Когда последний французский солдат пересек Марну, Вторая армия атаковала Бри и Шампиньи в попытке захватить высоты Вилье. Яростный обстрел из фортов должен был облегчить продвижение. Однако снаряды не разбирали, где свои, а где чужие, и французов полегло не меньше, чем пруссаков. Силы Дюкро успешно достигли своих целей, но затем пруссаки пошли в наступление по всему фронту, захватив французов врасплох, когда те завтракали. Этот день был долгим и кровопролитным. Сначала инициатива находилась в руках пруссаков, затем перешла к французам, после чего вновь вернулась к пруссакам. Ночью солдаты Дюкро замерзали насмерть. Было так холодно, что руки прилипали к винтовкам. К смертельному холоду добавились залпы из прусских орудий, гнавшие Вторую армию обратно в город. Оказалось, что солдат не снабдили одеялами. Единственной причиной, замедлявшей отступление, был поиск пропитания. Когда во время сражения убивало лошадей, солдаты, забыв о противнике, дочиста срезали мясо с костей. Они набивали мясом свои ранцы и жевали его сырым, отступая под покровом густого тумана. На поле остались двенадцать тысяч солдат и офицеров.
Раненых грузили на лодки и везли к мосту Аустерлиц, откуда на повозках их доставляли в больницы, а зачастую – прямиком на кладбище Пер-Лашез. Вдоль бульваров выстроились угрюмые толпы и смотрели, как волна последствий кровавой бойни возвращается в город. Кареты скорой помощи, повозки и телеги слились в единую реку, несущую искореженные тела и окровавленные куски тел. Зловоние смерти перемешивалось с дымом пушек, к этому времени переставших стрелять с фортов.
Масштаб поражения ощущался повсюду. Генерал Дюкро не выполнил своего обещания: он не погиб и не одержал победу. Теперь он возвращался в Париж во главе остатков его сломленной армии. А Париж искал козлов отпущения и надеялся на чудо от Гамбетта. Однако Луарская армия сейчас терпела поражение под Орлеаном. Об этом узнали позже, когда в Париж прилетел почтовый голубь и принес сообщение. Гамбетта было не до спасения Парижа. Орлеан пал. На очереди был Руан. Генерал Бурбаки и его Северная армия тоже отступали. Правительству пришлось перебираться из Тура в Бордо. Что ни фронт, то поражение.
Положение с продовольствием становилось все хуже. Запасы зерна таяли. Обычные женщины становились проститутками, отдаваясь за еду. Копыта, рога и кости размалывались, и из получавшегося оссеина варили суп. Животных из зоопарка продавали на убой. Повара Парижа готовили блюда из буйволов и зебр, яков и северных оленей, вапити и бенгальских оленей, волков и кенгуру. А когда зверей не осталось, забили слонов Кастора и Поллукса.
Арктический холод привел к тому, что в домах жгли двери и мебель. Женщины и дети остервенело ломали кусты, ветви деревьев, корни и обдирали кору. Людей начали косить оспа и тиф, к которым добавились болезни органов дыхания. На кладбища везли гробики с умершими детьми бедняков. Одежды не хватало, и крестьяне шили рубашки из газет.
И тем не менее еще не все было потеряно. Казалось, Франция обладала безграничной способностью поставлять новых солдат для новых армий, противостоящих пруссакам. Поэтому Париж выжидал. Никто в мире не думал, что город продержится так долго. Парижане очень гордились собой, и моральный дух в осажденном городе оставался высоким. Горожане были полны решимости пережить суровую зиму и продолжать сопротивляться немцам.
В шато де Врис никто не знал, куда исчез Жюль. В ночь, когда он покинул дом, оставив пару писем, Элизабет вернулась несколькими часами позже, чтобы забрать кое-что из одежды. Желая избежать нового скандала, она приехала на рассвете, надеясь, что напившийся Жюль будет в отключке, а все остальные будут спать. Она увидела на столике письма и узнала почерк Жюля. Присев на стул, она вскрыла письмо, адресованное Анри. После этого она долго сидела, не двигаясь и не пролив ни слезинки. Итак, Жюль предпочел смерть бесчестью. Элизабет убедила себя, что это к лучшему. Жаль только, что он никому об этом не сообщил. Письма она убрала в свой ридикюль, забрала документы из епархии и покинула дом.
Часовой, видевший Жюля, ничего не сказал начальству, поскольку говорить было не о чем. Какой-то офицер на рассвете проехал по направлению к прусским позициям и не вернулся обратно. С ним могло случиться что угодно. Возможно, он был пьян и упал с лошади. Возможно, отправился в Версаль, чтобы застрелить герра Бисмарка. Часовому не было дела до офицерских затей. Мадам Леавр не сомневалась, что Жюль поехал в город, где упился до беспамятства. Такое уже случалось. Ничего страшного, объявится. Поначалу Анри соглашался с мнением поварихи, но затем Гаскон сообщил, что в конюшне недостает одной лошади. Анри поспешил в комнату брата. Увидев, что форма, сабля и пистолеты исчезли, он стал догадываться. Анри перерыл все бумаги, однако не нашел даже короткой записки, подтверждавшей его догадку. Это было не похоже на Жюля. Он всегда сообщал, куда направляется. У Анри разрывалось сердце при мысли о трагедиях, обрушившихся на брата. Он мучительно думал о том, можно ли было что-то сделать по-другому. Гаскон спросил, не отправиться ли на поиски Жюля, как прежде. Анри покачал головой:
– В этот раз мы его не найдем.
– Полю нельзя сообщать об этом, – сказала мужу Серена. – Пока не время. Ты можешь ошибаться. С ним могло произойти что угодно.
Анри согласился.
Поль для себя решил: отец либо отправился куда-то пьянствовать, либо окончательно так на него разозлился, что больше не хочет жить с таким сыном под одной крышей. Мальчик старался вообще не думать об этом. Прошла неделя, вторая, и он не мог не заметить, что без отца его жизнь стала легче. Он любил отца и ненавидел себя за подобную мысль, но она продолжала вертеться в его голове. Эх, вот если бы вернуть отца, каким тот был прежде, и если бы все у них пошло, как когда-то…
Элизабет жила где-то в городе. Она приезжала и уезжала, ничего не объясняя. Если ей требовалось навестить Поля, она выбирала время, когда вероятность столкнуться с Анри была минимальной. Графа она ни разу не видела. Она не знала, обнаружил ли он махинации с его владениями, и совсем не хотела оказаться здесь, когда это случится. Впрочем, он вряд ли что-то знал, ведь она перехватила дурацкое письмо Жюля. Однако граф обладал широкими связями, и раскрытие правды было лишь вопросом времени. Вот только… управляющий имуществом графа поступил добровольцем в Национальную гвардию, где его застрелил подчиненный. Дела графа находились в полнейшем беспорядке. Анри был слишком занят, чтобы лично заниматься ими, и они его особо не заботили.
Элизабет не съехала из шато, но практически не появлялась там. Полю она сказала, что сейчас дела заставляют ее жить в городе, хотя это временно и она вернется. В один из снежных дней Поль случайно увидел мать проезжавшей по бульвару. Рядом с ней сидел мужчина в элегантном цилиндре и пальто с меховым воротником. Модный облик дополняла аккуратно подстриженная бородка. Мать сидела, положив голову ему на плечо, а мужчина обнимал ее за талию. Поль позвал ее и побежал за экипажем. Смеющаяся Элизабет не увидела сына и вскоре скрылась из виду.
Анри работал как проклятый, делая все новые и новые воздушные шары. Это придавало смысл его жизни, удерживало от раздумий о брате и ухудшающемся положении в городе. Был запущен шар «Вольта», которому предстояло достичь Алжира. На борту находилось оборудование и инструменты для наблюдения за приближающимся полным солнечным затмением. Не известно, достиг ли шар места назначения, но даже сам запуск явился маленькой победой над пруссаками, доказывающей, что французская наука продолжает развиваться даже в условиях войны, а коллективная воля французов остается несломленной.
Как-то поздним вечером во второй половине декабря, когда мальчики уже спали, а Анри с Сереной, обнявшись, лежали в постели, он сказал жене:
– Я хочу пригласить тебя в оперу. В сочельник будут давать представление. Бенефис.
Анри не был поклонником светских развлечений, особенно во время осады, но он любил оперу и хотел немного отвлечься от череды повседневных дел. В городе осталось немало актеров и музыкантов, и одного известного режиссера уговорили взяться за постановку оперы. Париж всячески стремился поддержать моральный дух горожан и напомнить, что их столица по-прежнему остается признанным центром цивилизованного мира.
– В оперу? На что?
– Уверен, тебе очень понравится. – Анри показал ей приглашение. – Опера называется «Африканка». Я уже слушал ее. Там рассказывается об африканской женщине по имени Селика.
– Селика? Это имя очень похожа на мое.
– Она притворяется рабыней, хотя на самом деле является правительницей своего народа.
– Зачем правительнице притворяться рабыней?
– Для сюжета и еще чтобы полюбить героя. Он известный путешественник. Она умеет читать карты и показывает ему путь в Индию.
– Да кто не умеет читать карты? А если этот человек такой известный путешественник, зачем ему понадобилась ее помощь, чтобы попасть в Индию?
Анри улыбнулся:
– А я бы смог попасть в сердце пустыни? Он не первый мужчина, которому требуется помощь умной правительницы. Во всяком случае, в опере полно интересных моментов. Там есть корабли и буря на море. Ядовитое дерево и великий инквизитор.
– Великий… кто?
– Инквизитор. Это что-то вроде следователя. Он работает на Церковь, пытает людей и отправляет на казнь.
Серена наморщила лоб. Она на собственном опыте знала, какое множество неприятных людей входило в Церковь Анри.
– Как интересно. И он тоже поет?
– В опере все поют. Это очень красивая постановка. И музыка красивая. Флейты, гобои, скрипки. Все это очень захватывает, а по красоте похоже на тебя.
– Чем больше ты рассказываешь, тем глупее мне кажется этот спектакль.
– Согласен. Сюжет глупый. Но красивый. Тебе понравится. Я это знаю. За исключением того, что в конце правительница позволяет путешественнику отплыть на корабле с другой женщиной. – Анри нежно прижал жену к себе. – На его месте я бы, конечно же, выбросил ту женщину за борт и вернулся к тебе.