кади), и председательство в высшей судебной инстанции, занимавшейся «исправлением ошибок». Однако он мог обвинить кого угодно в измене и предать его смерти без суда. Первый великий арабоязычный писатель иранского происхождения, один из основоположников арабской художественной прозы, Ибн аль-Мукаффа написал послание об окружении халифа, адресовав его аль-Мансуру[82]. Притом что не все советы иранского мыслителя исполнялись, они наложили значительный отпечаток на нормы, связанные с повиновением халифу.
В начале своего правления аббасидские халифы усилили контроль над судьями, тем самым посягнув на исключительные полномочия наместников провинций. Для этого Харун ар-Рашид учредил должность верховного кади, который должен был контролировать деятельность провинциальных судей. Кади на местах действовали сообща с префектами, которые приводили приговоры в действие с помощью надзирателей на рынках, называвшихся «мухтасибами». Они следили за соблюдением исламских моральных норм во всех сферах жизни. Во главе этой иерархической структуры стоял визирь («вазир»), наделенный при разных правителях самыми разными полномочиями: он мог быть поверенным власти, представителем семьи пророка, главой администрации и т. д. Административный аппарат и армия управлялись центральной властью с помощью ряда служб с четко очерченными задачами. Самыми важными среди них были канцелярия, ответственная за делопроизводство и печать халифа; служба, отвечавшая за сбор налогов, а также почтовое ведомство, организованное по сасанидской модели и подразделявшееся на подведомства, осуществлявшие надзор за конкретными путями сообщения, их устройством и содержанием. Империя имела четкое административное деление. Каждый регион должен был отчитываться о своих доходах перед казначейством халифа.
Вокруг трона собирались группы самого разного социального происхождения, поддерживая режим с разной степенью успешности. Аль-Мансур окружил себя крайне причудливым ареопагом. В него входили «военачальники, клиенты („мавали“), соратники („сахаба“) и члены его семьи». Кем были эти «соратники»? Хронисты весьма туманно упоминают об арабах и ученых, неофициально выполнявших функции пропагандистов халифа. Что касается «клиентов», то речь шла уже не о местных жителях, обращенных в ислам, которым приходилось искать себе патрона среди представителей арабских кланов, но о людях, напрямую пользующихся покровительством государей или их приближенных. Чаще всего ими становились чиновники низкого социального происхождения или рабы-вольноотпущенники, преданные своему господину.
Нередко в среде клиентов и иных придворных групп случались стычки, например между хорасанскими и арабскими военачальниками. В это время появилась новая активная группа — секретари («куттаб»), занимавшиеся государственными делами при дворе. По большей части они были из числа «мавали». Растущая востребованность их деятельности позволила им играть более значительную роль, особенно со времени царствования Харун аль-Рашида, при дворе которого их было великое множество.
Противостояние этих фракций и групп, придворные интриги и экономические проблемы в провинциях не позволили создать стабильную и долговечную политическую организацию, что стало очевидно спустя 50 лет после прихода Аббасидов к власти. Они были поглощены отстаиванием своих прав на верховную власть, так как ничто к тому времени не смогло заменить родовую солидарность, обеспечивающую легитимность правителей, — ее ослабление и стало одной из причин падения Омейядов. После смерти Харуна ар-Рашида в 809 г. с воцарением каждого нового правителя ситуация все более осложнялась, Аббасидская династия все время лавировала между различными течениями и веяниями.
Говоря об интеллектуальном и религиозном контексте, следует отметить, что Аббасиды не пользовались безусловной поддержкой среди религиозных деятелей, несмотря на то что принадлежали к семье пророка. Малик ибн Анас, прославленный основатель маликитской школы права, был противником халифа аль-Мансура и одобрял восстания шиитов-хасанидов в Медине. Более того, он объявил, что клятвы, принесенные новому правителю под принуждением, не имеют силы. Аль-Махди (775–785) хотел казаться защитником ислама: он расширял мечети в важнейших городах империи, например в Мекке и в Иерусалиме, и развивал паломнические пути. Кроме того, он начал масштабное преследование так называемых зиндиков («двуличных мусульман и еретиков»), обратившихся в ислам без искренней веры и достаточного знания Корана. Репрессии были направлены против манихеев, которые приняли ислам, но подозревались в тайной приверженности своим прежним верованиям. В действительности учиненные дознания должны были выявить политических оппонентов аббасидской власти. Во время своего правления аль-Махди пошел на примирение с алидами, утвердив себя в роли главы мусульманской общины.
Источники свидетельствуют о том, что ситуация нормализовалась при Харун ар-Рашиде, которому удалось назначить верховным кади Абу Юсуфа (ум. 798), знаменитого представителя ханафитской школы в Ираке и автора трактата о земельном налогообложении, в котором он призывал халифа править по справедливости, но напоминал его подданным о том, что они должны всецело подчиняться своему государю.
Несмотря на то что новая власть была поглощена решением запутанных проблем законодательства, она не могла оставаться в стороне и от различных течений богословской мысли. Аббасиды помнили, что теологические распри на излете Омейядского халифата привели к незамедлительным политическим последствиям. Они не забыли наставления проповедника Хасана аль-Басри, написавшего омейядскому халифу Абд аль-Малику послание, в котором он отстаивал «кадаритское» положение, согласно которому верующий нес полную ответственность за совершенные поступки. Этот тезис, перенесенный в политическую плоскость, ставил под сомнение авторитет правителя, по отношению к которому более не требовалось проявлять безусловное послушание. В то же время хорошо известно, что Хасан аль-Басри не одобрял восстания, предпочитая повторять, что следует терпеливо переносить бесчинства тиранов, смотря на них как на наказание, ниспосланное Богом.
В вопросе о реальной власти халифа столкнулись два положения. Первое: «Нет послушания творениям в ослушании Творца!», из чего следовала возможность неподчинения имаму, что могло привести к анархии. Второе: «Нужно подчиняться имаму, не задумываясь о том, насколько его приказы соответствуют Божественной воле». Ибн аль-Мукаффа предложил нечто среднее: «Утверждая, что не стоит подчиняться имаму, если он не подчиняется Господу, мы посягаем на Божественные прерогативы и правовые санкции, над которыми Бог никому не давал власти». Таким образом, Ибн аль-Мукаффа изящно разграничил веру и разум. В первом случае халиф не имел никакой власти над постановлениями, принятыми в соответствии с исламским правом; во втором случае он принимал те решения, что считал верными. Аль-Мукаффа был казнен по невыясненным причинам в годы правления аль-Мансура в возрасте 36 лет — к тому времени Аббасиды находились у власти около восьми лет.
В тот же период происходит формирование мутазилизма — течения рационалистического толка. После смерти Харуна ар-Рашида оно начинает играть важную роль в аббасидском государстве. На бывших византийских и сасанидских территориях мусульмане столкнулись с бурно развивающимися спекулятивными религиозно-философскими практиками. Например, сириец Иоанн Дамаскин (675–753) подверг критике ислам в трактате «О ересях», в котором изобличает всевозможные «еретические» учения, понимая под этим не только течения, отклоняющиеся от христианской догмы, но также иные религии (в первых книгах он пишет об эллинизме, язычестве и иудаизме), — правда, ислам оказался на последнем, 100-м месте в его списке. Впоследствии Феодор Абу Курра (740–825) написал на арабском языке несколько трактатов в защиту христианской доктрины. В Ктесифоне и Багдаде несторианский патриарх Тимофей (780–823) свободно отвечал на вопросы аль-Махди о Троице и Божественной природе Христа. Весьма вероятно, что дискурсивные практики такого рода оказали влияние на некоторых мусульман.
Вместе с тем с середины VIII в. на арабский язык переводили трактаты по логике и астрономии, в том числе и сочинение александрийского ученого II в. Птолемея под названием «Альмагест». Светская культура времен золотого века Аббасидской династии также черпала вдохновение в работах, переведенных иранцами с языка пехлеви, например в художественных произведениях, переложенных Ибн аль-Мукаффой, или в части аристотелевского «Органона» в изложении его сына. Однако следует отметить, что иранский элемент был более ощутим в светской культуре, в то время как идеалистические богословско-политические теории находились под влиянием христиан.
Новые интеллектуальные веяния зрели в аббасидскую эпоху и получили широкое распространение после 946 г. с приходом к власти аль-Мути. Все происходило так, будто мусульмане решили, что они в достаточной степени усвоили «чужеземное знание». Диспуты, которые устраивали при дворе визири из рода Бармакидов, между людьми разного положения, представлявшими разные философские течения, дошли до нас в изложении хронистов и литераторов. Прения касались самых разных тем: от философии и теологии до политики. Степень свободы выражения собственных мыслей участниками диспутов зависела от открытости, мудрости и образованности халифа.
Первые мутазилиты находились в оппозиции к омейядскому режиму. Когда к власти пришли Аббасиды, они перешли на их сторону. Со времен правления Харуна ар-Рашида учение становилось все более ясным благодаря целой череде выдающихся представителей этой школы, каким, например, был прославленный ан-Наззам (ум. 835). Теология была основана на пяти принципах, систематизированных апостериори. Их собрали на основе разнообразных философских теорий, которые различались в разных мутазилитских школах. Эти принципы дошли до нас преимущественно из текстов аль-Ашари (X в.), со временем отошедшего от мутазилизма, и касались главным образом утверждения единственности и единства Аллаха («таухид») и Божественной справедливости. Признавая роль разума в осмыслении Божественного откровения, мутазилизм ограничивал свободу Божественной воли, подчинив ее правилам справедливости, которые можно постигнуть рациональным образом. Мутазилиты были поборниками диспутов и аргументированной полемики, но всегда оставались верными защитниками ислама. Современные историки усмотрели в этом проявление «рационализма», характерное для ислама как цивилизации, который якобы избавляет ислам как религию от всяческих исканий и критики. На самом деле мутазилиты были глубоко верующими людьми и убежденными защитниками ислама, а их вполне традиционная апологетика обращалась к новому инструменту, заимствованному из интеллектуальных течений, распространенных на покоренных территориях. Главной задачей мутазилитов была борьба с манихейством и христианством, как, впрочем, и с любыми другими верованиями, представители которых осмеливались критиковать ислам.