– Что ж, ты прав. Ты имеешь право знать, что я сделала ради твоего блага.
Присев на кровать, Элизабет спокойно рассказала мужу о своей сделке с епископом. Ровным, непринужденным тоном она поведала все. Жюль был настолько ошеломлен, что забыл про бутылку и тяжело плюхнулся на стул. Он долго не мог вымолвить ни слова, переваривая услышанное.
– Как ты могла так поступить с Анри? – наконец спросил он. – Как ты могла? Он наш ближайший родственник. Мы живем в его доме.
– Он ничего не сделал для нас. А дом этот принадлежал твоему отцу. Как благородно, что твой брат соизволил выделить малую часть дома для нашей семьи. Он владеет семейным богатством, хотя сам не заработал ни су. До чего же твой братец великий, щедрый и благородный человек! – Голос Элизабет был пронизан горечью и сарказмом.
– Он старший. Все это принадлежит ему по праву наследования. Ты это знаешь.
– Я знаю другое. Жюль, ты попал в жуткую и запутанную историю, оказался в тюрьме и предстал перед судом по обвинению в дезертирстве. Я сделала все, что в моих силах, чтобы вытащить тебя оттуда. Я это сделала ради нашей семьи. Нашей.
– Анри тоже относится к нашей семье, – глухо произнес Жюль.
– Возможно, к твоей семье. Но для нас с Полем он не сделал ничего. И потом, он спокойно это переживет. Его богатство уменьшится на какую-то ничтожную долю. Зато для нашего благосостояния это означает все.
– Но почему ты не обратилась к нему самому? Он бы охотно согласился. Он бы обязательно помог. Он делал для меня все, что в его силах.
Элизабет презрительно засмеялась:
– Жюль, он слаб. Он не сделает ничего, что противоречило бы установленному порядку. От него так и разит порядком. Он бы ни за что не вмешался и не спас тебя от расстрела так, как это сделала я и как это надо было сделать. Боже мой, Жюль, он уповал на справедливость и считал, что тебя должны освободить! Он совершенно не понимает сути происходящего. Или ты предпочел бы оказаться перед дулами винтовок расстрельного отряда? Я сделала то, что необходимо было сделать. Твой брат нанял адвокатов, но спасла тебя я. И спасая тебя, я обеспечила еще и наше будущее. Жюль, я сделала это для нас. Неужели ты этого не понимаешь? Неужели не видишь? Я хочу, чтобы мы снова жили семьей. Я хочу для нас свободы. Хочу, чтобы наша семья имела то, чего она достойна.
Элизабет встала, подошла к стулу, на котором сидел Жюль, опустилась на колени, попыталась его обнять и убедить согласиться с тем, что она сделала. Жюль грубо оттолкнул ее. Его взбесил откровенный рассказ жены и – не в последнюю очередь – купленное ею освобождение. Она подорвала в нем уверенность, что его оправдали за недоказанностью состава преступления, поскольку обвинения против него были смехотворными и он действительно невиновен. А получается, гнусные домыслы газет и толпы с самого начала оказались правдой. Оправдательный приговор был куплен. Жюль всегда жил по правилам. Да, ему были присущи высокомерие и консерватизм, но только не размытые принципы. Теперь его трясло от собственной наивности. Выходит, он не знал, в каком мире живет и кто его окружает.
– Думаешь, я с этим соглашусь? Неужели ты хотя бы на секунду допустила, что я повернусь спиной к родному брату?
– Я думала только о том, что тебе не наплевать на своих жену и сына.
– Боже мой, Элизабет! – Он устремил на нее тяжелый взгляд, его плечи поникли, и он распластался на стуле. – Я и понятия не имел. Ты всегда проворачивала свои мелкие делишки, всегда старалась, чтобы вышло по-твоему. Я тебе это позволял. Часто. Уже и не помню, сколько раз. Но то, что ты сделала, – это зло. Настоящее зло. Честное слово, даже не знаю, что по мне больнее ударило: твоя способность на такие поступки или понимание, насколько же я глуп. – Жюль печально покачал головой. – Естественно, я расскажу Анри. Результаты твоей аферы будут аннулированы.
Сказано было весомо, безапелляционным тоном. Он принял такое решение и не отступит. Элизабет сознавала, что проиграла и дальнейший спор не имеет смысла.
– Этим ты только навредишь сыну и жене.
– Элизабет, ты мне не жена. Моя жена умерла давным-давно, а я даже не знал. О сыне я позабочусь, как заботился всегда. Богатым ему не стать, но у него будет достойная жизнь, несмотря на случившееся и несмотря на тот вред, который ты нанесла ему и нашему имени.
Элизабет встала. Ее глаза гневно сверкали. Руки сжимали драгоценный договор с епископом.
– Рассказывай брату, если хочешь. Счастья тебе это не принесет. Что сделано, то сделано, и ни ты, ни граф не сможете переиграть это в обратную сторону. А ты, Жюль, идиот, никчемный человечишка. Я тебя презираю. Давай топи себя дальше в бутылке.
Остальное он помнил смутно. Он знал, что его гнев прорвался наружу и он ударил Элизабет, вложив в удар всю бурлящую ярость и беспомощность. В комнате был сломан стол. На полу валялись сорванные с карниза фиолетовые шторы Элизабет, а у изножья кровати – куски разбитого блюда. Как все это произошло, Жюль не помнил. Помнил крик. Помнил, что она не проронила ни слезинки, а уходя, наградила его взглядом, полным ненависти и удовлетворенности собой. Потом он много выпил. Об этом Жюль знал по нынешнему тягостному состоянию. Неожиданно изнутри вновь поднялась яростная волна желчи. Он лег на пол в обнимку с горшком, давясь и исторгая желчь, пока у него не заболели все внутренности.
После этого ему стало легче. Он пролежал на полу около часа не шевелясь, с открытыми глазами, не сосредоточенными ни на чем. Потом встал и снова прополоскал рот. Жюль ходил из угла в угол, не зная, чего хочет. Бесцельность, эта чертова бесцельность! Время недавно перевалило за полночь. Ему теперь не уснуть, если только он снова не приложится к бутылке. Она стояла на комоде. Жюль было потянулся к ней, но остановился. Сама мысль о новой порции вызвала тошнотворные ощущения. Великолепно! Даже спиртное в меня уже не лезет.
Жюль встал напротив каминной полки, над которой всегда висела его сабля с эфесом из слоновой кости и головой орла на конце. Сабля принадлежала его отцу, а еще раньше – деду и прадеду. Длинный клинок сабли проливал кровь врагов Франции в битве при Ватерлоо и в Крыму. Он же проливал кровь сынов Франции во время революции 1789 года. Вместе с Жюлем сабля побывала на трех континентах. Она и там проливала кровь врагов и рассекала их тела, но клинок всегда оставался сверкающим и острым как бритва, готовым воздать честь тому, кому принадлежало это славное оружие.
А теперь над каминной доской была пустая стена. Саблю, как и многое другое, он утратил, попав в плен к Делеклюзу.
У Жюля имелась другая сабля, подаренная ему после итальянской кампании и хранившаяся в шкафу. Он достал саблю из деревянного футляра и присел на стул у окна. Оттуда открывался вид на большую каштановую рощу, тянущуюся вдоль длинной дороги к реке. Серп луны довольно ярко освещал местность. Жюль смотрел, как легкий ветер шевелит голые ветви. Листья полностью опали, и деревья стояли в ожидании белого зимнего покрова. Жюль распахнул окно. Холодный ветер наполнил комнату ночным воздухом поздней осени. С комода на пол полетели бумаги. А за окном было тихо и спокойно. Жюль неподвижно просидел у окна несколько часов. Голова продолжала раскалываться, но мысли постепенно прояснялись.
Жюль обнаружил, что рука сжимает игрушечного солдатика, которого Поль подарил ему целую вечность назад. С того самого дня, как сын на вокзале вручил ему подарок, солдатик постоянно находился у Жюля в кармане. Вместе с ним деревянный воин пережил падение империи и гнусную авантюру спятившего Делеклюза. Солдатик был его спутником в тюремной камере и видел, как рушится карьера полковника, а затем и брак. Жюль снова и снова вертел в руке фигурку с прутиком вместо правой руки, шлемом из половинки скорлупы грецкого ореха и пуговицами, нарисованными на мундире. Солдатик глуповато улыбался. Жюлю нравилось его разглядывать. Со временем у солдатика появился характер и истории из собственной жизни. Кусок дерева, полученный от сына, сделался чем-то значимым. Как хорошо, что Поль подарил ему этого солдатика!
Полковник сидел, а время тянулось еле-еле. Он пытался понять, когда именно все в его жизни вдруг пошло по какой-то чудовищной кривой и почему его поступки причиняли только вред стольким людям. Он уже не надеялся, что когда-нибудь сумеет все исправить. Его гвардейцы погибли, все до единого. Смерть рядового Этьена тоже на его совести. Его брак распался. Жена обманула его брата. Сын стал для него чужим. Императорская гвардия, которой он посвятил жизнь, распущена и дискредитирована. Его военный опыт, его готовность сражаться оказались ненужными даже сейчас, когда пруссаки стоят у самых ворот города. Суд оправдал его, но лишь потому, что судейским за это заплатили. Люди его поносили; эта жестокая, непостоянная публика, превратившая его жизнь в ад. Делеклюз выполнил свое обещание. Слова тогдашнего проклятия, казавшиеся бредом, в точности исполнились.
Я желаю уничтожить не вас, полковник, а вашу честь.
Время ползло, наполненное кошмарами. Демоны вились вокруг Жюля и раздували свой огонь, пока языки жаркого пламени не начали обжигать душу. Его глаза и руки постоянно возвращались к сабле. Дорога была долгой и чудовищной, но теперь, когда у него в руках появилась сабля, Жюль отважился увидеть конец пути. На протяжении последних месяцев эта мысль посещала его не раз. Жюль всегда отгонял ее, поначалу с ненавистью, отвращением и абсолютным убеждением. Однако со временем подобные мысли стали появляться все чаще, а его протесты слабели. Идея все меньше пугала его, и в какой-то момент, в какой – он не знал, Жюль вообще перестал сопротивляться. Сейчас, когда он сидел у окна, мысль явилась снова и не желала уходить. Когда Жюль наконец впустил ее, когда она захлестнула его и прошла сквозь него, он почувствовал благословенное облегчение. Печаль почти исчезла. Он так устал от всего этого, устал от сражения с собой, от состояния живого мертвеца. Так легко это оборвать, так легко, если бы не Поль. Больше его ничто не держало. И в то же время Жюль сознавал, что Анри всегда был для Поля в большей степени отцом, нежели он сам. И во многом более достойным отцом. Да и Серена проводила с Полем больше времени, чем родная мать. Конечно, Поль будет страдать, но в конце концов у сына все сложится хорошо.