Сегодня его отца будет судить трибунал. Поль решил во что бы то ни стало повидать отца. Этот день приходился на понедельник, а значит, Полю надлежало идти не на суд, а в школу.
– Суд – зрелище не для детей, – сказал ему Анри. – Я там буду и затем подробно расскажу обо всем. Обещаю.
Поль согласился, но при одной мысли о суде над отцом все внутренности завязывались в тугой узел.
Как-то поздно вечером он подслушал разговор дяди и тети. Они думали, будто их не слышат. Но Полю не спалось, он слушал их через вентиляционное отверстие, и то, что они говорили, наполнило его ужасом. Если обстоятельства на суде сложатся не в пользу его отца, того могут поставить к стенке и расстрелять. Так сказал дядя Анри, причем дважды. Если Поль не понимал, почему это может случиться, то слова «к стенке» и «расстрелять» были ему хорошо понятны. И он не допустит, чтобы так случилось, пока он сидит в своем дурацком классе и смотрит на монахиню. Он никогда… ну… почти никогда не ослушивался дяди. Непослушание грозило многими бедами. Но сейчас все было по-другому. Если его ждет наказание, что ж, он готов. Вчера они с Муссой перед сном это обсуждали. Обычно большие замыслы приходили на ум Муссе, однако на сей раз зачинщиком выступил Поль, осмелившийся нарушить запрет.
– Я завтра в школу не пойду, – объявил он. – Ты иди, если хочешь. Я должен видеть, как они поступят с отцом.
Муссе замысел понравился. Они оба непременно должны там быть.
– Но нас вряд ли пустят, – заметил он.
– Проберемся тайком.
– Нас увидят и почти наверняка выгонят.
– А мы снова проберемся. Я буду смотреть в окно или слушать под дверью. Я не пропущу этого дня.
Мусса заулыбался во весь рот, предвкушая приключение, что натолкнуло Поля еще на одну мысль.
– На этот раз мы пройдем в город через ворота, – безапелляционным тоном произнес он, и Мусса сделал вид, что огорчен.
Поль смотрел, как их комната медленно наполняется светом очередного осеннего дня. Когда настало время, он разбудил Муссу. Ребята вели себя так, словно ничего не замышляли, и в привычное время вышли из дома, якобы отправившись в школу. Граф сидел в кабинете, занимаясь бумагами. Поль спиной чувствовал, что дядя провожает их взглядом, наблюдая из окна кабинета. Мусса шел, ничего не замечая. Вскоре шато скрылось из виду. Ребята свернули на дорогу, ведущую в собору Сен-Поль. Подойдя к перекрестку, где им следовало повернуть направо, они повернули налево.
Полтора месяца осады притупили грани былой парижской веселости. Люди ходили медленнее, говорили тише и смеялись меньше, чем прежде. Даже Поль с Муссой замечали перемены.
Идя мимо продуктовых магазинов, они видели длинные очереди. Еды становилось все меньше, и она дорожала. Они прошли по Марсову Полю, превращенному в большой военный лагерь. Вид у солдат был изможденный; многие мучились с перепоя. Громада Военной школы выделялась среди окрестных зданий. При виде ее у Поля сразу забилось сердце. Ребята быстро шли по боковой улице, держась поближе к стенам домов и стараясь не угодить под кареты. И вдруг послышался знакомый голос, от которого они застыли на месте:
– Вы забыли дорогу в школу или испытываете мое терпение?
У Поля встали волосы на затылке. Он покраснел и скосил глаза на Муссу, который старательно глядел под ноги. «Чтобы показать свой гнев, графу незачем повышать голос, – подумал Поль. – Он и без крика сделает так, что тебе станет тошно, а его бархатный громовой голос проберет тебя до печенок». Ребята повернулись. Им пришлось задрать головы. Солнце, светившее из-за графской спины, слепило им глаза. Казалось, вокруг его головы сияет огненное кольцо.
– Дядя Анри, это была моя идея, – скороговоркой произнес Поль. – Я подбил Муссу.
– Мусса, а у тебя больше нет своей головы? Теперь за тебя думает двоюродный брат?
– Да… в смысле, нет, отец, – запинаясь, ответил Мусса. – Я не мог пустить его одного.
– Поль вообще не должен был туда идти, и ты это знаешь. Ты слышал наш разговор. – (Покрасневший, пристыженный Мусса кивнул.) – Я думал, мы понимаем друг друга, – сказал Полю граф. – Я верю тебе на слово, а ты должен верить мне.
– Дядя Анри, я должен был пойти. – Поль подумал об этом и вспомнил, что прав, и это придало ему уверенности; он выпрямился и уже не чувствовал себя таким виноватым. – Я знаю, что вчера говорил по-другому. Но мне недостаточно услышать. Я должен видеть, что они будут делать.
Анри посмотрел на обеспокоенных мальчишек. Они молчали, ожидая его решения. С того самого момента, как они вышли из дома, он уже знал, куда они отправятся. Знал он и то, как ему поступить. Но если он собирался пресечь анархию в собственном доме, надо дать им повариться в бульоне из нервов и чувства вины. Поль нервничал и с взволнованным видом то приподнимался на цыпочках, то опускался. Мусса теребил в руках прутики, а на лице застыла маска полной непричастности. «Это он унаследовал от матери, – с гордостью подумал Анри. – А вот хитрость – уже его черта».
– Забирайтесь! – наконец скомандовал Анри.
Мальчишки залезли к нему в карету, которая сразу же тронулась с места. Они не знали, поедут в суд или к собору Сен-Поль. С графом никогда не знаешь, как он себя поведет. Анри окинул их суровым взглядом:
– Я проведу вас внутрь. Но чтобы сидели тихо и не путались под ногами. Понятно?
У Поля засияли глаза. Он облегченно вздохнул и торжествующе улыбнулся. Он обожал своего дядю. Ребята дружно закивали.
Карета протиснулась сквозь толпу идущих и свернула во двор Военной школы. Караульный узнал графа и пропустил. Пока шли по коридорам здания, Поль удивлялся, с какой легкостью дядя пробирается вперед. Он здоровался с теми, кто был в форме и в цивильной одежде, пожимал руки и перекидывался несколькими фразами. Казалось, везде, где появлялся граф, вокруг него возникало бурление. Кто-то демонстративно отходил в сторону, хмурился, а то и с ненавистью смотрел на дядю Анри. Они ненавидели его влияние, аристократическое происхождение, богатство. Однако никто не оставался равнодушным. Поль ощутил прилив гордости, что находится рядом со столь властным, уверенным и важным человеком. Это придавало ему значимости и делало старше. Должно быть, дядино поведение подействует и на судей. У Поля на глазах граф сунул караульному несколько плотно сложенных банкнот. Всех троих пропустили внутрь.
Трибунал должен был состояться в импровизированном зале суда с высоким потолком и рядами окон, тянущимися по верху одной из стен. Там, где раньше висел портрет императора, красовался триколор, но флаг был меньше рамы исчезнувшего портрета и не закрывал это место целиком. Помещение выбрали из-за того, что ожидался большой наплыв зрителей, как военных, так и гражданских. Все остальные комнаты были меньше. Впереди стоял длинный стол с тремя стульями, причем у среднего, находившегося посередине, спинка была намного выше, чем у двух других. Напротив большого стола расположили два поменьше, с обычными стульями. По другую сторону стола находился подиум. Остальное пространство заполняли десятки стульев и скамеек для посетителей, поставленные почти впритык. Места для гражданских разыгрывали по лотерее, устроенной во дворе. На каждое место претендовало по десять человек. Поль и Мусса смотрели, как люди заходят в помещение. Кто-то вел себя шумно и грубо, кто-то входил тихо, кто-то смеялся, готовый развлечься на процессе над полковником де Врисом, поскольку мест увеселения в городе осталось совсем немного.
– Не понимаю, зачем сюда набилось столько народу, – шепотом признался Поль.
Ему это не нравилось. Ему многое не нравилось: напор толпы, заполнившей зал, их галдеж, шуточки, грубые манеры и запах винного перегара. И выражение глаз собравшихся ему тоже не понравилось. Казалось, эти люди пришли посмотреть на слонов в зоопарке, Кастора и Поллукса. Мусса это тоже почувствовал.
– Будто карнавал, – прошептал он.
Анри указал на два стула в конце зала. Взгляд графа не оставлял сомнений, что он ожидает увидеть ребят на тех местах. Пришлось подчиниться. Они сели, а граф прошел к одному из столов в передней части зала. Там он заговорил с двумя мужчинами в форме, которую Поль не узнал. В зал вошли крепкие, рослые мужчины в другой форме, тоже неизвестной ребятам. Все они заняли места за противоположным столом. Один из них принес кипу бумаг. У него был выпирающий кадык, темные задумчивые глаза и грива нечесаных седых волос. Поль инстинктивно невзлюбил этого человека. Вот он, враг.
Открылась боковая дверь, и сердце Поля радостно забилось: он увидел отца. Полковник де Врис выглядел бледным, усталым и непохожим на себя прежнего, однако все равно оставался большим и сильным, как гора. Таким его видел сын. Жюль оглядел судей и зрителей, но сына среди последних не заметил. Прямой, как шомпол, с высоко поднятой головой, полковник прошел к своему месту. При появлении зал сначала затих, затем Поль услышал ерзанье и выкрики толпы: «Voilà le poltron! Traître!»[44] Это напомнило ему одноклассников, когда те решались испытать терпение учителя. Они тоже выкрикивали достаточно громко, чтобы слышали все, и в то же время так, чтобы не узнать, кто кричал. Жюль игнорировал выкрики. Сев, он заговорил с графом и другими сидевшими за его столом. В зале стало шумно от гула сотен голосов.
Вскоре открылась другая дверь, и в зал вошли трое офицеров важного вида. При их появлении все поднялись, закрыв Полю и Муссе обзор. Мальчишки встали на стулья, но все равно смогли увидеть лишь лысые головы и усы зрителей передних рядов. Для Поля все события начавшегося дня проходили, как в тумане. Он старался быть внимательным, однако почти ничего не понимал. Суд начался с выступления обвинителя – того седовласого человека. Обвинитель встал и по бумаге зачитал все пункты обвинения, предъявленного отцу. Он вновь наговорил разных ужасов, произнося слова «государственная измена», «позор» и «трусость». В зал летели слова об офицерской чести, непригодности к службе, халатности и дезертирстве.