Не следует забывать, что за всем перечисленным стоит сложнейшая система управления обширной «империей», построенная на ловкой и противоречивой дипломатии. Это можно проиллюстрировать на примере миграционных потоков[409]. Переезд в метрополию обладал безусловной привлекательностью как для отдельных людей, так и в случае групповых миграций. Разумеется, эпидемия чумы (так называемая Черная смерть) в середине XIV в. спровоцировала отток приезжих, отправившихся на поиски мест более гостеприимных. В период резкого сокращения численности населения миграции активизировались по всей Италии, Далмации и на Пелопоннесе. Бесчисленные кровопролитные усобицы на Балканах усложняли ситуацию. Удаленность от властей, непокорность мятежников и отсутствие доминирующей политической силы в Албании и Эпире приводили к росту насилия со стороны всемогущих царьков. Число переселенцев, ищущих новую родину, возросло еще до начала завоевательных походов турок в 1380-е гг. Венецианцы с Крита приобретали пленных болгар, сербов, боснийцев, валахов и молдаван и доставляли их на остров. Записки западных и восточных путешественников подтверждают сведения о торговле такого рода, массовых депортациях на Восток и о вынужденной эмиграции перед лицом османского наступления. Те, кто предпочитал «жизнь среди диких зверей» турецкому гнету, уходили в скромные поселения в горных районах, ставшие очагами сопротивления. Так поступили повстанцы в Мани под предводительством семейства Кладас.
В конце 1480 г. Крокодилос Кладас, правитель негостеприимного полуострова Мани на южной оконечности Пелопоннеса, возглавил отряд мятежников. Кладиоты выступили против выжидательной политики венецианцев, требуя начать решительные военные действия, чтобы воспрепятствовать дальнейшему продвижению турок. Многие из восставших были греческими страдиотами, солдатами местных формирований, рекрутированными Республикой для защиты этих территорий. Необходимо описать сложившуюся ситуацию, чтобы понять двойственность венецианского присутствия в континентальной Греции.
В конце XV в. произошло событие, определившее будущее венецианской колониальной империи. В первую очередь речь пойдет о сотрудничестве с албанцем Георгием Кастриотом Скандербегом, а затем о поднятом им восстании (1463–1468). Скандербег в надежде удержать власть пытался устранить всех своих воинственных противников в Албании. Он обратился за помощью к римскому понтифику и королю Арагона. Воспользовавшись десятиной, собранной для Крестового похода, после своей победы над Мехмедом II при Крое предводитель албанцев отправился в Рим и Неаполь с целью собрать войска крестоносцев. Там он получил папскую буллу о начале Крестового похода. Амбициозный план не ускользнул от взгляда венецианских сенаторов: под видом Крестового похода албанцы под предводительством Кастриота, прозванного папой «воителем Христовым»[410], хотели освободиться от венецианского ига. Кроме того, враждующие католики и православные были всегда готовы разыграть османскую карту. Ситуация усложнилась, когда папа Павел II (1464–1471), заявил, что «венецианцы хотят показать себя христианами всему миру, но в действительности они никогда не думают о Господе, но только о своем государстве, возведенном в ранг божества. Для них нет ничего священного и святого. Венецианец считает праведным то, что может быть полезным для его государства и возвеличить его империю». В словах папы, венецианца по происхождению, есть доля истины: достаточно представить себе венецианцев, бросающихся в бой с боевым кличем «Марко, Марко!» под знаменем крылатого льва, а не Креста Господня!
Затем началась кровопролитная война (1463–1469), а за ней сражения в Морее и в Албании (1468–1479). Все эти события обернулись для Венеции поражением. Верные подданные, подавленные унизительным миром, предполагавшим отступление венецианцев, теряли надежду на спасение. Балканский полуостров был выжжен и опустошен. Отвергшая к тому времени власть франков и греков, семья Кладасов вновь отказалась подчиниться. Предполагалась, что они склонятся перед султаном, намеренным захватить весь Пелопоннес и раздробить Венецианскую империю. Клан разделился на тех, кто был готов пойти на переговоры, и тех, кто намеревался оказать сопротивление. В большинстве оказались те, кто еще надеялся на венецианское подкрепление, чтобы усилить слабеющие позиции христиан. Количество восстаний против Венеции, вызванных задержками жалований и нехваткой провизии, наглядно свидетельствует о степени отчаяния изолированных сообществ. Несмотря на значительное число тревожных сообщений, поступавших в Сенат, наемники, переходившие на службу к тому, кто больше предложит, вносили путаницу в существующий расклад. Ко всему прочему, албанцы воспользовались моментом, чтобы вторгнуться на просторы Пелопоннеса и Эпира. Все это спровоцировало политический кризис. Вскоре венецианский Сенат направил Веттора Каппелло заверить турок в своем нейтралитете. Восстание кладиотов дестабилизировало заморские владения империи, так как все дипломатические принципы были попраны. Потеряв контроль над своими «подданными», венецианское правительство развязало Османам руки. В те дни в Венеции «Христово воинство» называли уже мятежниками и разбойниками! Чтобы выиграть время, переговоры велись втайне с участием дипломатов и переводчиков. Турки настойчиво требовали благоприятного для восставших кладиотов решения, так как султан хотел в будущем располагать резервными войсками в этом регионе. После своего поражения Крокодилос Кладас с несколькими товарищами по оружию, «с которыми он проливал кровь и бросался в бой», нашел убежище в Италии при дворе неаполитанского короля. Судьба заморских территорий Венеции была предрешена — восстание кладиотов, продемонстрировавшее распад доверительных связей между периферией и правительственными органами, ознаменовало поворотный момент в военной и политической истории Веницианской империи.
Беспрецедентный проект по созданию государства имперского типа, который сложно было вообразить в период долгого Средневековья, закончил свое существование на заре XVI в. После периода завоеваний венецианцы были вынуждены начать отступление к нескольким портовым городам на Адриатическом побережье, убедившись, что турки не собираются вторгаться в этот морской регион.
CABANES, Pierre (dir.), Histoire de l’Adriatique, Paris, Seuil, 2001.
CHALINE, Olivier, La Mer vénitienne, Paris, Imprimerie nationale, 2010.
CROUZET-PAVAN, Élisabeth, Le Moyen Âge de Venise. Des eaux salées au miracle de pierres, Paris, Albin Michel, 2015.
DOUMERC, Bernard, Venise et son empire en Méditerranée, Paris, Ellipses, 2012.
DUCELLIER, Alain (dir.), Les Chemins de l’exil. Bouleversements de l’Est européen et migration vers l’ouest à la fin du Moyen Âge, Paris, Armand Colin, 1992.
—, La Façade maritime de l’Albanie au Moyen Âge: Durazzo et Valona du XIe au XVe siècle, Thessalonique, Institute for Balkan Studies, 1981.
DURSTELER, Eric (éd.), A Companion to Venetian History (1400–1797), Leyde-Boston, Brill, 2013.
MENISSIER, Thierry (dir.), L’Idée d’empire dans la pensée politique, historique, juridique et philosophique, Paris, L’Harmattan, 2006.
O’CONNELL, Monique, Men of Empire. Power and Negociation in Venice’s Maritime State, Baltimore, Johns Hopkins University Press, 2009.
ORTALLI, Gherardo, SCHMITT, Oliver J., et ERMANNO, Orlando (éd.), Il Commonwealth veneziano tra 1204 e la fine della Repubblica. Identità e peculiarità, Venise, Istituto Veneto di Scienze, Lettere e Arti, 2015.
16. Шривиджая: малайская талассократия(Пьер-Ив Манген)
История морского государства Шривиджая во многом остается непостижимой. Между VII и XIII вв. в ее орбиту входили три современных государства Юго-Восточной Азии: Индонезия, Малайзия и Таиланд. Шривиджая уже давно считается неотъемлемым элементом индонезийской истории, став частью дискурса идентичности националистического движения. Когда Индонезия получила независимость, малайское государство было упомянуто в вводной части Конституции наряду с яванской империей Маджапахит как одно из двух «национальных государств», стоящих у истоков современной республики. Тем не менее, опираясь на научные доводы, но чаще на откровенно националистические аргументы, ряд авторов утверждали, что Таиланд и Малайзия, делящие между собой Малаккский полуостров, также могли быть центром Шривиджаи. Несмотря на это, большинство историков и археологов Юго-Восточной Азии считают, что Шривиджая появилась в конце VII в. н. э. в районе Палембанга, центра современной провинции Южная Суматра, в 80 км вверх по течению от устья реки Муси, а ее политический центр оставался на юго-востоке Суматры до самого падения островного государства семь веков спустя. Сложные отношения с периферией, которую образовывали второразрядные портовые города тайско-малайского полуострова, островов Ява и Борнео, благодаря которым Шривиджаю можно считать талассократией, все еще недостаточно изучены: было ли это территориальное объединение федерацией городов-государств или отношения выстраивались по вертикальной модели?
Вместе с тем исследования, посвященные Шривиджае, оказались в центре научной дискуссии о происхождении, формировании и организации государств Юго-Восточной Азии. Долгий путь прошла историография от ориенталистских работ середины XX в., среди которых попадаются такие жемчужины, как последнее издание «Индуизированных государств Индокитая и Индонезии» Жоржа Седеса, до сих пор во многом остающаяся лучшим справочным изданием по данной теме[411]. Раньше было принято считать, что Шривиджая и другие «индианизированные» государства Юго-Восточной Азии возникли в IV–V вв. н. э. на месте доисторических примитивных и неизменных территориальных образований, соприкоснувшись с индийской цивилизацией, более развитой в культурном отношении. В недавнее время археологи открыли прибрежные населенные пункты в западной части Юго-Восточной Азии, которые на протяжении тысячелетия в период V в. до н. э. — V в. н. э. имели регулярные торговые и культурные контакты с Индией