Несмотря на то что раздел 1204 г. предполагал сбалансированное распределение территорий, борьба за власть порождала крайнюю напряженность. Глубокие разногласия обнаружились между фламандцами и итальянцами, французским и венецианским духовенством. Первым императорам неоднократно приходилось призывать к порядку своих вассалов. Отношения между Бонифацием Монферратским и императором Балдуином I также не были гладкими; в 1208–1209 гг. Генрих сражался против ломбардских сеньоров из королевства Фессалоники, а Роберт пал жертвой заговора своих баронов, недовольных его провизантийской политикой.
Политическая раздробленность Латинской империи приводила к децентрализации. Крупные сеньоры чеканили собственную монету, содержали собственную армию и порой вели самостоятельную политику. Отсутствие однородности проявлялось на разных уровнях: так, столица империи по договору 1204 г. оказалась разделенной на две части, потому что одну ее половину контролировали венецианцы.
Однако сохранялись и определенные признаки единства: императорское правительство продолжало функционировать, вассалы приносили клятву верности своему сюзерену, общие правовые обычаи распространялись на все территории, в какой-то степени подчиненные императору, вплоть до падения империи в 1261 г. Для того чтобы обеспечить лояльность и укрепить у подданных чувство принадлежности к единому государству, некоторым вассалам могли пожаловать почетные административные должности. Например, в 1209 г. князь Мореи был произведен в великие сенешали Романии. Однако императорам не удавалось руководить всеми подчиненными территориями из столицы, вскоре им пришлось оставить контроль над частью коммерческой деятельности и ремесленного производства, который удавалось сохранять василевсам. По выражению Жана Лоньона, «феодальная иерархия заменила имперскую администрацию»[246].
Латинская империя была государством с урезанными территориями и ограниченной властью. Ее обнищание в первую очередь связано со взятием Константинополя, за которым последовало беспрецедентное разграбление, настолько же жестокое, насколько было непреодолимо влечение франкских рыцарей к византийской столице. Робер де Клари пишет, что на протяжении трех дней франки совершали «страшные грехи»: грабили, насиловали, убивали, оскверняли святые для византийцев места. В собор Святой Софии завели мулов, чтобы вывезти добычу, в то время как проститутка танцевала перед патриаршим престолом. Императорские дворцы и жилища византийских аристократов были разделены между крестоносцами, а гробницы императоров вскрыты для того, чтобы вытащить из них золото и драгоценности. В результате многие произведения искусства, подобные знаменитой бронзовой квадриге, украшающей базилику Сан-Марко в Венеции, вывезли на Запад, хотя, возможно, не стоит преувеличивать значение таких краж[247]. Однако самому значительному разграблению подверглись многочисленные христианские святыни, хранившиеся в Константинополе. Грабеж оправдывался предательством греков, а перевозка реликвий на Запад легитимизировала сам факт Крестового похода. Плоды «благочестивого воровства», как его назвал монах Гюнтер Парижский, в некоторых случаях снабженные свидетельством о подлинности, а в других — явно сомнительного происхождения, хлынули в Европу. Людовик IX приобрел наиболее известную реликвию — терновый венец, для которого построил часовню-реликварий Сен-Шапель (Святую капеллу).
Разграбления первых лет существования Латинской империи оказались разрушительными для нее. Кроме того, поскольку императоры не смогли отвоевать все территории Византии, они потеряли и значительную часть ее ресурсов. Вместе с потерей Фракии, Македонии и берегов Мраморного моря империя лишилась экономических ресурсов. Уменьшение территории лишило государство той ключевой роли в Средиземноморье, которую оно играло в византийские времена. Константинополь все еще очаровывал современников, но уже никогда не смог вернуть себе былого великолепия. Конечно, город продолжал быть столицей, его статус переживет поколения и династии, но после осад 1203–1204 гг. он пребывал в упадке. В 1204 г. население города составляло около 400 000 человек, в XIII в. число жителей резко сократилось. Внутри городских стен засеивали поля, а ремесленные производства высококачественных изделий затухали.
Тем не менее правители, называвшие себя «императорами Константинополя», понимали символическое и идеологическое значение столицы. Подобно предшественникам, они прилагали все усилия к тому, чтобы украсить ее. В первые годы своего господства франки активно действовали в этом направлении, в особенности это касалось облика религиозных сооружений, но из-за нехватки средств все попытки стали постепенно сходить на нет. Правители продолжали жить в императорских дворцах, в Буколеоне или во Влахернском дворце. Константинополь же оставался ареной, на которой происходили императорские коронации, свадьбы, религиозные процессии и триумфальные въезды правителей, но все это не могло скрыть очевидную слабость империи.
Несмотря на заверения своих правителей, Латинское государство не было ни законным преемником Византии, ни империей в полном смысле слова. Латинская империя была франкской колонией в средневековом понимании этого термина, феодальным государством, желавшим казаться независимым, но на деле подчинявшимся Западу, и в особенности Венеции. Слабости и недостатки административной культуры способствовали сокращению автономии империи. Как и в других латинских государствах Востока, ее население было слишком малочисленным. При том что боевой дух франков оставался на высоте, а командование было достаточно эффективным, они находились в меньшинстве. Для того чтобы продлить жизнь своему государству и повысить его боевую готовность, закон предписывал франкам не покидать империю больше чем на один год и один день под угрозой лишения земельных наделов. Латинянам нужно было вкладывать все силы в защиту имперских границ, но возможностей было слишком мало. При Генрихе имперская армия насчитывала не более 600 рыцарей и 10 000 пехотинцев, включая арбалетчиков и лучников, а также вспомогательные отряды из местных наемников, так называемых туркополов. Защита Латинской империи не вдохновляла западных рыцарей, желавших в первую очередь поучаствовать в Крестовых походах. Некоторые обосновывались на новых территориях, но большинство сразу покидали завоеванные земли. Всего 3000 латинян бежали, когда Михаил VIII вошел в Константинополь. Смешанные браки, существовавшие на всех уровнях, не смогли решить проблему нехватки населения, которая не позволяла франкам уверенно управлять своими землями и защищать их от внешней угрозы.
Латинские правители находились в постоянном, но безрезультатном поиске помощи со стороны, на что беспрестанно сетовал император Генрих. Его желание участвовать в Крестовом походе отвечало простой стратегической задаче: он хотел показать Западу сияющую мощь Латинской империи в надежде привлечь часть рыцарей на свою сторону. Один за другим императоры были вынуждены искать помощи в родных краях. Пьер де Куртене получил крупную сумму, заложив графство Тоннер своему зятю, для того чтобы собрать армию из 160 рыцарей и 5500 пехотинцев. В 1236 г. Балдуин II отправился в четырехлетнее странствие в Западную Европу в поисках новых людей и ссуд. Ему пришлось заложить прославленную реликвию — терновый венец — венецианскому купцу, а тот перепродал его Людовику IX. Балдуин был вынужден продавать даже свинец и медь, снятые с крыш столичных церквей и дворцов, а в конце концов отдать в залог венецианцам своего сына Филиппа.
На местном уровне дефицит людей вынудил франкских сеньоров сменить многие военные и политические практики. Несмотря на строгие феодальные принципы, им пришлось приспосабливаться к реальности: женщины получили право наследовать земли, греческие аристократы интегрировались в феодальную иерархию, а приобщение к греческой культуре требовало изучения языка. Для того чтобы удержаться в некоторых частях империи, им приходилось прибегать к помощи греческих формирований и тюркских наемников. Тем не менее латиняне, оказавшись в геополитической изоляции, были сильно зависимы от военной и финансовой помощи со стороны западноевропейских стран. Реакции западных правителей не оправдали надежд Папского Престола, от случая к случаю оказывавшего финансовую поддержку империи и призывавшего к спасительному Крестовому походу. Людовик VIII обещал отправить отряд рыцарей, но не сдержал слова, Людовика IX больше волновала судьба Святой земли, а Фридрих II предпочитал поддерживать хорошие отношения с Никейской империей. Империя представлялась скорее перевалочным пунктом на пути ко Гробу Господню, нежели самоцелью, о чем свидетельствуют стихи французского трувера Рютбёфа, написанные после того, как франки потеряли Константинополь в 1261 г.[248]
Венеция была единственной страной, которая в силу своего особого статуса на протяжении долгого времени инвестировала средства в Латинскую империю. Дож, «владетель четверти с половиной империи Романии», получил высший византийский титул деспота. При том что венецианцы должны были приносить присягу и нести военную службу, подеста, представитель венецианского дожа в Константинополе, был практически в равном положении с императором. Октябрьский договор 1205 г. закрепил за Венецией автономное положении в империи: венецианцы имели право на свободное перемещение, могли иметь собственные суды и церкви. Светлейшая Республика Венеция имела исключительное положение в Латинском государстве, с чем должны были считаться новые императоры.
Превосходство Венеции касалось, прежде всего, военного аспекта: император не мог отправиться в поход без одобрения подесты и его совета. Венецианский флот, однажды позволивший завоевать империю, теперь поддерживал ее существование. Венеция, благодаря своим кораблям, была единственной реальной силой (не считая войск князя Мореи), способной оказать поддержку императорской армии и защитить империю. Именно венецианский флот оборонял Константинополь во время болгаро-византийской осады в 1235 г. Однако не стоит переоценивать поддержку венецианцев. Латинская империя находилась на периферии зоны венецианского влияния, а кроме того, республика вела войну с Генуей.