Контролю над территориями способствовали также административные инновации. Плантагенеты не собирались навязывать всем своим владениям единообразные институты, однако методы управления на всех территориях были схожими. В каждом регионе они покровительствовали развитию нормативной базы, считаясь с местными обычаями. В разные уголки империи они посылали своих чиновников, которые должны были стать проводниками их власти на местах.
Разнообразие обычаев и кутюмов создавало очевидные сложности, однако Генрих II принял решение сохранять особенности каждого региона, чтобы не провоцировать недовольство местного населения. В этом он был верен заветам своего отца Жоффруа, который, по словам Жана де Мармутье, запретил ему вводить нормандские или английские обычаи в Анжу и наоборот[355]. Мы можем назвать лишь два закона, которые носили «имперский» характер, то есть должны были действовать на всех подвластных территориях: Вернёйский эдикт 1177 г. и Ассиза о вооружении 1181 г.[356] В каждой конкретной области Генрих II и его сыновья установили законы, которые не применялись в их собственном домене, что было небывалым решением. Так, например, в 1195 г. в Бретани была утверждена ассиза графа Жоффруа, а в 1198 г. составлен документ о бордоском мире[357]. С течением времени стало понятно, что больше не получится закрывать глаза на распоряжения анжуйских государей, что побуждало людей делать встречные шаги и просить установления законов, которые гарантировали бы им сохранение норм обычного права. Они были не готовы позволить представителям Анжуйского дома вмешиваться в сферы, регулируемые кутюмами, однако соглашались позволить им во имя мира, справедливости и защиты слабых упразднять вредоносные или несправедливые обычаи. Как подчеркивает Джон Гиллингем, право правителей определять, что считать справедливым, а что нет, сглаживало противоречия между обычаями различных частей империи[358].
Важно отметить, что сохранение кутюмов, а также особых привилегий, которыми щедро одаривали Плантагенеты, укрепляли связи между властью и местными жителями. Города и небольшие общины, пользующиеся этими льготами, становились опорными пунктами Анжуйского завоевания (или отвоевания) и форпостами в противостоянии с местной знатью, которая зачастую была враждебно настроена по отношению к власти. Таким образом, Плантагенеты устанавливали особые отношения с местными сообществами, взамен получая их поддержку. Например, в 1175 г. жители города Дакса в Гаскони, выступившие против виконта Пьера II и графа Сантюля III Бигоррского, сдали город герцогу Ричарду. В качестве вознаграждения были подтверждены и расширены привилегии, дарованные им Генрихом II[359].
Во всех своих владениях правители из Анжуйского дома внимательно относились к ходатайствам своих подданных. Нормативная деятельность, как правило, носила ответный характер и предполагала предварительное расследование (enquête)[360]. Давая первые распоряжения о сборе необходимой информации в 1160-х гг., Генрих II следовал древней англо-нормандской традиции, ярким примером которой служит «Книга Страшного суда». Тем не менее довольно скоро этот метод зарекомендовал себя как «анжуйский». Эти расследования могли принимать форму генеральных инспекций (в Англии их называли eyes — «глаза») или преследовать более конкретные цели: описание ленных владений, манориальных хозяйств, военных ресурсов и т. д. Для власти они играли ключевую роль, заключавшуюся отнюдь не только в сборе информации. Как утверждает в своих работах Мари Дежу, они позволяли правителям продемонстрировать подданным свою заинтересованность и задействовать важный эмоциональный механизм, обеспечивающий их лояльность. Они также ободряли и успокаивали население, потому что, «проводя судебные разбирательства и принуждая возмещать материальный ущерб, государь показывал, что держит в узде [свою администрацию] и не допускает превышения должностных полномочий»[361]. Таким образом, расследования по тому или иному вопросу вносили свой вклад в укрепление владычества Плантагенетов, при этом сохраняя и более четко выстраивая местную власть и иерархии.
Проведение Генрихом II судебных и налоговых реформ создавало необходимость в определенной инфраструктуре. Он был вынужден делегировать свои полномочия множеству чиновников. Юстициарии, наместники, сенешали, бальи и шерифы должны были на постоянной основе представлять короля на местном уровне. Эти должности не даровались им пожизненно, и в любой момент они могли быть уволены. Интеллектуалы того времени отмечали важную роль этих людей в эффективном судопроизводстве, управлении финансами, поддержании мира и порядка. Иоанн Солсберийский называл их «глазами, ушами и устами короля»[362].
Во главе местной иерархии как в Англии, так и в Нормандии стоял (главный) юстициарий. Он был уполномочен принимать решения в отсутствие суверена. Ричард де Люсе, затем Ранульф де Гленвиль в Англии, Ричард Илчестерский, затем Гийом Фис-Рауль в Нормандии, по сути, выполняли функции вице-короля и вице-герцога. В то же время сенешали, которые изначально пользовались ограниченной властью в домениальных владениях правителя, а в иных областях могли действовать только по специальному распоряжению, в 1170-х гг. стали постоянными представителями власти и получили расширенные полномочия. Это отчетливо видно на примере Анжу, где должность сенешаля, принадлежавшая анжуйским графам, постепенно получает региональное значение, о чем свидетельствует изменение в титулатуре: senescallus regis («королевский сенешаль») уступает место senescallus andegavensis («сенешаль анжуйцев»). Важные изменения при новых наместниках произошли и в младшем руководящем составе. Чиновники королевского домена (прево, вигье и т. д.) не исчезли, однако потеряли свою независимость. Укреплялись сети региональных чиновников, а сфера их полномочий расширялась на соответствующие территориальные единицы. Бальи, байли, вигье, войе, шерифы и др. обеспечивали в повседневной жизни безопасность (полиция, стража), правосудие, сбор штрафов и налогов.
Чиновники имели различное происхождение, хотя все же большинство из них были аристократами. Однако Ральф Тернер установил, что в административном аппарате и в личном окружении правителей присутствовали также интеллектуалы и новые люди, «поднятые из пыли»[363]. При подборе чиновников важную роль играла компетентность, однако Плантагенеты также покровительствовали сеньорам, которых они считали достаточно надежными, чтобы те могли стать проводниками их власти. Главным образом они опирались на представителей родов шателенов (владельцев замков), которые хорошо знали местность и могли использовать дружеские и соседские связи для проведения королевской политики. Стоит отметить два важных исключения из общей модели: английские шерифы редко назначались из местной знати, чтобы не провоцировать рост коррупции, а в уязвимые области (марки — традиционно мятежные земли) отправлялись те, кто пользовался личным доверием Плантагенетов, то есть англо-нормандцы, которые должны были создать противовес сеньорам, с давних пор считавшим себя наследственными обладателями государственных должностей.
Тщательно отобранные чиновники также находились под строгим контролем, в особенности в центральных регионах — Англии и Нормандии. В этих областях бальи были обязаны дважды в год отчитываться перед Палатой шахматной доски в Кане или Вестминстере и предъявлять доказательства того, что приказы Королевской канцелярии исправно исполнялись. Если в работе обнаруживались нарушения, чиновников судили прямо на месте, а отсутствующим выносили приговор заочно. В ходе следствия обвиняемые могли обратиться к свидетелям, которые дали бы показания, подтверждающие, что чиновники подчинялись приказам властей и все их траты были обоснованными (процедура per visum). В остальных регионах империи контроль над чиновниками осуществлялся на местах с помощью странствующих судей и регулярных проверок.
Такой порядок обеспечивал эффективность административной политики и способствовал усилению власти Плантагенетов на локальном уровне. Генрих II также осознавал необходимость поддержки со стороны своих вассалов. Однако не всегда было легко заручиться их преданностью и верностью.
Вопреки феодальному праву, отношения знати со своим сеньором не всегда были безоблачными. Так, например, в Гаскони графы Бигоррский и Арманьякский, виконты Дакса, Байонны и Ломани периодически поднимали восстания, вынуждая Плантагенетов к военным вмешательствам. Даже в самых благонадежных и спокойных провинциях, таких как Нормандия, власть порой сталкивалась с робкими попытками восстановить автономию, а в приграничных районах нужно было быть готовым к предательству со стороны местных сеньоров, которые нередко вели двойную игру, преследуя свои наследственные интересы. По всей империи строптивая знать выжидала первого удобного момента, чтобы воспользоваться неустойчивостью власти. Слабым местом Плантагенетов были династические усобицы, которые разжигались младшими членами рода (juvenes), желавшими захватить бразды правления. Большая часть знати поддержала восстания Генриха Молодого и Ричарда, например во время тяжелейшего кризиса 1173–1174 гг. Петр Блуаский в «Диалоге между аббатом Бонваля и Генрихом II» (