Имперское мессианство было заложено в природе Германского государства. Идея о том, что империя играет особую роль в истории спасения, восходит, с одной стороны, к библейскому тексту, а с другой — к оракулам Сивилл: в них говорится об императоре последних дней, который накануне Страшного cуда должен захватить Иерусалим и сложить там свой венец. Личные качества некоторых императоров, а также разнообразные политические контексты нередко скрывают в себе мессианские мотивы и настроения. Они были распространены в окружении Генриха IV, а затем при дворе Фридриха Барбароссы. «Действо об Антихристе», написанное в 1160–1162 гг., придает императору последних времен немецкие черты. Во времена Генриха VI грезили о государе, который объединил бы греков и римлян, уничтожил народы Гога и Магога, а затем обратил в христианство иудеев. Множество пророчеств связывали с фигурой Фридриха II, называвшего свой родной Йези Вифлеемом. После Констанцского собора 1418 г. распространилось так называемое пророчество Гамалеона, в котором утверждалось, что император, избранный немцами, назначит в Майнце нового папу, а Римская империя станет Германской.
Дух мессианства витал в воздухе. В позднее Средневековье распространилась легенда о заснувшем под горой императоре. Его пробуждение должно было повлечь за собой установление царства справедливости и мира, что стало бы прелюдией конца времен. По легенде, государь (сначала речь шла о Фридрихе II, а потом его образ затмил Барбаросса) заснул где-то в горах Кифхойзера в Тюрингии. Об этой легенде вспомнят в начале XX в., а вторую жизнь она получит во времена Веймарской республики, когда униженная Германия вновь окунется в великодержавные грезы.
Священная Римская империя состояла из трех королевств, которые скорее соседствовали друг с другом, нежели были частями одного целого. Довольно странная ситуация для государства, претендовавшего на римскую славу. Территории империи было сложно контролировать по причине их протяженности, физических ограничений (дорога из Любека в Рим занимала два месяца, а путь из Меца в Прагу мог растянуться на три или четыре недели) и фактического отсутствия административного аппарата. Империя Оттона ограничивалась Германским и Северо-Итальянским королевствами, которые достались в наследство от Каролингов. Арелатское королевство (современные Прованс, долина Роны и Франш-Конте) было присоединено при Конраде II. С той поры империя установила контроль над альпийскими перевалами и стала самым крупным политическим образованием Западного мира.
Королевства были очень разнородны в своем этническом составе, что находило выражение в непреодолимом языковом многообразии (германские, романские, славянские языки, вельше[267] и т. д.). Три королевства, по сути, так никогда не объединились, из чего вытекает вопрос об их взаимоположении в рамках имперского целого. Три венца находились на голове одного государя. Империя была личной унией, но не политическим союзом. Такой конгломерат народов не мог произвести на свет нацию.
Три части империи не были равнозначными. Германское королевство, сохраняя границы Восточно-Франкского королевства, всегда играло в империи ведущую роль. На западе по четырем рекам проходила граница с Французским королевством, установленная сначала Верденским (843), а затем Мерсенским договорами (870). На севере Германия граничила с Данией, а на юге доходила до Альпийских гор. На востоке она охватывала бескрайние просторы между Эльбой и Одером вплоть до границ с Польшей. Польское государство не входило в состав империи, однако связи были настолько тесными, что, по сути, оно было ее сателлитом. Конрад II, Генрих III и Фридрих Барбаросса окончательно превратили Польшу, Богемию и Венгрию в вассальные государства. В общей сложности империя простиралась на 470 000 кв. км, а население достигало 4–5 млн человек в X в. и 12 млн накануне Великой чумы. В Италии в состав империи входила Ломбардия. Императоры постоянно пытались захватить Тоскану, порой доходя до верхнего течения Тибра, где стоял Вечный Рим, резиденция папы… Уже во времена Оттонов было ясно, что императором мог стать тот, кто контролировал Ломбардию, мог добраться до Рима и, что не менее важно, вернуться из него в целости и сохранности. Путь к императорскому венцу зависел от контроля над альпийскими перевалами. Контроль над Ломбардией был возможен только при соблюдении двух условий. Во-первых, нужно было держать в узде свободолюбивые города Северной Италии, а во-вторых, подчинить Верхнюю (Трансюранскую) Бургундию, что хорошо понимал Конрад II. Контроль над пространством и подданными был пронизан логикой имперской власти.
Физическая география диктовала свои условия. Не в любое время года можно было перейти Альпы, что создавало естественный барьер и делило империю надвое. Рейн, Рона и Дунай текли в разных направлениях. Контроль над тремя королевствами, иными словами, реальное управление пространством всей империи, представлял собой бесконечную вереницу разногласий, сложностей и военных столкновений. Правители постоянно должны были отстаивать свою власть, прибегая то к дипломатии, то к насилию. В особенности это касалось Северной Италии, которую один или даже несколько раз приходилось посещать каждому правителю. Там они вели нескончаемые войны и порой терпели жестокие поражения. Походы на Апеннинский полуостров для германских императоров стали сизифовым трудом. Большинство крупных итальянских городов не хотели покоряться императорской власти, а войны против городов Ломбардской лиги, объединившихся во главе с Миланом при поддержке папы, омрачали правление Барбароссы и Фридриха II. После поражения Генриха VII его преемники отказались от дальнейших попыток покорить Италию. Карл IV пробыл в Риме несколько часов, а Максимилиан стал первым императором, принявшим императорский венец вне стен Вечного города. Империя отступила. Связь между тремя королевствами, которая никогда не была прочной, начала ослабевать, чтобы вскоре окончательно раствориться.
Постепенно правители начали терять контроль над Арелатским королевством, так что империя сократилась до границ Германского государства. С запада в Лотарингии давление начали оказывать французы. Капетинги добрались до долины Роны: в 1292 г. Лион принял протекцию французского короля. Вацлав Пьяница в конце XIV в. не смог остановить наступление бургундских герцогов во Фландрии и в Брабанте, а Сигизмунд, чьи способности не вызывают сомнения, не сумел предотвратить захват Люксембурга Филиппом Добрым. В 1378 г. древнее Арелатское королевство, отделенное от Бургундского графства, отошло к Франции. Союз трех королевств распался, каждое государство пошло собственным путем. При Карле IV империя сократилась до размеров Германии и Чехии. По мнению современников, в том числе Петрарки, «отец Богемии» был «отчимом для остальной империи». Во время правления Сигизмунда в состав империи вошла Венгрия. Вместе с изменениями в размере менялась сама суть имперского государства.
Политическая принадлежность к империи не давала никаких преимуществ. Если в Верхней Бургундии имперская идентичность была ощутима, то в Нижней она отсутствовала, а в итальянских городах была, скорее, «партийным слоганом», извечным источником войн и раздоров[268]. Лишь такие интеллектуалы, как Данте и Марсилий Падуанский, относились к ней серьезно.
В конце XV в. уже не могло идти и речи об амбициях времен Оттонов и Штауфенов. Империя превратилась в «массивное бескостное тело» и «обветшавшее здание» (Робер Фольц). Императорский титул сохранял остатки былой престижности, однако в реальности императоры редко могли тягаться с королями. Император и империя все дальше отступали друг от друга.
Огромные расстояния, невозможность быстрого сообщения между составными частями, многообразие политических сил, укорененных на местах, а также отсутствие эффективного административного аппарата делали управление имперским пространством непосильным. Полностью контролировать не удавалось даже Германию. Петер Морав предложил разделять территорию империи на три зоны в зависимости от уровня присутствия власти. Фамильная собственность (Hausmacht) и королевский домен в строгом смысле (Krongut) находились в руках правителя (Königsnah). Владения такого типа располагались в Эльзасе, Франконии, Швабии, в долине Среднего Рейна в районе Шпеера и Вормса, вдоль Майна, на территориях между Зале и Эльбой, в Нижней Саксонии (Гослар, Хальберштадт).
Вторую зону составляли территории, где императорская власть проявлялась эпизодически (Königsoffen). Они располагались в центральных и западных районах империи (Саксония, Тюрингия, земли Нижнего Рейна вплоть до Кёльна, с рядом оговорок Бавария). Восток и север Германии, в свою очередь, реально не подчинились императорской власти (Königsfern) и находились под контролем местных князей (Мекленбург, Бранденбург и т. д.).
Эту раздробленность лишь в незначительной степени удавалось преодолеть благодаря непрестанным перемещениям императора. В государстве не было ни императорской резиденции, ни столицы в полном смысле слова: король избирался во Франкфурте, короновался в Аахене, а место погребения вовсе не было привязано к конкретной точке. Короли все время разъезжали по своим владениям, так как для повиновения подданных требовалась постоянная демонстрация власти. Тем не менее императоры не могли побывать всюду — они редко ступали на земли Арелата. Правители часто останавливались во дворцах, расположенных в королевском домене или в своих наследственных владениях. Фридрих II отдавал предпочтение Хагенау[269], Людовик Баварский — Мюнхену, Карл IV — Праге, Фридрих III — Вене. В империи не было королевского некрополя, чье значение было бы сопоставимо с ролью Сен-Дени для Капетингов. Шпайер играл роль императорской усыпальницы только во времена Салической династии и Ш