опрокинет его веру. Он знает о постигшем тебя несчастье. Он видел тебя в телеге. Тюрьма вряд ли хуже. Поль – мальчик сильный. Думаю, встреча с тобой пойдет ему на пользу.
– Ты ошибаешься. Я этого не позволю. Мы с Полем увидимся, когда я стану свободным. И ни минутой раньше. Больше на эту тему я не хочу говорить.
Анри не оставалось ничего иного, как уважить желание брата и прибегнуть ко лжи. Полю пришлось смириться с тем, что в камеру к отцу его не пустят, и лишь давать волю воображению. Его не оставляли мысли об отце. Он написал короткую записку и попросил Анри передать.
Дорогой отец!
Надеюсь, у тебя все хорошо. Вскоре мы увидимся, когда они тебя выпустят. Надеюсь, ты убил много пруссаков. Они встали лагерем на другом берегу реки, но мы пока их не видели. Мы с Муссой поймали лягушку, но она умерла. Она была большая. Мы храним ее дома в коробке, ожидая твоего возвращения.
Твой сын Поль
Поль невероятно тосковал по отцу. Он сердился на всех и ничего не понимал. Он ненавидел пруссаков за множество побед, одержанных ими. Ненавидел французов, арестовавших отца. Ненавидел уличную толпу, издевавшуюся над отцом, когда того везли в тюрьму. Полю хотелось, чтобы все снова стало как прежде. Чтобы отец вернулся. И вот теперь его свихнутый двоюродный братец говорит об освобождении отца.
– Не пори чушь! – заявил он Муссе. – Нам не вытащить моего отца из тюрьмы.
– Вытащим! Я слышал, как отец говорил с каким-то человеком. Тот сказал, это просто. Ты же видел внутренний двор Военной школы! Это всего лишь двор со стеной вокруг и загородками для заключенных! Их всех держат во дворе. Мы проползем по стене и бросим твоему отцу веревку. Он выберется со двора, и мы втроем сразу скроемся!
Для Муссы это было просто. В том, что касалось проделок, он обладал безграничным запасом самоуверенности и рассуждал так: если взрослые это могут, они с Полем тоже смогут, и даже лучше. Им по десять лет, и они проберутся куда угодно.
Поль задумался. Сначала затея показалась ему безумной, одним из великих планов Муссы, но чем больше он о ней думал, тем сильнее она его притягивала. Поль сомневался, что им удастся освободить его отца – эта часть замысла казалась ему невыполнимой. Но может, он сумеет увидеться с отцом, убедится, что с тем все в порядке. Может, им даже удастся поговорить.
– Как ты думаешь, что с нами сделают, если поймают? – спросил Поль.
– Вряд ли нас застрелят. Не думаю.
– Может, запрут на сто лет с сестрой Годрик.
– Тогда уж пусть лучше застрелят, – нахмурившись, ответил Мусса. – Только нас не поймают. Я знаю, как надо сделать.
Мусса еще несколько раз выстрелил по голубю. Птица знала, что находится на безопасном расстоянии, и не шелохнулась. Мусса принялся подробно излагать свой замысел. Выслушав двоюродного брата, Поль задумался и внес несколько поправок, которые понравились Муссе.
– Ладно. Согласен, – наконец произнес Поль, и у него в животе запорхали бабочки; так было всегда, когда он знал, что собирается совершить опрометчивый поступок. – Давай вытащим моего отца.
Весь остаток дня ушел на приготовления.
– Надо нарисовать карту, – заявил Мусса.
Они наизусть знали каждый сантиметр пути, однако Мусса все-таки нарисовал карту, а Поль старательно раскрасил ее цветными карандашами. Ребята сходили на реку, забрали плот и спрятали в лесу. Вечером они торопливо поужинали и удивили Серену желанием лечь пораньше.