Тебу увидел туарегского ребенка, склонившегося над ним, и слабым голосом попросил воды. Махди без предупреждения набросился на раненого. Ни о какой пощаде не было и речи. Единственным оружием Махди была палка, которой он и начал избивать налетчика, а когда палка сломалась, стал тыкать в тело раненого острым концом. Махди не замечал, что тебу давно уже мертв, продолжая остервенело тыкать в него обломком палки. Потом мальчишку случайно увидел один из туарегов, отправленных в погоню за налетчиками. Он окликнул Махди, но тот, охваченный жаждой мести, ничего не слышал. Кончилось тем, что туарегу пришлось спешиться и оттащить Махди от окровавленного тела.
В десять лет Махди повздорил со взрослым рабом из соседнего аривана. Причиной спора стал доступ к водопою. Всех ахаггарских детей, будь то знать, вассалы или рабы, отправляли по очереди пасти стада. Махди выполнял эту обязанность крайне неохотно. В тот день он пас дюжину коз. Стадо у раба было больше. Когда Махди появился у водопоя, раб как раз поил своих коз. Поскольку раб пришел к колодцу первым, обычай позволял ему первым и закончить, однако Махди не пожелал ждать.
– Освободи место! – велел Махди. – Я хочу напоить своих коз!
– Потерпи немного, маленький господин, – дружелюбным тоном ответил раб. – Все божьи твари должны пить. Я почти закончил поить своих.
– Освободи, я сказал! И живее, не то пожалеешь! – сердито бросил Махди, и его глаза вспыхнули от такой дерзости.
Он выпрямился во весь свой тогда еще невысокий рост и положил руку на рукоятку ножа, висевшего на поясе.
– Как скажешь, маленький повелитель, – ответил раб, добродушно улыбаясь тону властного ребенка.
Однако двигался он медленно, и к тому времени, когда собрал свои пожитки, готовясь вернуться на пастбище, все его козы успели напиться. Махди провожал раба гневным взглядом. В тот вечер он размышлял о наглом поведении раба, которое в его уме разрослось до неслыханного оскорбления.
Через несколько дней раб пригнал трех коз в ариван Махди – расплатиться за участок земли, арендованный его хозяином. Махди его увидел, и скопившаяся злоба вырвалась наружу. Выкрикивая проклятия, сын аменокаля набросился на изумленного раба с кулаками. Тот легко держал мальчишку на расстоянии, не нанося ответных ударов. Аменокалю самому пришлось оттаскивать Махди от раба, который упал на землю и принялся извиняться:
– Прости, повелитель! Кажется, я чем-то разгневал твоего сына, хотя у меня и в мыслях этого не было.
Привыкший к выходкам сына, аменокаль кивнул и отпустил обоих.
А еще через несколько дней этот раб не вернулся с пастбища в свой ариван. Его искали и нашли с перерезанным горлом. Махди отрицал свою причастность к убийству раба. Но аменокаль пристально заглянул сыну в глаза и увидел правду.
Взросление не повлияло в лучшую сторону на характер Махди. В драке он бывал страшен. Его побаивались даже соплеменники. Лишь у немногих внутри бушевал такой огонь, как у Махди, огонь, угрожавший однажды вырваться из-под контроля и сжечь все на своем пути. Но если этот огонь умело направить, он принесет пользу. Махди был убийцей, умным и безжалостным, рожденным для жизни в пустыне. Против него не устоял бы ни один араб. Аменокаль знал: его сын не успокоился бы, пока не отсек бы головы всем шамба, напавшим на лагерь.
Но этого не будет. Махди уехал на войну, а аменокаль не мог мгновенно научить Муссу всем требуемым навыкам и пробудить в нем инстинкт убийцы. Положение отчасти исправит Люфти. Раб был проворен и сообразителен по части мелочей, знать которые может лишь тот, кто здесь родился. Он предугадает хитрости шамба, на которые Мусса не обратит внимание. Остальное, как надеялся аменокаль, сделает винтовка. И потом, только Мусса по-настоящему умел из нее стрелять. Когда они ходили на охоту, Мусса с соколами, а аменокаль с винтовкой, только соколы Муссы и его меткие выстрелы приносили им добычу.
Взглянув на винтовку, Мусса покачал головой:
– Абба, нельзя сражаться огнестрельным оружием. Я часто слышал это от тебя.
– Да, верно. Но ты слышал и другие мои слова: шакалу в одиночку не напасть на льва. Бывают времена, когда одна реальность должна взять верх над другой. Сейчас как раз такое время. А потому бери винтовку.
Мусса внутренне обрадовался. Он знал, на что способна винтовка, однако пообещал себе не применять оружие без необходимости.
– Не давай им пощады, – сказал на прощание аменокаль. – Они тебя не пощадят.
– Да, абба. Я не дам им пощады.
В предрассветных сумерках они спешно покидали лагерь, взяв с собой только самое необходимое: бурдюки с водой, сумку с едой и оружие. Мусса шел, ловя на себе взгляды соплеменников, стоявших у шатров. Он ощущал груз их ожиданий. Он был ихаггареном, и тяготы соплеменников легли на его плечи. Люди ждали, что он вернет украденных верблюдов и отомстит за немого пастушонка Салу. Мусса шагал целеустремленно, высокий, прямой, как и полагалось знатному туарегу. Полы его одежды развевались. Он был слишком горд поручением аменокаля, чтобы испытывать страх.
С пастбищ исчезли все верблюды. Мусса и Люфти с самого начала знали, что так и будет, однако все равно искали отбившихся от стада. Здешние пастбища отличались густой травой, и верблюды, пасшиеся там, вряд ли сами забрели бы далеко. После недолгих поисков сомнения развеялись: верблюдов угнали налетчики. Люфти был настроен увереннее своего хозяина.
– Господин, нужно идти в ариван кель-улли. Там нам дадут мехари, – сказал он. – Их лагерь в двух долинах отсюда. Пешком за день дойдем.
Мусса мешкал. Ему хотелось вернуться обратно, поговорить с аменокалем, посоветоваться. Он еще никогда самостоятельно не принимал таких решений. Как на его месте поступил бы абба? Голова гудела от вопросов. Над горизонтом появились первые лучи солнца. Начался новый день.
– Господин! – Люфти смотрел на него с тревогой и ожиданием. – Нам надо торопиться, очень-очень торопиться. А мы теряем время.
Мусса знал: решение принимать ему, и только ему. Он не сможет вернуться за советом. Ни сейчас, ни в будущем.
Он был ихаггареном.
– Да, – ответил он. – Мы должны торопиться.
Они перебрались через скальную гряду и двинулись дальше.
Глава 19
Через день после налета Абдул бен Хенна прищурился на предзакатное солнце, взвесил все за и против и решил вверить брата и сына-первенца их собственной судьбе.
Кража верблюдов оказалась потрясающе легкой. Абдул с Башагой на удивление быстро пригнали стадо в сорок голов к месту встречи. Вскоре туда подъехал Каддер с оставшимися верблюдами, которых увел с дальнего пастбища. Он был один. Сердце Абдула возликовало. Цель набега была достигнута. От радости он почти не обратил внимания на слова сына.
– В лагере начался шум, – сообщил Каддер. – Поднялась тревога. Хаммад с Бабой в тот момент находились в лагере, резали коз. Что с ними – не знаю. Я их дожидаться не стал.
Абдул задумался о возможной судьбе отставших. Не исключено, что Хаммад и Баба мертвы, попали в плен или вынуждены идти пешком. Либо за ними явится ангел смерти, либо рука Бога их вызволит. Абдул бен Хенна не собирался вмешиваться.
Малеш, мактуб. Принимай все, как есть. Так написано в Коране.
Он нервозно разглядывал окрестные скалы в поисках синей смерти, поскольку знал: туареги этого так не оставят, а потому жди скорой погони. Он уже чувствовал, как туареги следят за каждым его шагом. Следят и ждут. Их глаза скрыты тенями, их кинжалы остры. В животе беспокойно заурчало.
– Мы не станем ждать, – скрепя сердце объявил Абдул, достал из поклажи старинное кремневое ружье, самое старое из двух, и передал его брату, а то, что получше, оставил себе. – Башага, ты будешь замыкающим. Будешь прикрывать наши спины и собирать отставших верблюдов. Сам особо не отставай. Сегодня мы сделаем привал всего на час. Нужно как можно дальше отойти от туарегского лагеря. Если какой-нибудь верблюд ослабеет, не жди и не уговаривай. Убивай не раздумывая.
Чтобы не потерять все стадо, Абдул был готов пожертвовать даже теми, кто начинал спотыкаться. Но оставлять их живыми, чтобы достались врагам, он тоже не собирался. Перерезать глотки – и весь разговор.
Налетчики быстро двинулись к северу. Шли по тропам и каменистым осыпям Ахаггара. Верблюды громко ревели, недовольно сопели и сопротивлялись. Три дня и три ночи караван шел почти без остановок. Верблюды везде искали пастбища, а люди постоянно озирались по сторонам. Абдул нещадно хлестал верблюда, на котором ехал, лягал в бока, ругал последними словами. От постоянных побоев шкура очередного мехари покрывалась кровоподтеками. Он постоянно пересаживался с одного верблюда на другого. Абдул потел, молился и гнал караван сквозь удушающую пыль, гнал по дневному пеклу и холодными ночами.
Издали караван представлял собой впечатляющее зрелище: вереница верблюдов, неутомимо двигающаяся сквозь пески. Казалось, время для них перестало существовать. Но вблизи было ясно, что караван начинает страдать от последствий этой бешеной гонки. Амадрор[59] представлял собой горнило, которое у людей высушивало легкие и запекало мозги, а у верблюдов сжигало нежную кожу на ногах. На четвертый день пути они потеряли первых двух верблюдов, молодых уроженцев нагорья Тибести, изможденных гонкой. Каддер перерезал им глотки. Их кровь еще впитывалась в песок, когда караван двинулся дальше.
Абдул держал путь к колодцам Тан-Тана, куда они добрались после пяти дней почти безостановочного перехода. Если бы не превосходное состояние верблюдов, он бы ни за что не решился на такой сумасшедший темп. Абдул восхищался животными. Пусть туареги и считаются дерьмом в заднице человечества, но Аллах ему свидетель: ухаживать за своими мехари они умеют! В Уаргле он даст им отдых на полгода. Нагуляют бока на сочных травах и вкусной воде и восстановят силу. Эти верблюды станут основой его новых стад и произведут потомство, которым шамба будут гордиться.