[23]. Завершив свои кровавые дела в Абидосе, македонский царь поспешил домой и обнаружил римскую армию, высадившуюся в Аполлонии, и римский флот у Керкиры.
Было послано только два легиона, поскольку новая война в Италии оставалась непопулярной и сенат рассчитывал в основном на дипломатические методы и помощь греческих союзников, а не достижение победы римской кровью. Сенат сразу приступил к выполнению задачи дипломатической изоляции Филиппа V, одновременно заручаясь как можно большим числом союзников. Римляне были уверены в родосцах и Аттале, но в Греции надежными союзниками считались только афиняне. Этолийцы от них отдалились, а остальные заняли выжидательную позицию. Обе стороны хотели заполучить себе Ахейский союз, но в этот кризисный момент Филопемен потерпел поражение, стараясь всеми средствами обеспечить свое повторное избрание (что было противозаконно) стратегом. Он покинул страну и направился на Крит. Он был единственным человеком, способным держать в узде Набиса, и теперь Ахейский союз оказался в очень трудном положении. Он мог или рассориться с Филиппом V, тем самым поставив себя под удар со стороны и его и Набиса, или вызвать раздражение римлян, которые были явно сильнее. После долгих и бурных дискуссий Ахейский союз решил сохранить нейтралитет. Такую же позицию заняли этолийцы, по крайней мере до первых римских побед. Тогда они присоединились к более сильной стороне.
А Филипп V тем временем продолжал демонстрировать способности военачальника. Он держал римлян за границами Македонии, заблокировав горные проходы на хребте Пинд, который отделял Эпир от Македонии, и только после двухлетних усилий Фламинин сумел обеспечить проход римской армии в Фессалию. Почему римляне не задействовали флот на восточной стороне македонских владений, не вполне ясно, но некоторая задержка была вызвана некомпетентностью консулов и мятежом войск в римском лагере — новая и странная для римлян ситуация. Когда Фламинин закрепился в Фессалии, он провел зиму, продолжая изолировать Филиппа V и убеждая пока еще остававшиеся нейтральными государства присоединиться к Риму. После бурных дебатов Ахейский союз наконец согласился, правда исполненный страхом и сомнениями. Филипп V предложил переговоры и даже сумел добиться двухмесячного перемирия, чтобы обсудить условия с сенатом, но римляне заняли неуступчивую позицию: они хотели, чтобы он ограничился одной только Македонией, вывел все свои войска из Греции, в том числе Фессалии — иными словами, хотели вернуть его в первоначальные границы Македонии, какой она была при Демосфене.
Решающее сражение произошло при Киноскефалах (Собачьи Головы) в 197 г. до н. э. Численность армий была равной — по 25–26 тысяч. Там впервые после Пирра строй римлян встретил фалангу эллинистических царств. Римские командиры впоследствии говорили Полибию, что в жизни не видели ничего ужаснее. На ровной местности фаланга была неодолима, если только не атакована с тыла, но она была совершенно не приспособленной для быстрого наступления и передвижения по пересеченной местности. В рассматриваемом случае бой начался неожиданно. Римская кавалерия в тумане наткнулась на македонцев. Македонцы сначала добились успеха, потом потерпели поражение, после чего получили подкрепление и стали убеждать царя построить пехоту двумя фалангами, чтобы решить исход дня. Правая фаланга, наступая вниз по склону возвышенности Киноскефалы, действовала успешно, зато левая не сумела добраться до гребня в нужное время и в боевом порядке и была контратакована и опрокинута правофланговыми легионами римлян со слонами впереди. После этого римляне обнаружили, что находятся практически в тылу успешной правофланговой македонской фаланги, и окружили ее. Знак капитуляции — поднятие сарисы, длинной пики, — не был понят победителями. На поле боя было убито, ранено и пленено 13 тысяч македонцев. Царь спасся, сжег все свои секретные бумаги и предложил начать переговоры.
Разумеется, мелкие союзники, присоединившиеся к римлянам в последний момент и не оказавшие почти никакой помощи в военных действиях (это не относится к этолийцам), громко требовали уничтожения Македонии. Но римский полководец был спокойнее и мудрее. Он знал, каким долгим и трудным был переход по горным перевалам в это царство. К тому же он не мог не понимать, что у Филиппа V еще есть ресурсы. Заручившись помощью фракийцев и дарданийцев, он мог снова начать затяжную и опасную борьбу. Скорее римлянин хотел, не позволяя Филиппу V господствовать в Греции, все же оставить его с достаточными силами, чтобы македонцы могли дать отпор варварам, постоянно угрожавшим Греции. Ситуация усугубилась тем, что в Испании началось большое восстание, а восточный союзник Филиппа — Антиох III, — который вел себя с намеренной медлительностью и даже не подумал прийти на помощь, теперь ввязался в войну с родосцами. То есть на восточном горизонте появились новые трудности. И Филиппу приказали уменьшить армию и флот, отказаться от всех греческих владений и в дальнейшем воздержаться от нападений на союзников Рима.
Сделаем небольшую паузу. Итак, с запада был нанесен первый удар по империи Александра. Можно, конечно, отметить, что первое ограничение последовало со стороны Чандрагупты (см. главу 6), когда он занял провинции, протянувшиеся до Инда (и не только — занял Гедросию, Арахосию, Дрангиану, Арейю, Парапамисады. — Ред.), заставив Селевка уступить ему часть приобретений великого завоевателя. Но эти удаленные провинции вряд ли можно считать полноправной частью эллинистического мира. (Позже Греко-Бактрийское царство заняло эти территории. — Ред.) Более серьезным и реальным стал подъем около 250 г. до н. э. Аршака, который не только создал в провинции Атропатена прочную восточную монархию, но и отрезал от настоящего эллинизма царство Бактрия, которое явно стремилось к единству эллинистической культуры.
Но все эти потери ничего не значили в сравнении с унижением Македонии, сердцевиной и хребтом всей системы царств империи. Высший военный класс в Египте и Сирии до сих пор именовали македонцами. Тем не менее мы знаем о египетском регенте Сосибии (младшем), жившем как раз в это время, который, вернувшись после визита в Пеллу, взирал на «македонцев» Александрии с нескрываемым презрением. В горах и долинах Македонии жили хорошие мужественные люди, которые завоевали мир и не забыли этого, а теперь они были разбиты и лишены всего, кроме бессмертных традиций. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что они приготовились к новой борьбе, пусть даже безнадежной. Потребуется еще одна трудная и кровопролитная война и еще одно генеральное сражение, чтобы завершить их покорение. Если они потерпели поражение, то исключительно по причине своей изоляции, в которой оказались из-за пороков царя, зависти и мелочной недальновидности соседей-греков, беспомощности Египта и преступной медлительности царя Сирии Антиоха III. Расплата за это вскоре последовала.
Глава 28ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЙ МИР В 197–190 гг. до н. э. ВТОРОЕ УТВЕРЖДЕНИЕ РИМСКОГО ГОСПОДСТВА. БИТВА ПРИ МАГНЕСИИ
Действия Фламинина (в 198 до н. э. был римским консулом. — Ред.) в Греции после сражения при Киноскефалах отражены в любой книге по римской истории: лучше всего, пожалуй, у Моммзена, если мы сделаем скидку на его презрение к мелким государствам и открытое утверждение, что сильнейший имеет право господствовать. Фламинин в то время был не только римским проконсулом (то есть наместником), но и личностью, обладавшей большим влиянием в государстве, — предполагалось, что он много знает о греческом мире и, как человек культурный, будет хорошим представителем римского сената на Востоке. Для большинства римских аристократов греческая культура была чуждой. Они или не знали греческого языка вообще, или знали очень плохо, боялись, что их посчитают варварами, и вместе с тем хотели поддержать достоинство Рима на Востоке. Фламинин же был человеком новой культуры, умел разговаривать с царями и выступать в греческих синодах (собраниях). Этим он чрезвычайно гордился и мечтал войти в историю, как благодетель и освободитель Греции. Отсюда его первое объявление о свободе всех греков, бывших подданными Филиппа V, на Истмийских играх в 196 г. до н. э. Предполагалось, что остальные и так были свободными. Отсюда и его крайняя терпимость, снисходительность к наглости и несдержанности этолийцев, активно помогавших ему в кампании, особенно в начале большого сражения с Филиппом V, и не получивших от него позволения ни разграбить Македонию, ни расширить свою лигу за счет Фессалии. Отсюда же его терпимость к жителям Беотии, которые повадились убивать римских солдат по одному; и даже к спартанскому правителю Набису, которого Фламинин победил в кампании 195 г. до н. э., поддержав войска Ахейского союза, но не казнил его. Он оставил Грецию действительно свободной, но свободной только заняться своими собственными внутренними распрями, которым, как показали последующие события, она предавалась со всей страстью.
Тем более неблагоразумной была его настойчивость в сенате — и сенат, вопреки обыкновению, пошел на поводу у Фламинина, предлагавшего вывести все римские войска из трех крепостей, ранее занимаемых Филиппом V, — Деметриады (в Фессалии), Халкиса (Халкиды) и Коринфа. Дело в том, что прежний союзник Филиппа V Антиох Великий явно готовился оспорить у римлян часть их добычи. Он находился в Эфесе и строил планы занять место Филиппа V на Эгейском море. Он недавно принимал с максимальным почтением могущественного Ганнибала, которого римляне, все еще испытывая опасения, вынудили бежать в 195 г. до н. э. из Карфагена, где он проводил опасно популярные реформы. Перед лицом явной и нешуточной опасности сентиментальный римлянин в 194 г. до н. э. собрал греков в Коринфе и объявил о ликвидации оков, которые так долго стесняли их патриотизм и ограничивали свободу воевать.
Эти декларации независимости, сделанные не народом, а его хозяевами, были достаточно нелепыми еще в дни Полисперхонта, Деметрия Полиоркета и Птолемея I. Теперь это были всего лишь обещания циклопов, что мелкие государства будут поглощены последними, после того как помогут — средствами и кровью — подчинить крупные государства эллинистического мира.