Отсутствие различия между домашним окружением хана и правительством наглядно демонстрирует патримониальную концепцию монгольских предводителей. Несмотря на это, государство не было вотчинным владением кагана. Хан был верховным правителем, однако не он один управлял Монгольской империей. Согласно традициям кочевников каждый представитель рода Чингизидов («Алтан Уруг») имел право на долю власти. Вот что пишет об этом Джувейни:
[Чингисхан] распределил все монгольские семьи и группы… а также все войска между своими сыновьями… Каждому из своих младших сыновей, а также братьям и родственникам он пожаловал часть войска.
И чуть дальше он добавляет:
Хотя власть и сама империя принадлежали одному человеку, который именовался ханом, в действительности все его дети, внуки и дядья получали свою долю власти и богатства[122].
Рашид ад-Дин также пишет, что после смерти Чингисхана монгольская армия была распределена между членами его семьи, в том числе женщинами[123]. Не стоит забывать о том, что каждая часть армии соответствовала группам населения, проживавшим на определенных территориях. Уделы, которые предоставлялись членам Золотого рода, назывались «улусами», под которыми следует понимать, прежде всего, подданных и только потом территории, с которыми они были связаны. Главные уделы принадлежали четверым сыновьям Чингисхана от его главной жены. Старший Джучи умер немногим раньше своего отца, и его сыновья получили территорию от Хорезма на востоке до тех мест на западе, «где только касалось земли копыто татарского коня». Чагадай получил Трансоксанию и область вокруг озера Иссык-Куль на территории современного Кыргызстана. Улус Угэдэя находился в бассейне реки Эмель на территории Восточного Казахстана и Северо-Западного Синьцзяна в Китае. Когда он занял место своего отца, этот улус перешел к его сыну Гуюку[124]. Улус последнего сына Толуя не упоминается в источниках, однако предполагалось, что «отчигин» («хранитель очага») унаследует родовые земли отца между реками Онон и Керулен на востоке современной Монголии.
Таким образом, каждый член императорского дома, как правило, пользовался определенной автономией в улусе, который ему принадлежит, используя полученные пастбища в интересах своего войска и окружения. Монгольский император, так же как и предводители каждого улуса, управлял кочевниками из временной ставки — «ордо» (от этого названия произошло слово «орда»), перемещаясь преимущественно вдоль рек[125]. Рубрук описывает ордо Бату, сына Джучи, как настоящий передвижной город[126]. Порой император останавливался в Каракоруме, но столица была, скорее, городом-складом и производственным центром. Тем не менее подобные передвижения императора и монгольских князей не повторяли образ жизни кочевников-скотоводов, а служили средством контроля и демонстрации власти[127].
Несмотря на развитие удельной системы, империя оставалась целостной и сплоченной. Император регулярно вмешивался в процесс передачи власти в каждом улусе, утверждая таким образом свою власть. Кроме того, уделы выходили за границы традиционных пастбищ и включали в себя новые земли, на которых проживали оседлые народы. Так, например, Чагадай и его потомки помимо земель в Центральной Азии владели Тайюанем в Китае и несколькими городами в Хорезме и Иране. Империя по сути своей была взаимосвязанной сетью улусов, поэтому у каждого монгольского предводителя были свои интересы во всех регионах, что в итоге приводило к установлению коллегиальной власти во главе с императором[128]. Другим проявлением коллегиальности были большие собрания («курултаи»), которые созывались для принятия важных военных или правовых решений, а также для избрания нового великого хана. То, как формировалось отправляющееся в завоевательный поход войско, также свидетельствует о коллективной природе монгольской власти. При комплектовании войск набиралось одинаковое в пропорциональном отношении число людей из каждого подразделения в улусе, а командование осуществлялось представителями каждой ветви рода Чингизидов. Так, например, была сформирована армия, которую Мунке доверил своему брату Хулагу для уничтожения иранских исмаилитов и покорения багдадского халифа в 1252 г.:
[Мунке] приказал, чтобы из всех дружин Чингисхана, которые поделили между братьями и племянниками, на каждые десять человек выделили бы по два человека… и передали бы их в качестве «эмчу» [собственности] Хулагу, чтобы они отправились вместе с ним и служили бы ему там. Также, выбрав некоторых из своих сыновей, родичей и подданных, отправили бы их вместе с войском на службу Хулагу[129].
Тем не менее власть в Монгольской империи принадлежала не только императору и его родственникам. Нойоны, возглавлявшие наследственные военные и административные ведомства, также претендовали на политическую и экономическую власть, а по мере ослабевания империи они приобретали все большее значение.
Конечно, система управления огромной империей основывалась не только на традициях степи. Монголы освоили управленческие технологии завоеванных государств: чжурчжэньской империи Цзинь в Северном Китае, Каракитайского ханства и Караханидского государства в Центральной Азии, уйгуров в Таримской впадине. У последних монголы заимствовали письменность, а уйгурский стал официальным языком империи до конца XV в. При этом монголы перенимали все разумно и расчетливо, отдавая предпочтение тому, что служило их интересам и соответствовало древним обычаям и политическим нормам. Более того, им удавалось согласовать между собой заимствования самого разного рода и приспособить их к различным политическим и культурным областям, перенося местные административные практики на всю империю. В результате монголы создали оригинальную систему управления, в которой традиции номадов перемешивались с элементами, заимствованными у оседлых государств. Она была очень далека от упрощенных представлений, согласно которым по окончании завоеваний у монголов не было другого выбора, кроме как осесть и освоиться в новой для них среде, став китайцами в Китае или персами в Иране.
Для управления оседлыми территориями монголами были созданы три «передвижных ведомства» («синшэн» на китайском), заимствованные у государства Цзинь: одно — для Китая, второе — для Центральной Азии, третье — для Ирана. Их полномочия распространялись как на земли, подчиненные напрямую великому хану, так и на территории, принадлежавшие его родственникам. Во главе ведомства стоял чиновник, назначавшийся императором, однако каждый из князей также имел в нем своих представителей[130]. Некоторые территории оставались под контролем местных правящих династий, которые добровольно принимали власть монгольских правителей. Их положение чем-то напоминало статус клиентских государств в эпоху поздней Республики и Принципата. На таких условиях монгольскому господству подчинились уйгурское идыкутство Кочо, керманские Кутлугханиды, Салгуриды из Фарса и многочисленные русские княжества. Тем не менее монголы осуществляли строгий контроль над этими землями с помощью своих представителей, которые назывались баскаками (тюркское слово, означающее «надзиратель»). Вероятнее всего, этот институт был заимствован в Каракитайском ханстве. Эквивалентный монгольский термин «даругачи», видимо, предполагал те же полномочия, однако чаще обозначал монгольских представителей в больших городах[131]. Эти должности монголы доверяли перешедшим на их сторону китайцам и мусульманам, нередко отправляя их за пределы родного региона. Так, например, хорезмиец Махмуд Ялавач возглавил китайский синшэн в 1229 г., а китаизированный киданин Елюй Ахай в 1221 г. назначен даругачи в Самарканде и Бухаре, а также правителем Трансоксании[132]. Тем не менее большинство высокопоставленных чиновников империи были тесно связаны со степным миром, в частности с уйгурами и киданями, а многие среди них были монголами, например Аргун-ака, возглавлявший иранское ведомство в 1243–1255 гг., и Шиги-Хутуху, то ли приемный сын, то ли названый брат Чингисхана, которого назначили на должность яргучи («судьи»). В его обязанности входило контролировать составление ярлыков и ясаков («законов»)[133].
Императорские чиновники отвечали за то, чтобы соблюдались ханские ясаки, объединенные, по-видимому, еще при жизни Чингисхана, в свод законов — Великую Ясу[134]. Также они должны были систематически проводить переписи населения, которые являлись основным инструментом социального и экономического контроля монгольских правителей над своими подданными. По результатам переписей оседлое население также организовывалось на основе десятеричной системы, что позволяло набирать вспомогательные войска, или цэриг, а также собирать налоги[135]. Последние подразделялись на существовавшие до монгольского завоевания и введенные после: тамга — налог на торговлю, калан — поземельная подать, купчур — налог на скот, который собирался с кочевников еще до создания империи, но позже превратился в подушную подать. Полученная от купчура прибыль среди прочего шла на содержание ямской системы — конно-почтовой службы.
Ямы, вероятно, были заимствованы в государстве Цзинь, однако подобная почтовая система существовала еще в Уйгурской империи. Она позволяла быстро передавать приказы и обеспечивала функционирование военного и административного аппарата огромной державы. Ямская система была основным средством транслирования императорской власти и своеобразным символом созданной монголами системы государственного управления, которая вобрала в себя административные практики как кочевых, так и оседлых народов