Так Мусса стал хозяином раба.
Люфти отличался беззаботным и покладистым характером и гордился своим положением бузу, как называли раба, путешествующего вместе с хозяином. Это было более высокое положение, чем у обычного иклана, выполнявшего всю тяжелую и непривлекательную работу по дому. Люфти считал себя не столько рабом, сколько кель-ахаггаром – человеком с плато Ахаггар. Он носил тагельмуст, жил в хозяйском шатре и странствовал по пустыне, выполняя распоряжения хозяина. Впереди маячила перспектива в один прекрасный день сделаться свободным человеком и стать имрадом – вассалом, которому разрешено держать свой скот и да, иметь своих рабов. Но он не спешил. Люфти был доволен. Он имел лучшего хозяина на всем Ахаггаре, даже если сам хозяин этого не знал. Мусса не обременял его требованиями и даже был благодарен, когда Люфти делал то, что входило в его прямые обязанности.
Туарегская знать рождалась не для работы. Они были прирожденными властелинами пустыни. Они рождались, чтобы вести за собой, править, сражаться. Они играли в разные игры, слагали стихи, устраивали гонки на верблюдах и жили за счет труда своих вассалов. Настоящий знатный туарег скорее даст костру погаснуть, чем подбросит туда хвороста. Но к ужасу сверстников, Мусса спокойно подбрасывал в огонь верблюжий навоз и следил, чтобы пламя не гасло. Он часто сам заваривал чай и порой даже делал это для Люфти. Мусса обращался с ним как с равным и, похоже, не находил в этом ничего необычного. Другие рабы втихомолку качали головой, озадаченные угрозой достоинству господина Муссы. Люфти внутренне переживал, крепился, но однажды не выдержал. Как-никак, в его обязанности входило обучение хозяина. Парень не виноват, что его кровь была подпорчена европейским вкраплением.
– Голова – это голова, а хвост – это хвост, – наконец выплеснул Люфти накопившееся внутри. – Господин, ты должен принять ту сторону, на которой родился, а мою оставить мне.
Однако все они недооценивали Муссу. Его упрямство оттачивалось на школьном дворе французской приходской школы. Чем больше скалилась туарегская знать, чем больше судачили за спиной рабы, тем упрямее он становился. И Люфти он ответил с непривычной резкостью:
– Плевать мне на головы, хвосты и прочую чушь! – заявил он рабу. – Но если хочешь, я разрешаю тебе отрезать кончик уха у мехари кого-нибудь другого.
От таких слов Люфти похолодел. Больше он не пытался говорить на эту тему, постепенно смирившись с эксцентричным характером хозяина и возблагодарив судьбу. Он зорко следил за другими рабами, которые днем болтали о неподобающем поведении его хозяина, а ночью пытались отрезать кусочек уха у одного из хозяйских верблюдов. Люфти знал, насколько бессовестными бывают порой рабы, и потому никакая бдительность не являлась излишней.
Он больше не мешал хозяину самому заваривать чай.
Ихаггарен и его бузу, отправленные в погоню за шамба, были прекрасным отрядом. Командир Мусса, который не хотел командовать, а потому нервничал и спешил, и Люфти – волшебник пустыни, умеющий читать ее знаки. Он мог добыть еду почти в любом месте и знал, какие растения съедобны, а какие ядовиты. Он знал, где искать воду, и показывал хозяину практически незаметные следы, оставленные налетчиками. Хозяин смотрел и внимательно слушал.
Мусса стремился покрыть за день как можно большее расстояние. Наступала темнота, а он не слезал с седла и, только когда верблюды начинали спотыкаться, поддавался на осторожные увещевания Люфти, говорившего, что они сегодня проехали достаточно и пора отдохнуть. Однажды, пустившись в дорогу в предрассветной мгле, Мусса задремал, и его мехари отклонился в сторону.
– Хозяин! – негромко окликнул его Люфти, и Мусса тут же проснулся. – Мы едем по следам шамба, – напомнил раб. – А эта дорога, – он указал на путь, избранный хозяйским верблюдом, – прямиком ведет в ад.
Потом Люфти хлопал в ладоши и смеялся. Муссе оставалось лишь поблагодарить судьбу за такого спутника.
Когда Ахаггар остался позади и они въехали на равнины Амадрора, Люфти стал внимательно приглядываться к попадавшемуся верблюжьему навозу, всматриваться в следы, видимые только ему, и обращать внимание на положение камней. Его глаза подмечали все.
– Их трое, но едут порознь. Двое впереди, третий сзади. Отстает от них не менее чем на дневной переход.
– Только трое? – удивился Мусса, ожидавший, что налетчиков окажется больше.
– Да-да, трое. А тебе, господин, троих мало?
– Вполне достаточно.
Через день Люфти объявил, что они наверстывают упущенное время и движутся быстрее налетчиков и стада украденных верблюдов. Мусса не удивился, ибо, когда гонишь верблюжье стадо, тут уже не до скорости. И потом, никто на свете не умеет путешествовать так, как туареги, обходясь минимумом воды и еды. Муссе было удобно в легком седле. Когда горизонт превращался в бесконечную линию, а зной накрывал его своим жарким, душным одеялом, он позволял себе погрузиться в состояние полудремы. Единственными звуками вокруг были шуршание ветра и равномерное шуф-шуф, слышавшееся из-под копыт мехари. Мусса покачивался в седле и терялся в мыслях о ней, о Даии. Его вновь охватывало возбуждение, а воображение рисовало картины близости с этой женщиной.
В одном месте его приятное состояние было нарушено зрелищем мертвых верблюдов, которых бросили налетчики, перерезав каждому горло. Мусса мысленно отругал себя за сладостные мечты. «Они убили Салу, – сурово напомнил он себе. – Они пытались убить мою мать».
– Они держат путь к колодцам Тан-Тана, – предсказал Люфти, оглядев землю. – Там они вынуждены будут задержаться, иначе погубят всех верблюдов, которых украли. Воды в колодцах мало. Чтобы напоить стадо, им придется остаться там хотя бы на ночь. К этому времени и мы подоспеем. – (Мусса кивнул.) – Господин, позволь узнать, как ты собираешься на них нападать? Ты намерен убить шамба?
Глаза раба так и сверкали в щели, оставленной тагельмустом. Люфти безоговорочно верил своему господину.
Мусса задумался и честно признался:
– Я пока еще не придумал никакого плана.
Люфти ему явно не поверил. Мусса не столько увидел, сколько почувствовал лукавую улыбку раба, вспыхнувшую под тагельмустом. Люфти засмеялся и хлопнул себя по колену, словно только что услышал самую смешную в мире шутку.
– Господин, ты совершенно прав, что не раскрываешь мне своих замыслов. Уверен, у тебя уже есть замечательный план. Когда Аллаху будет угодно, ты мне расскажешь, чтобы я смог тебе помочь.
Люфти пришпорил верблюда, после чего, довольный, замурлыкал себе под нос.
Мусса постоял еще немного. В висках стучало, в голове роились хаотичные мысли, сдавливая ему горло и грудь.
До колодцев Тан-Тана рукой подать, а у него еще нет никакого плана.
Местность изменилась, став более пересеченной. Обветренное пространство было испещрено небольшими вади, в незапамятные времена проделанными дождями в мертвой земле Амадрора. Повсюду встречались валуны и обломки скал. Казалось, это боги когда-то раскидали их не глядя, а потом позабыли.
Устроившись на вершине крупного валуна, Башага следил за приближением туарегов. Он увидел их около часа назад со своего верблюда. Туарегов было двое. Они неотступно приближались, почти пропадая в знойном мареве, которое делало их похожими на призраков.
«Клянусь Аллахом, эти дьяволы так и несутся сюда!» – подумал Башага. Он понял, что ему не скрыться. Придется дать им бой. Он быстро нашел подходящее место и устроил засаду, предварительно исхлестав верблюдов так, что они скрылись из глаз. Тогда он забрался на валун и зарядил кремневое ружье, осторожно разложив на тряпке запас пороха и пули. Он сделает один выстрел, после чего передвинется и перезарядит ружье. Туарегам со своими мечами к нему вовек не подобраться. Он может перезаряжать и стрелять сколько угодно, пока не ухлопает обоих. Вытерев потный лоб, он приставил ружье к плечу и стал смотреть в прорезь прицела на приближающихся врагов. Он был готов – иншаллах![60] – пролить кровь этих нечестивцев.
Когда раздался выстрел, Мусса ехал впереди. Люфти намного отставал от него. Услышав свист пули, пролетевшей над ухом, Мусса инстинктивно пригнулся и едва не упал с верблюда. Торопливо озираясь по сторонам, он потянулся за своей винтовкой, прикрепленной к задней части седла. Потом он увидел, как на вершине валуна что-то шевельнулось, и спешился.
Башага ругал себя за промах. Встав на колени, он пополз по валуну назад, чтобы перезарядить ружье. Его внимание рассеялось, и тут он с ужасом обнаружил, что находится у самого края, который шел под уклон, а затем почти отвесно обрывался вниз. Башаге стало не до ружья, и оно с грохотом повалилось вниз. Пальцы царапали камень, ища хоть что-нибудь, за что можно уцепиться. И не находили. Башага с воплем рухнул вниз, сильно ударился о каменистую землю и снова завопил, уже от боли.
Мусса бросился вперед, держа в одной руке винтовку, в другой – тяжелый меч, который успел выхватить из ножен. Он слышал стоны. Медленно, ожидая западни, он обошел валун. Башага распластался на спине, придавив собой неестественно вывернутую левую ногу. Нога была сломана, сквозь кожу торчал зазубренный осколок кости. Башага со страхом и ненавистью смотрел на приближающееся чудовище, лицо которого скрывал тагельмуст. Сделав над собой усилие, Башага выхватил из складок одежды кинжал и метнул. Мусса пригнулся. Кинжал упал, не причинив ему вреда. Теперь Башага был безоружен. «Аллах, забери меня побыстрее!» – мысленно молился он. По щекам текли слезы боли. Увидев покалеченного шамба, Мусса выпрямился во весь рост и поддел ногой кремневое ружье, откинув подальше.
Люфти робко наблюдал из-за скалы за действиями господина. Когда прогремел выстрел, он спрыгнул с верблюда, взял поводья обоих животных и отвел их в безопасное место. При виде распростертого шамба, безоружного и беспомощного, глаза Люфти вспыхнули.