Честь начать расправу с экспедицией Аттиси предоставил ему. Алжирские стрелки находились ближе всего. Они переминались с ноги на ногу, опираясь на свои винтовки. Но алжирцы были единоверцами. Поэтому Махди выбрал одного из неверных, пьющего чай.
Жестяная кружка послужила отличной мишенью. Неверный удачно держал ее: солнечный луч, игравший на круглой стенке, сам указывал направление прицела. Махди улыбнулся в складки своего тагельмуста и нажал на спусковой крючок.
Доктор Гиар опрокинулся назад, отчего пуля попала не в грудину, а прямо в сердце. Крови было мало, поскольку остановившееся сердце уже не могло перекачивать кровь. Руки оказались у него за спиной, ноги нелепо торчали в разные стороны. Погасшие глаза смотрели в небо, а на лице застыло изумление.
После выстрела Махди тишину долины нарушили еще два десятка выстрелов и пронзительные крики сотни туарегских воинов, устремившихся к колодцу с западной стороны. Громко стучали копыта их верблюдов, а с места стоянки, надежно укрытого на гребне, вниз неслись ритмичные звуки тобола, барабана войны. Каждый звук уже сам по себе был устрашающим, но вместе с другими они создавали звучащую стену ужаса, усиливаемую окрестными скалами.
Увидев рухнувшего доктора, подполковник Флаттерс и капитан Массон отреагировали мгновенно. Их богатый боевой опыт и воинский инстинкт подавили более естественную склонность тела оцепенеть от жутких звуков атаки туарегов. Оба распластались на земле, откатившись от убитого Гиара, схватили свои винтовки и начали с колена стрелять по воющей синей орде, несущейся навстречу. Оба искали глазами лошадей, чтобы стрелять из седла и иметь возможность передвигаться, но лошади куда-то пропали. Значит, придется сражаться на земле, держась спиной к колодцу. В их руках чувствовалась уверенность, движения были точными, каждый выстрел попадал в цель. Но туареги превосходили численностью и напирали, двигаясь наперекор яростному огню французов. С какой бы скоростью ни стреляли офицеры, туареги приближались еще быстрее. Французские пули косили людей и верблюдов. Возникшие заторы мешали тем, кто двигался сзади. Туареги спрыгивали с верблюдов и пробивались сквозь месиво тел и туш, атакуя французов. А те продолжали стрелять, не останавливаясь ни на мгновение.
В какой-то момент у подполковника закончились патроны. Запас находился в сумке на ремне. Он полез туда и яростно дернул металлическую защелку. Драгоценное время было упущено. Прорвавшись сквозь груду тел, на него набросился туарег, неистово размахивая копьем, пока острие не пробило Флаттерсу плечо. Боли он не почувствовал, только тяжелый удар, после которого выронил винтовку. Подполковник споткнулся о валявшиеся тела, но устоял на ногах и здоровой рукой потянулся за саблей. Выхватив саблю, Флаттерс парировал несколько ударов копьеносца, нанеся свой, оказавшийся смертельным. Туарег упал, однако на его месте появился другой, потом еще. Они навалились на подполковника. Сверкнув на солнце, лезвие тяжелого туарегского меча перерезало Флаттерсу горло. С момента убийства доктора прошло менее трех минут.
У капитана Массона тоже закончились патроны. Тогда он вытащил пистолет и стал стрелять в упор по наседающим туарегам. Перед ним вырос целый холм из мертвых тел, но он знал, что обречен. Он видел, как упал сержант Деннери, как подмяли стрелков, находившихся рядом. Шамба у колодца полегли почти одновременно с Гиаром, попав под яростный туарегский залп. Однако Массон продолжал стрелять. У него не было времени целиться в прорези, оставленные тагельмустами, но и потребность в этом отпала. Капитан и так слышал их тяжелое дыхание, шелест одежд и, конечно же, их жуткие пронзительные крики. Туареги набросились на него. Меч вонзился ему в ключицу, располосовав грудь и оставив громадную зияющую дыру. Наступило оцепенение. Второй удар Массону нанесли сзади, повредив спину. Где именно – он не знал, поскольку боли не почувствовал, просто сильный рывок, а затем жуткий звук разрезаемых внутренностей. Капитан продолжал давить на спусковой крючок, вдыхая запахи крови и пороха. Потом он упал на что-то мягкое, ударившись головой о землю. Его взгляд скользнул мимо напирающих туарегов и нашел тамариски. Красных муний в листве деревьев уже не было.
Реми выстрелил почти одновременно с Махди, опрокинув с верблюда убегавшего проводника. «Боже, скажи, что я поступил правильно!» – мысленно воззвал он. Через несколько секунд он услышал гул, увидел синий поток туарегских одежд, вырвавшийся из-за тех самых валунов, за которыми скрылись проводники с лошадьми, и все понял.
Он выбрал небольшую ровную площадку и хотел было заставить своего верблюда опуститься на четвереньки, но от жутких звуков бойни, происходящей внизу, животное в испуге раздуло ноздри и не желало подчиняться. Верблюд натянул поводья и двинулся вверх по склону, увлекая за собой Реми, ноги которого почти уже оторвались от земли. Пытаясь сдержать упрямца, сержант услышал, как что-то резко звякнуло, ударившись в скалу у него за спиной. Все ясно: нужно соорудить укрытие.
Достав из кобуры пистолет, Реми застрелил верблюда и отскочил, чтобы не придавило падающей тушей. Мертвый верблюд тяжело ударился о землю и стал сползать вниз, пока не уперся в выступ. В то же мгновение Реми притаился за тушей.
Сержант расстегнул пряжку ремня, снял патронную сумку и бросил рядом с собой. Потом передернул затвор винтовки, повернулся в сторону долины и открыл огонь. Поначалу стрелять было легко. Большинство туарегов ворвались в долину на верблюдах и, естественно, выделялись на фоне одичавшей массы верблюдов экспедиции. Реми бил без промаха, сосредоточенно, удовлетворенно хмыкая при виде падающих живых мишеней и считая их: six, sept, huit[67]. Он делал паузы, только чтобы взять очередную порцию патронов. Несколько туарегов заметили его и двинулись вверх по склону, но он легко, почти небрежно, перестрелял их. Он был один, однако занимал выгодную позицию. По его расчетам, он может удерживать свой плацдарм часами, до тех самых пор, пока все синие дьяволы не окажутся мертвы.
В первые же секунды верблюды экспедиции, оказавшиеся в долине, обезумели от страха. Они ревели, брыкались и мчались, не разбирая дороги, убегая от чудовищных звуков эха и надвигающихся туарегских всадников. Спасения из этого ада не было. Верблюды сталкивались друг с другом; кто-то падал и ревел от боли, затоптанный сородичами. Трещали кости ломаемых ног. Один верблюд угодил задними ногами в колодец. Передние повисли в воздухе, а морда уперлась в каменную кромку с противоположной стороны. Положение было неустойчивым. Верблюд отчаянно сучил передними ногами, пытаясь найти опору и выбраться. Но в этот момент на него наскочил другой верблюд, сломал ему шею и столкнул в колодец. Бока и задние ноги несчастного задевали за неровные стенки колодца, пока мертвый верблюд с шумом не погрузился в воду. Второй, потерявший равновесие, отправился следом, оглашая воздух предсмертным ревом.
Кто-то из верблюдов пытался вскарабкаться на почти отвесные склоны, ударяя ногами по камням. Все попытки кончались одинаково: верблюды теряли равновесие и скатывались обратно, сбивая тех, кто лез за ними. Верблюжьи тела сталкивались между собой, верблюжьи ноги переплетались чудовищным образом, и все это превращалось в золотистую лавину, состоящую из животной ярости и испуга. В одном месте она подмяла двоих стрелков, бьющих по туарегам, выбив у них винтовки и припечатав к земле.
Поль первым достиг вершины гребня, увидев море смерти, бушевавшее в долине. Густое зловоние крови, пороха и пота заставило его содрогнуться.
Ему хватило нескольких секунд, чтобы впитать в себя яркие цвета смерти и увидеть мертвых стрелков, офицеров и инженеров, синие молнии напиравших туарегов и столпотворение обезумевших от страха верблюдов. Он вполне представлял, как выглядела долина до его появления. Но он решительно не понимал происходящего сейчас. Причина была не в хаосе, не в зловонии и не в поражении, нанесенном экспедиции. Он не понимал того, что затеяли туареги, одержав победу.
Когда они собрались вокруг тел убитых членов экспедиции, казалось, их жажда крови только возросла. Их жертвы были мертвы, и это не вызывало сомнений. Окровавленные тела валялись в неестественных позах, не подавая никаких признаков жизни. Однако по всему чувствовалось: настоящая расправа туарегов еще только начиналась. Они забирали у убитых винтовки, сабли, кольца и все мало-мальски ценное, попадавшееся под руку. Потом они сорвали с трупов одежду, сложили голые тела в кучу и начали колоть, рубить и резать, отсекая руки, ноги, головы и пальцы и превращая убитых в липкое кровавое месиво. Одежду туареги подожгли, но из-за обилия крови она горела плохо.
И вдруг из потаенного места, недоступного глазам Поля, раздался звучный голос Тамрита аг Амеллаля. Поль не понимал слов, плывших над долиной и отражавшихся от амфитеатра стен. Туареги прекратили издеваться над мертвыми. Впрочем, по зловещей интонации можно было догадаться, о чем вещает туарегский главарь. Закончив, он повторил те же слова на арабском, адресуя свое послание не только туарегам, но и шамба.
– А неверные будут ввергнуты в ад, дабы Аллах смог отделить грешников от праведников. Грешников он соберет по кускам в одну кучу и навечно обречет на пребывание в аду. Вот что ждет тех, кто потерпел поражение. И сказал Аллах: «Я же вселю ужас в сердца тех, которые не веруют. Рубите им головы и рубите им все пальцы…»[68]
Поля начало тошнить. Он не мог остановиться. Он даже не мог повернуть голову в сторону. Все произошло слишком быстро, и то, что исторгал его желудок, покрывало шею мехари. Держась за живот, Поль подался вперед. Он сидел с закрытыми глазами, кашляя и давясь собственной блевотиной.
На гребень поднялся Эль-Мадани с четырьмя алжирскими стрелками и увидел младшего лейтенанта, которого выворачивало, и сцену внизу. Сержант почувствовал внутри знакомый привкус желчи, но он умел сдерживать позывы, пока не минет опасность. Огонь почти прекратился. Стрелял один Реми, пристроившись за мертвым верблюдом. Его положение было безнадежным. Верблюд Эль-Мадани остановился. Сержант сдернул с плеча винтовку, но вдруг понял: своим выстрелом от лишь выдаст их местонахождение. Поэтому он не стал стрелять, жестом велев солдатам сделать то же самое.