– Хамдуллила, хозяин! – крикнул он, уверенный, что это дело рук Муссы. – Отличная работа!
Башага пытался увидеть лицо своего палача, но видел лишь одни ненавистные глаза и больше ничего. Он сжался в комок и закричал.
– Хозяин, ты должен его добить, – сказал Люфти.
О таком моменте Мусса мечтал с детства. Он слушал легенды о туарегских воинах и рассказы Гаскона. Он видел себя участником тысячи сражений, доблестным, победоносным. Он повергал в ужас сотни врагов, вступая с ними в поединки, и их отсеченные головы едва успевали падать под ударами его меча.
Но между ним и налетчиком не произошло никакого сражения. Тот упал и покалечился по собственной неосторожности. Муссе повезло, как везет дуракам, и теперь он распоряжался судьбой этого человека, не имевшего оружия и хнычущего, как ребенок. Но везение было лучше боевых навыков, даже если оно и не имело вкуса победы. «Используй любое преимущество, любую подвернувшуюся возможность, – твердил Муссе здравый смысл. – Убей его одним ударом. Пусть твой меч наконец отведает крови и откроет дорогу к славе. Это ведь так легко».
Пленных в пустыне не брали. Никогда.
Мусса передал винтовку Люфти и обеими руками взялся за меч. Мозг наводнили картины жестокостей и вероломства шамба. Это бич пустыни. Ненавистный враг. Вор и убийца. Человек, помогавший в нападении на мою мать. Возможно, это он убил Салу.
Была тысяча причин оборвать жизнь налетчика.
– Не давай им пощады, – говорил ему аменокаль. – Они тебя не пощадят.
Мусса поднял меч, острое лезвие которого сверкнуло на солнце. Мышцы рук напряглись под тяжестью оружия. Он прикинул угол удара, чтобы тот был быстрым и точным. Люфти с затаенным дыханием следил за действиями господина, запоминая каждую мелочь, чтобы потом рассказать всем бузу. Вокруг было тихо, если не считать всхлипываний и бормотаний обреченного. Мусса смотрел на него, на седую бороду, пухлые щеки, грязный тюрбан и выпученные от ужаса глаза. Потом вздохнул и опустил меч.
– Мы оставим его здесь, – наконец произнес Мусса. – Разыщи его гербу и сумку с едой. Принеси сюда и положи рядом. Забери все его оружие, потом собери всех верблюдов. Того, на котором он ехал, тоже возьми. Их мы погоним с собой.
Башага в страхе смотрел на туарега, не понимая ни слова. Что за жуткую казнь придумал ему этот синий дьявол? Неужели туарегу мало просто добить его мечом.
– Прости меня, господин, – замотал головой Люфти, решив удержать хозяина от подобной глупости. – Ты должен его убить. Быстро-быстро, пока остальные не ушли. Он же шамба. – Последнее слово Люфти не произнес, а выплюнул. – Он отрежет себе ногу и поползет за тобой, а когда найдет, ночью перережет горло, как Сале.
– Он не в состоянии даже ползти. Он умрет здесь по собственной воле или по воле пустыни. Мы вернули себе то, что он украл. Этого достаточно. А теперь делай то, что я сказал.
Когда они тронулись дальше, вой Башаги сопровождал их до тех пор, пока не потонул в шуме ветра.
Весь день Мусса терзался жуткой неуверенностью. Казалось, она так и преследует его по жизни. Он был горько разочарован своим поведением. Он сумел вернуть четырех верблюдов, но позорно провалился, не сумев по-мужски завершить то, что должен был сделать. Merde! Его мать сделала бы это без колебаний.
Люфти ехал позади и за несколько часов не проронил ни слова. Поначалу он был уверен, что хозяин допустил ошибку. Но по мере раздумий его сомнения сменились гордостью. Ведь он собственными глазами видел, как Мусса унизил шамба. Затем Люфти начал возбужденно кивать, убеждаясь в правильности своих мыслей. Поступок Муссы виделся ему все в более привлекательном свете. Только великий воин способен снизойти до милосердия и пощадить такую тварь, как шамба. Какое великодушие проявил господин Мусса! Совсем молодой, а уже столько мудрости. Воистину великий воин! В голове Люфти стали складываться сказания, конечно, не без некоторого приукрашивания, что превращало этот день в легенду. Потом его мысли переместились на незадачливых налетчиков, торопящихся улизнуть с крадеными верблюдами. Люфти не терпелось их нагнать.
– Господин, сегодня был славный день! – заявил он, поехав рядом с Муссой, тот ничего не сказал, а Люфти с воодушевлением продолжил: – Как же ты здорово обошелся с ним! Помнишь ужас в его глазах? Перепугался, как ребенок, увидевший змею. Наверняка думал, что ты сейчас отсечешь ему голову! А его сообщники еще не догадываются, какая буря движется вслед за ними. На их месте я бы забыл про верблюдов и спасал свои шкуры!
Муссе не хотелось поддерживать разговор. Он смотрел перед собой и слушал болтовню раба. Он помнил неодобрение, звучавшее ранее в голосе Люфти, и сейчас, охваченный неуверенностью и злостью на себя, думал: не насмехается ли раб над ним, как вскоре будут насмехаться все соплеменники? Эти мысли добавили к стыду изрядную порцию гнева, и смесь начала бурлить у него внутри. «Хозяин – я, – твердил себе Мусса. – Я ихаггарен. Что чувствует Люфти, меня не касается».
– Заткнись! – прошипел он. – Слышал, что я сказал? Заткнись!
Уязвленный и смущенный реакцией хозяина, раб понурил голову. Он придержал своего верблюда и вновь поехал позади Муссы. Недавняя радость сменилась стыдом.
Мусса скрипел зубами. Опять ошибка. Настоящий туарег не выказывает гнева и не говорит грубо с другим, тем более с рабом. В таком поведении нет никакого достоинства. Неужели он так и не научится?
Мусса ощущал пустоту под стать обширным пустым пространствам Амадрора, тянущимся перед ним. Пересохшее горло наполняла горечь. Внутри все болело. Голова гудела. Жаркий воздух жег глаза.
Никакой я не ихаггарен. Я трус и дурак.
Его слезы впитывались в тагельмуст.
Абдул бен Хенна голыми руками копал песок вокруг колодцев Тан-Тана, создавая подобие канавы, из которой могли бы напиться верблюды. Рядом тем же самым занимался Каддер. Отец и сын работали в лихорадочном темпе, стремясь поскорее заполнить канавы водой, напоить животных и отправиться дальше. Опасения Абдула подтверждались: вода набиралась медленно. Некоторые пустынные колодцы были глубокими; чтобы зачерпнуть драгоценной воды, туда на веревке опускали бурдюки, воду из которых переливали в песчаные корыта, откуда животные могли напиться. В других колодцах, вроде этого, вода просачивалась с глубины. Внешне такой колодец выглядел сухим, но, если раскопать песок, углубления наполнялись водой. Придется ждать, пока канавы заполнятся настолько, что верблюды смогут пить. Шумные животные расталкивали друг друга, торопясь подобраться к воде, и потом жадно, с чавканьем пили. Песок вокруг становился истоптанным; что еще хуже, верблюды пили и тут же мочились, отчего канавы превращались в зловонное месиво. Если Аллах им благоприятствует, к утру они напоят все стадо.
Время от времени Абдул разгибался и всматривался в пространство на юге.
– Они будут висеть у нас на хвосте, – повторял он.
– Башага угостит их пулями из своего ружья, – с надеждой отвечал Каддер.
Абдул презрительно фыркнул и прорычал:
– Мой братец глуп. Если он что и остановит, так только туарегский меч.
Солнце из белого стало золотистым и начало клониться к горизонту. Краски делались мягче, а тени от пьющих верблюдов – длиннее и длиннее, пока не превратились в плоских черных великанов, протянувшихся по пустыне.
Однако Мусса и Люфти следили за налетчиками вовсе не с юга, а с севера. Убедившись, что караван обязательно сделает остановку у колодцев Тан-Тана, Люфти предложил обогнуть водопой и расположиться с северной стороны. Они с Муссой нашли неглубокое вади, позволявшее спрятать верблюдов. Животных оставили там, стянув ноги двойными путами. Мусса и Люфти почти ползком подобрались к колодцу и сейчас лежали на животах, наблюдая за обстановкой. У Люфти был короткий нож. Он заверил хозяина, что с готовностью и охотно пустит оружие в ход, в чем Мусса сомневался.
Мусса следил за колодцами, чувствуя, как у него колотится сердце. Двое шамба находились к нему спиной, но обзор загораживали сгрудившиеся верблюды. Местность вокруг Тан-Тана была идеально плоской. Подобраться ближе означало бы выдать себя.
– Здесь нам негде укрыться, – тихо сказал он Люфти, сжимавшему нож. – Придется ждать, пока не стемнеет.
– Конечно, господин, – ответил Люфти. – Обязательно дождемся темноты. А что, господин, мы будем делать, когда стемнеет? – подумав, спросил раб.
– Я тебе потом скажу.
– Конечно, господин, – кивнул Люфти.
К четырем часам утра шамба едва стояли на ногах. Им удалось напоить почти всех верблюдов. За ночь Абдул дважды вскакивал и обходил лагерь по периметру, уверенный, что поблизости кто-то есть. Нервно сжимая винтовку, он вслушивался в темноту, видел тени там, где их не было, а перед глазами мелькали силуэты туарегов. Он знал, что где-то в темноте притаилась смерть, но как сражаться с тем, чего не видишь? Слишком много драгоценного времени они потратили у колодца. Да и Башага до сих пор не появился, а это дурной знак.
– Каддер! – рявкнул он, расталкивая задремавшего сына. – Вставай! Пора снимать путы с верблюдов. Готовь своего мехари. Надо трогаться в путь.
Каддер застонал. От рытья песка его руки были все в кровавых волдырях. У него ломило спину и каждый мускул требовал отдыха. Он повернулся спиной к отцовскому сапогу.
В это мгновение вокруг колодца начался настоящий ад. Первым закричал Люфти, созывая украденных верблюдов. Услышав знакомый крик, на него отозвались самые крупные самцы. Еще через мгновение с противоположной от лагеря стороны Мусса выстрелил из винтовки и издал душераздирающий крик. Вот тогда-то верблюды и обезумели. Крупный верблюд, напуганный шумом, рванул прочь, увлекая за собой веревку, которой были соединены путы всех верблюдов. Остальные последовали за ним. Животные быстро поднимались на ноги, неуклюже раскачиваясь из-за мешающих пут и веревок. Со стоном и ревом верблюды двигались на Абдула и Каддера. Каддер вскочил, сжимая в одной руке меч, в другой нож, и двинулся прямо на верблюдов, пробивая себе дорогу сквозь их ноги и тела. Он знал, что где-то позади верблюдов находится туарег. Абдул в панике схватил винтовку и наугад выстрелил в темноту. Выстрелом он ранил верблюда, чьи крики влились в общий хаос. Громко ругаясь, Абдул стал перезаряжать винтовку.