Выслушав часть объяснений сына, полковник поднялся на нетвердые ноги. Поль продолжал говорить. Лицо Жюля багровело, глаза щурились, зубы сжимались. У него тряслись руки. Трубку он швырнул на землю.
– И ты тоже? – спросил он. – Ты тоже издеваешься надо мной? Родной сын желает показать, как взрослому мужчине надлежит воевать с пруссаками? Десятилетний мальчишка сделал то, чего не удалось полковнику? Да как ты смеешь… – Ему не хватило слов, и несколько секунд губы двигались в молчаливом гневе. – Ты малолетний мерзавец! – наконец заявил полковник.
Он ударил сына по щеке, отчего Поль упал и поднял руки, загораживаясь от нового удара. Щека сделалась ярко-красной.
– Отец, пожалуйста, не надо! У меня и в мыслях не было издеваться над тобой. Я сказал правду! Спроси Муссу. Мы действительно ранили того пруссака! Я думал, ты будешь гордиться!
Жюль не слушал. Ему на глаза попался завернутый в тряпку предмет, который при падении выронил Поль. Тряпка немного развернулась, обнажив череп. Покачиваясь, Жюль наклонился и поднял его.
– А это, значит, череп убитого тобой пруссака? – спросил полковник, вытаскивая череп из тряпки. – Боже мой, Поль, где вас обоих носило?! Вы никак начали красть из могил?
Размахнувшись, Жюль отбросил череп. Мусса и Поль были бессильны вмешаться. Ребятам оставалось с грустью смотреть, как Фриц ударился о каменную стену дома. Старый, высохший череп разлетелся на тысячу кусочков. Осталась лишь челюсть, упавшая на землю.
Фриц по-прежнему улыбался.
После трех месяцев в четвертом классе, где учительствовала сестра Годрик, Мусса научился жить в этом школьном аду. Он считал свою жизнь чем-то похожей на жизнь солдата в крепости, где приходится уворачиваться от пуль и принимать «угощение» в виде картечи. Кажется, он научился понимать монахиню, с которой был вынужден сосуществовать, а это давалось ему нелегко. Их отношения по-прежнему напоминали фейерверк, по-прежнему хватало трений и проверок воли на прочность, но, по мнению Муссы, он платил сестре Годрик той же монетой, а порой, пусть и в мелочах, выигрывал. Он знал, что в конце учебного года его ждут неутешительные итоги. Монахиня отказывалась проверять задания, которые он подписывал «Мусса», но так он подписывался везде. Мусса решил, что поговорит с отцом и попросит вообще забрать его из этой школы. Ведь они богаты, очень богаты, и нет смысла продолжать учебу в приходской школе. Отцовские деньги позволяли купить собственную школу и нанять учителей, каких пожелаешь. Правда, все это нужно было облечь в правильные слова и логично представить отцу, но Мусса не сомневался, что они с отцом поймут друг друга. Между тем времени становилось все меньше. Через месяц выдадут табели, и тогда настанет день серьезного разговора с отцом.
После порки, которую Мусса получил за змею, одноклассники, за исключением Пьера, оставили его в покое. Ребята ненавидели и сторонились Муссу и в то же время уважали, пусть и нехотя, за стойкость, с какой он выдержал наказание, и за противостояние сестре Годрик. Мальчишки знали, что у них бы на это духу не хватило, но, возможно, важнее было то, что они знали, что Мусса способен их поколотить.
Если не считать провального табеля, который он наверняка получит, этот год почти ничем не отличался от его предыдущих школьных лет. Мусса был уверен, что выдержит все невзгоды, отчего слегка расслабился.
Вот тогда-то сестра Годрик и увидела его амулет.
Наступило время ежедневной молитвы. Сначала монахиня попросила всемогущего Бога надзирать за юными душами учеников приходской школы, затем воззвала о каре для пруссаков, осадивших город. По мнению Муссы, это была хорошая молитва, хотя, если бы Бог действительно слышал сестру Годрик, как она утверждала, враги были бы давно мертвы. Как всегда, Мусса слушал молитву со склоненной головой, но глаза не закрывал. Это была одна из его маленьких побед и маленьких побед монахини. Если он не закрывал глаза, но склонял голову, сестра Годрик считала, что он оказывает должное почтение Господу, а Мусса ощущал должную степень свободы. Они с учительницей не говорили на эту тему, но оба пришли к компромиссу.
Утром Мусса одевался второпях, и амулет оказался висящим поверх рубашки. Во время молитвы он рассеянно теребил подарок аменокаля.
Получай!
Мусса подскочил. От благодушного состояния не осталось и следа. Паддл монахини и сейчас действовал на него как неожиданный удар грома.
– Мишель, с чем это ты играешь во время молитвы? – спросила сестра Годрик, ткнув в амулет концом паддла.
Мусса отстранился. Она не имела права прикасаться к амулету.
– Да просто так, сестра, – ответил он и стал запихивать амулет под рубашку.
Однако монахиня сжала пальцами шнурок у самого основания его шеи.
– Нет, Мишель, это не просто так. Я не дурочка и милостью Божьей не родилась слепой. Я хорошо вижу, что́ висит у тебя на шее. Я спросила, что это, и ты должен мне ответить.
– Это мой амулет, сестра.
– Ah, une amulette![52] Побрякушка для неверующих. И какое же зло ты отводишь от себя этим амулетом, Мишель?
– Я… не знаю, сестра. Он приносит мне удачу, только и всего.
– Удачу! – презрительно повторила она. – Отдай его мне.
Лицо Муссы вспыхнуло, сердце забилось. Ну почему он сразу не убрал амулет под рубашку, где тот и должен находиться? И почему она так прицепилась к его личной вещи?
– Сестра, он мой. Он принадлежит мне. Он мне нужен. Я никогда его не снимаю. Он спас мне жизнь.
– Надо же, спас жизнь! Какой удивительный амулет, наделенный богоподобными силами!
– Сестра, он спас мне жизнь.
– Отдай его мне!
– Не отдам!
Муссе не верилось, что это происходит на самом деле. Что угодно, только не амулет. Мусса вскочил из-за парты и бросился к двери, однако сестра Годрик поймала его за плечо и грубо вернула на место. Отложив паддл, освободившейся рукой она схватилась за амулет, норовя снять его с шеи. Мусса извивался. От отчаяния его лицо стало красным. Он вцепился в амулет, не давая сестре Годрик его снять, затем разжал пальцы, боясь, как бы монахиня не сломала его.
Сестра Годрик зажала амулет в поднятой руке, показывая всему классу. На темном кожаном шнурке покачивался кожаный мешочек, плотно зашитый по краям, отчего никто не знал о содержимом. Для сестры Годрик это было орудие поклонения дьяволу, языческое приношение ложным богам, зловредное украшение, принадлежащее ритуалам вуду и жертвоприношениям дикарей. Хуже того, амулет являл собой прямое отрицание силы всемогущего Бога.
– Это мерзость перед лицом Бога, – сказала сестра Годрик, голос которой звучал все громче. – Это нарушение Его заповедей. Святотатство. Существует только одна Церковь и один истинный Бог, а это, – она качнула шнурок, – это не Его таинство. Мишель подверг опасности свою вечную душу тем, что надел амулет, приписал ему ложные силы и посмел принести в класс.
Глаза Муссы приклеились к кулаку монахини. Его захлестывал страх, ибо он не знал, как она поступит с амулетом.
В отличие от Муссы, сестра Годрик не собиралась оставлять все, как было. Если перемирие между ней и строптивым учеником и длилось дольше обычного, это еще не означало, что он укротил свою гордыню. Он по-прежнему оставался агнцем Божьим, но с болезнью, которая могла заразить все ее стадо. Он был отравлен потугами на независимость, что для нее оставалось столь же отвратительным, как дыхание самого дьявола. Сестра Годрик подумывала уничтожить амулет: взять ножницы и изрезать на кусочки. Пусть все видят. Но, читая выражение на лице Муссы, она мгновенно поняла, что держит в руке инструмент для подчинения его своей воле. В глазах Муссы была растерянность, какой она прежде не видела даже во время наказаний. Амулет означает для него все. Отпустив плечо Муссы, она подошла к столу, взяла лист бумаги и торопливо набросала рисунок. Затем сестра Годрик пришпилила свое произведение на классной доске, где имелись гвоздики для развешивания наглядных пособий. Это было грубое изображение сатаны, из лба которого торчала шляпка гвоздя. На тот же гвоздь она повесила амулет. Казалось, амулет висит у дьявола на шее. Довольная делом рук своих, она повернулась к классу.
– Монета, на которой нет лика Князя Небес, не имеет места в царстве Его, – серьезным тоном произнесла сестра Годрик. – Труды человеческие, на которых не запечатлена Божья любовь, не имеют ценности на небесах. Перед вами богохульное изделие, предмет магии и колдовства, которым нет места в нашей жизни. Амулет – знак слабости, знак подчинения злу. Теперь он висит там, где и должен висеть, на самой подходящей шее. Запомните: они принадлежат друг другу. Все недели, пока амулет здесь висит, вы будете наблюдать за Мишелем и увидите, что, вопреки его верованиям, ему для удачи не нужны никакие амулеты. Человеку вообще не нужна удача, когда у него есть Господь.
Сестра Годрик выдвинула ящик стола. После случая со змеей она всегда сначала осматривала содержимое и лишь потом протягивала руку. Из ящика она извлекла небольшие четки. Подойдя к парте Муссы, она покачала четками перед ним:
– Мишель, для праздных рук, не знающих, чем себя занять, нет ничего лучше, чем это. Ты усвоишь этот урок и однажды поблагодаришь Господа за Его свет.
Мусса даже не попытался взять у нее четки. Она положила четки на парту и повернулась к нему спиной. Настало время проводить занятия.
Ударь сестра Годрик Муссу копьем в сердце, это подействовало бы на него не так, как отобранный амулет. Весь остаток занятий он тупо сидел за партой, потрясенный, раздавленный. Монахиня забрала у него защиту, его щит, заслонявший от враждебного мира. Амулет спас его от кабана и французских пуль, не говоря уже про болезни, несчастные случаи и, быть может, еще что-то, о чем он не подозревал. Внутри амулета обитал дух и добрая воля туарегского дяди, которого Мусса никогда не видел. Мать рассказывала ему про аменокаля, и Мусса представлял его величественным, властным и мудрым. Такой человек ни за что бы не подарил ему амулет, не будучи уверенным в защитных силах своего подарка. В чудесные свойства дядиного подарка Мусса верил не меньше, чем в утренний восход солнца.