тауфенов, погребения сохранились в Мюнхене, Франкфурте, Бамберге, Магдебурге, Мерзебурге и в других городах. Порой постоянные разъезды монархов оборачивались длительным отсутствием: Фридрих II больше времени провел на Сицилии, чем в Германии, Фридрих III в период с 1444 по 1471 г. редко покидал пределы Австрии. Отсутствие монархов болезненно сказывалось на императорской власти, а двор переставал быть объединяющей силой.
Как правило, правители старались удержать свои родовые земли и королевский домен. Со временем их амбиции сократились до наследственных владений (Hausmacht). В отличие от королевского домена, который можно было с легкостью потерять при неблагоприятном исходе выборов, родовые земли были неотчуждаемыми и передавались по наследству. Рудольф Габсбург сделал блестящий ход, в 1278 г. после победы над королем Богемии пожаловав своим сыновьям земли Австрии и Штирии вместо того, чтобы сделать их частью королевского домена (Krongut). Включив новые территории в свой родовой удел, он предпочел семью государству. Так зарождалась держава Габсбургов.
Император мог преобразовывать административный аппарат только на землях, находящихся под его непосредственным контролем, то есть вне юрисдикции князей. Первые попытки предпринимались Штауфенами, однако реальный размах административная деятельность приобрела при Фридрихе II и Рудольфе Габсбурге. Они пытались сделать некоторые регионы (Швабия, Гарц, Эльзас) своими ленными владениями, но им никогда не удавалось распространить власть на всю Германию и тем более Северную Италию. Кроме того, земли королевского домена приходилось закладывать, чтобы пополнять казну и оплачивать верность слуг. Изменился правовой статус недвижимого имущества: то, что некогда было земельной собственностью, стало объектом налогообложения. Правители постепенно замыкались в своих наследственных землях. Императорская власть в 1273–1346 гг. была неустойчива, поэтому лучше было иметь богатые, обширные и надежные родовые земли (Hausmacht). Это объясняет как относительные успехи Карла IV и Сигизмунда, опиравшихся, соответственно, на Богемию и Венгрию, так и растущую изоляцию Фридриха III, обосновавшегося в австрийских землях.
Свобода действий императора была ограничена обещаниями, данными во время коронации: он обязывался быть гарантом правосудия, а также уважать кутюмы, обеспечивать мир и справедливость. Где бы он ни появлялся, люди выходили на улицу, чтобы увидеть в его руках пергаменный свиток, в котором указывались старые или учреждались новые привилегии. Кроме всего прочего, он был хранителем «имперской чести», что подразумевало защиту владений, прав и доходов короны.
Тем не менее императоры едва ли располагали необходимыми для этого инструментами. В отличие от государств современного типа, в империи не было «правительства»: император руководил государством при помощи служащих канцелярии, придворных, а для принятия ключевых решений необходимо было совещаться с наиболее влиятельными князьями. Отсутствовали министры и профильные ведомства — придворный совет (Hofrat) окончательно оформился только во время правления Максимилиана.
Империя не имела институциональной основы. Императорские сеймы собирались не постоянно и даже не регулярно. Управление королевством и империей осуществлялось по вотчинным принципам. Единственной надежной опорой была Имперская церковь, созданная во времена Оттонов. В основе этой системы лежали церковные структуры, во главе которых стояли епископы, наделенные огромной властью: княжескими полномочиями, иммунитетом и т. д. Имперская церковь пришла в упадок в результате борьбы за инвеституру и Вормсского конкордата (1122): Церковь перестала быть орудием в руках императоров, хотя епископы нередко оказывали им поддержку в обмен на расширение своих мирских полномочий.
Правовая система не была унифицирована, а королевское законодательство было разрозненным. Столетиями государи пытались запретить или хотя бы ограничить междоусобные войны (Fehden), которые истощали общество в отсутствие эффективных судебных механизмов. Козьма Пражский (XI в.) вложил в уста Генриха III следующие слова: «У закона нос из воску, а у короля железная длинная рука, так что он может дотянуться куда угодно», однако на практике власть государей была ограничена действиями князей. Не существовало единого королевского и тем более имперского законодательства, за исключением нескольких эдиктов о передачи ленных владений и документов, провозглашавших всеобщий мир (последняя попытка была предпринята в 1495 г.). Империя мало походила на государство Капетингов и Кастилию, где королевские ордонансы распространялись на всю подвластную территорию. Постепенная запись кутюмов в XIII в. (Саксонское зерцало, Швабское зерцало), которая так никогда и не была завершена, привела к созданию сводов феодального и регионального права, которые действовали только на определенных территориях. Императоры подчинялись обычному праву, а в их полномочиях оставалось лишь наделение привилегиями конкретных людей, города или определенных социальных групп, обеспечивая им особое положение. Королевское правосудие, выполнявшее функции апелляционного суда, со второй половины XIII в. становилось все менее востребованным. Надо заметить, что и до этого оно работало не слишком слаженно. Фридрих II попытался в 1235 г. создать королевский трибунал, однако его работе противодействовали князья, запрещавшие подавать апелляции на решения своих судов. Палата правосудия (Kammergericht), появившаяся в 1415 г., рассматривала только те дела, что касались непосредственных королевских подданных. Попытки Фридриха III и Сигизмунда реформировать систему правосудия терпели неудачи или ограничивались единичными перестановками, наталкиваясь на несходство интересов короля, князей и городов, которые было невозможно сплотить вокруг одной идеи.
Помимо всего прочего, в государстве не хватало денег. До Максимилиана не существовало всеобщего налога. Королевская казна состояла из личных средств правителя и доходов от королевского домена: податей, прибыли от рудников и монетных дворов, судебных издержек. Также существовали специальные налоги, распространявшиеся только на евреев, живших в городах империи. Императоры постоянно влезали в долги, опустошая государственную казну и прибегая к разорительным займам.
К политической слабости и регулярным финансовым затруднениям добавлялась военная немощь. Вооруженные силы и способность одерживать победы на поле брани лежали в основе имперской власти (imperium), тем заметнее сказывалась нехватка войск. Империя вела многочисленные войны: внутренние конфликты с соперниками-антикоролями, рыцарями-разбойниками, мятежными князьями и городами; заграничные военные кампании, по большей части проходившие на территории Италии. Не стоит забывать и о коротких, но необычайно жестоких столкновениях с гуситами и турками. В отличие от королей Англии и Франции, у императора не было регулярной армии. Войска набирались одними и теми же методами: короли могли использовать личную армию, отряды своих вассалов (знати, прелатов или городов), а со временем они все чаще стали прибегать к помощи наемников. Людей всегда не хватало. Не было уверенности в том, что на всех фронтах окажется необходимое число воинов или что солдаты захотят идти в бой. Судя по одному источнику 981 г., Оттон II отправился в Рим с 6000 всадников. В армию также входили войска, набранные в Италии из городской и провинциальной знати. Барбаросса командовал армией численностью 15 000–20 000 человек, а Фридрих II вдохновил на свой Крестовый поход не более 11 000–12 000.
Какими бы талантливыми полководцами и храбрыми воинами они ни были, императоры редко выходили победителями из военных столкновений. Даже Фридрих II, одержавший блестящую победу над миланцами и их союзниками в битве при Кортенуова, смирился с неизбежным: через несколько лет война возобновилась. Порой государи терпели сокрушительные поражения: Оттон II был разгромлен мусульманами в битве при Кротоне в 982 г.; Барбаросса, переодевшись в чужое платье, бежал из Рима в 1167 г. и был разбит при Леньяно в 1176 г.; Фридрих III ничего не мог поделать с «живодерами» («Écorcheurs»), нахлынувшими из Франции. Венгерский король Матьяш Корвин захватил Каринтию, Штирию, а в 1485 г. взял Вену, что стало горьким разочарованием для автора акронима «AEIOU»[270].
В позднее Средневековье империя представляла собой «организм, способный лишь на ответные действия» (Франсис Рапп). Слабость армии и могущество врагов — вот военная история Германского королевства в двух словах. Недостаток инструментов власти, которыми обладал император, ее рассредоточение и концентрация в руках князей империи объясняют, почему Германия не пошла по пути большинства европейских государств.
И все же, несмотря ни на что, империя продолжала существовать! Королевская власть в Германии, вопреки всем только что перечисленным факторам, на раннем этапе приняла «надличностный» характер, возвысившись над своими носителями. Конрад II блестяще выразил эту идею: «Когда король умирает, королевство продолжает жить, подобно тому как корабль продолжает свой путь, оставшись без рулевого». Удивительно современный образ…
Папский Престол считал себя хранителем империи, с тех пор как Лев III возложил венец на голову Карла Великого, а Стефан IV короновал Людовика Благочестивого. Римские понтифики полагали, что в этой игре карты раздают они. Таким образом, император, обязанный своей властью Святому Престолу, становился его поверенным, иными словами, должен был служить Церкви. Как писал Иннокентий III в начале XIII в.: «Империя и папство суть два светила, поставленные Господом, но империя обязана своим светом папству, подобно Луне, отражающей лучи Солнца».
Лишь растущие амбиции римского понтифика могли встать на пути у империи. Сколько императоров были отлучены от церкви (Фридрих Барбаросса, Людовик Баварский) и низложены (Генрих IV, Фридрих II), однако это не помешало им продолжить свое правление… Сколько из них ответили Святому Престолу вооруженными столкновениями, которые могли длиться десятилетиями и оборачиваться гражданскими войнами внутри самой Германии (при Генрихе IV и Фридрихе II) … Генрих IV и Фридрих Барбаросса даже осмеливались назначать антипап. Одним словом, противоречия между духовной властью и империей обессиливали императоров и ослабляли государство. В XIX в. именно они стали ключевой темой немецкой политики и историографии.