Эссамен! Молния! Подобно магии, великая искусительница-гроза одинаково влекла к себе людей и птиц. Когда приходили редкие летние грозы, небеса чернели от гнева и исторгали огонь. Птицы видели сполохи молний, и инстинкт толкал их собираться в пары; к одним парам примыкали другие, пока из пар не возникали стаи. Эти стаи разрастались. Стремясь к небесному огню, страусы преодолевали большие расстояния, зная, что молнии означают изобилие воды, а там, где вода, появятся цветы и травы. Будет чем прокормиться.
Из разных уголков пустыни собирались отряды охотников на быстрых легких верблюдах, беря запасных, чтобы менять животных, а самим продолжать изматывать добычу. Мясо страусов считалось большим деликатесом, но еще больше ценились их кожа и перья, которые отправят с караванами, идущими из южных земель на север, к морю. Там, говорят, их грузили на корабли и везли в дальние страны, где из кожи шили обувь, а перьями украшали шляпы. В эти истории никто не верил, даже когда Мусса рассказывал соплеменникам об удивительно красивых chapeaux[55], которые он видел на Елисейских Полях. В чем туареги не сомневались, так это в том, что удачная охота означала большое богатство для племени и почести для охотников, а также веселое развлечение для тех, кто видел погоню со стороны. Никогда не знаешь, кто выглядит глупее: охотники или дичь.
Найдя место для отдыха, Мусса остановился. Он следил за страусами и обдумывал свои действия. Вчера под вечер он отделился от других охотников. Сначала у него погиб верблюд. Нет, так неправильно говорить. Это он своим безрассудством погубил верблюда. А затем Махди покинул его, бросив одного и вынудив дальше передвигаться пешком. Думая об этом, Мусса вспыхнул от гнева и смущения. Он злился на собственную глупость и на вероломное поведение двоюродного брата. В отряде охотников Мусса был одиннадцатым. Он поехал на Табе, своем верблюде, которым очень дорожил. Охотники двигались разреженной цепью и гнали страусов на другой отряд туарегских охотников, ожидавших близ Темассинта. Расчет был таким: увидев их, страусы пустятся наутек, но наткнутся на такую же цепь. Расстояние между отрядами начнет смыкаться, мечущиеся птицы станут выбиваться из сил, и вот тогда-то их поймают.
Шкура у Табы была желтовато-коричневой. Эту породу верблюдов выводили племена, жившие на нагорье Тибести. Верблюда подарил Муссе аменокаль в тот день, когда Мусса стал мужчиной и получил право носить тагельмуст. Способности Табы были выше всяких похвал, проворный, податливый, быстрый, умеющий не спотыкаться на камнях. А как великолепно он проявил себя на охоте! Они вместе с Муссой загнали шесть страусов в тупик. Мусса ехал один, испытывая радостное возбуждение и предвкушая завершение погони. Он не позвал на помощь и не остановился, чтобы оценить ситуацию. Захлестнутый охотничьим азартом, Мусса нагонял страусов, пока те не оказались в каменном мешке. Птицы захотели вырваться, но путь им преградил высокий охотник, восседавший на верблюде.
– Будь осторожен, – предупреждал его аменокаль, отличавшийся немногословностью; это была первая охота Муссы и его единственный урок. – Страусы лягаются.
Мусса знал манеру аменокаля высказываться и в другое время стал бы искать скрытый смысл, лежащий за пределами обыденных слов. Но на этот раз он не утруждал себя долгими раздумьями.
Замедлив бег верблюда, Мусса осторожно приблизился к самой крупной птице в стае – здоровенному черно-белому самцу, ростом не уступавшему верблюду. Вот тогда-то он и допустил ошибку, о которой предупреждал его аменокаль. Разгоряченный охотой, Мусса подъехал слишком близко. Силы у птиц были уже не те, но внутри еще горел огонь сопротивления. Испугавшись, громадный страус взмахнул своей сильной ногой. Весь удар приняла на себя правая передняя нога Табы. Громко хрустнула перебитая кость. Верблюд взревел от боли, покачнулся и рухнул на землю, едва не придавив Муссу, но того отбросило в сторону. Раньше, чем юный охотник успел вскочить на ноги, страусы пронеслись мимо. Самый маленький, бежавший последним, мчался, не разбирая дороги, и бесцеремонно сшиб Муссу. Мусса сильно ударился спиной о каменистую поверхность, прочувствовав удар всем телом. Полежав какое-то время, он поднялся и помотал головой, возвращая себе ясность мыслей.
Горестные, пронзительные крики Табы ударялись об окрестные скалы, и эхо возвращало их, наполняя душу Муссы болью. Он стряхивал с одежды каменную пыль, когда рядом послышался смех. Мусса и так знал, чей это смех, и ему стало совсем тошно. Махди имел обыкновение появляться всякий раз, когда Мусса допускал какой-нибудь промах, и при этом не давал ему спуску, лишь усугубляя насмешками досаду двоюродного брата. Вот и сейчас Махди подъехал как нельзя вовремя, чтобы поглазеть на несчастье. Он спустился по крутому склону, но был слишком далеко и не смог остановить убегающих птиц. А те грациозно мчались по вади, то появляясь, то исчезая, взметая песок и разбрызгивая воду. Издали они были похожи на движущиеся метелки из перьев. Они даже расправили свои короткие крылья, чтобы бежать быстрее. И все это происходило почти беззвучно.
Махди проводил их взглядом и, прежде чем двинуться дальше, насладился плачевным положением Муссы. Махди ненавидел двоюродного брата, ненавидел то, как его отец-аменокаль относился к Муссе, ненавидел внимание, оказываемое этому полукровке, и подарки, которые тот получал. С родным сыном аменокаль был суров и ничего не прощал. В тот день, когда Серена привезла своего изнеженного ребенка из Франции и сказала, что они будут жить среди туарегов, глаза Махди пылали от ревности. В драке Махди легко побивал Муссу, поскольку был двумя годами старше и крепче телом, но такие победы не доставляли ему радости. По-настоящему Махди хотелось лишь одного: чтобы Мусса устал от тяжелой пустынной жизни и вернулся во Францию. С каждым годом это становилось все менее вероятным. И тогда Махди стал всеми мыслимыми способами отравлять каждый день жизни ненавистного родственничка.
– Ты хорошо постарался, братец, – насмешливо бросил Махди, не слезая со своего мехари[56]. – Еще один впечатляющий поступок благородного икуфара.
Словом «икуфар» называли чужестранцев-неверных. В устах Махди оно звучало постоянно. Мусса уловил презрение и на этот раз не возмутился. Сейчас он заслужил насмешки Махди.
– Я почти поймал его, – виновато пробормотал Мусса, имея в виду большого страуса.
– Это он почти тебя поймал, клянусь Аллахом! Отличная сделка: мехари в обмен на горстку пыли.
Махди развернулся, намереваясь продолжить погоню за страусами.
– Подожди! – крикнул Мусса. – Мне нужен другой мехари. Оставь мне одного из своих!
У Махди была дюжина свободных верблюдов. Он собирался разместить животных на дальнем краю охотничьего пространства, где они будут отдыхать, набираться сил и при необходимости сменят уставших сородичей. Он мог легко одолжить одного мехари, но не собирался облегчать участь Муссы.
– Чтобы своей глупостью ты погубил и его? Разве я похож на глупца? Если тебе нужен верблюд, возвращайся в лагерь. Пусть женщины и дети увидят благородного сына пустыни, бредущего пешком. Советую поторапливаться, братец. Когда охотишься пешим, нелегко поймать достаточное количество страусов, чтобы компенсировать потерю верблюда. – Усмехнувшись, Махди уехал.
Поддевая ногой песок, Мусса смотрел ему вслед и злился на Махди, но еще больше злился на себя. Аменокаль будет возмущен глупостью племянника. Нет, он не станет гневно сверкать глазами, и в голосе не появится резких интонаций. Аменокаль – человек воспитанный и не опустится до того, чтобы распекать его. Но дядино сердце наполнится разочарованием, отчего Мусса еще сильнее прочувствует последствия собственной беспечности. Верблюды в пустыне были сродни жизни. Они были богатством. Для туарегов верблюды означали все. Соплеменники, конечно же, станут говорить об этом, будут качать головами, смеяться и подшучивать над ним. В отличие от Махди, подшучивать беззлобно, но от этого степень его провала не уменьшится.
Он чувствовал себя несчастным и подавленным. Всего месяц назад ему исполнилось шестнадцать, и он надел покрывало взрослого мужчины. Покрывало! Долгожданный тагельмуст. Он мечтал об этом волшебном моменте, когда лицо подростка навсегда скроется под синим покрывалом взрослого мужчины. Ткань для тагельмуста привезли откуда-то с юга, целых восемь метров. Подарок матери. На торжество съехались ахаггарские туареги, живущие на семьдесят лиг окрест. Приехали знатные гости из других племен, вассалы даг-рали, женщины и дети, рабы и слуги, ремесленники, марабуты и правители. И все они собрались, чтобы увидеть торжественную церемонию, пережить великое мгновение, когда их собственная жизнь отходит на задний план и они смиренно замолкают. В тот момент Мусса чувствовал себя центром мироздания. Теперь все, кто его увидит, смогут лишь догадываться о гордой улыбке, скрываемой под складками тагельмуста.
В тот день он стоял, освещенный солнцем, а его великий дядя, святой марабут Мулай Хассан, призывал Бога явить свою милость, после чего торжественно вписал его имя в именную книгу племени кель-рела и перед всем миром провозгласил его взрослым мужчиной. Еще до того, как надеть тагельмуст, Мусса получил такубу – тяжелый боевой меч, соответствующий его положению в туарегском обществе. Такие мечи передавались из поколения в поколение, переходя от отца к сыну. Лучшие из них считались волшебными, наполненными силой мужчин, которые владели этими мечами прежде и впитали лучшие качества предков, сделавшие их самих великими: благородство, честь и храбрость. При вручении меча новому владельцу рассказывали о битвах с участием его предков, о ценностях, которые они тогда защищали, и о набегах, что им пришлось отражать.
Поскольку аменокаль был самым близким из ныне живущих родственников-мужчин, обязанность подыскать для Муссы достойное оружие легла на него. Он призвал к себе Кераджи, одноглазого