– Мы никогда его на закончим! Год пройдет, а мы так и будем копаться на одном и том же месте!
Скоро я перестану быть сиротой. Скоро у меня появится настоящая семья. Мои дружки уже принадлежат прошлому. Расставание будет тяжелым, но чем раньше я оборву связи с тремя «В», тем лучше.
Теперь, когда у меня появился настоящий папа, у меня осталось одно желание: выйти отсюда.
55. Энциклопедия
КАК ОТСЮДА ВЫЙТИ? Загадка: как соединить эти девять точек четырьмя линиями, не отрывая карандаш от бумаги?
Решение:
Его часто не находят, потому что наша мысль не выходит за территорию рисунка. Но условия не выходить нет!
Отсюда мораль: чтобы понять систему, надо… от нее отвлечься.
Эдмонд Уэллс,
56. Пападопулос
Эдмонд Уэллс объявляет, что пришел конец любой загадочности. И верно, его загадки ничего не стоит разгадать.
Его Улисс Пападопулос – монах-отшельник. Он построил дом, натащил туда провианта, чтобы хватило до конца его дней, и замуровал дверь.
Свое убежище он расположил с умом – на одном из самых удаленных и самых высоких пиков Андских гор, недалеко от Куско, что в Перу.
Там Улисс Пападопулос медитирует и пишет. Это человечек с черной курчавой бородой, с отросшими ногтями, плохо заботящийся о чистоте тела. Когда десять лет живешь затворником в келье площадью в двадцать квадратных метров, то перестаешь следить за одеждой и за гигиеной. Зачем, если единственные твои гости – пауки?
Монах занят записью последнего афоризма Эдмонда Уэллса, когда к нему наведываемся мы. Афоризм гласит, что, чтобы понять систему, надо от нее отвлечься. Моего друга Рауля это утверждение приводит в восторг. Не этим ли самым занимаемся мы? При нашем приближении Пападопулос резко прекращает строчить.
– Кто здесь?
Холодный душ! Смертный раскрыл наше присутствие! Скорее за шкаф!
Он принюхивается.
– Я вас чую. Вы ведь здесь?
Этот человечек – несравненный медиум. Он вертится на месте, как кот, унюхавший мышь.
– Я чувствую, что вы здесь, святой Эдмонд.
Мы силимся унять свечение наших аур.
– Вы здесь, святой Эдмонд. Я это знаю и чувствую.
Если бы я знал, что превращусь в ангела, страшащегося смертных…
– Я давно вас дожидаюсь, – бормочет писарь. – Одно дело – абсолютное знание, и совсем другое – одиночество…
Мы с Раулем боимся шелохнуться.
– Это я только с виду мистик. У каждого есть предел. Вы пообещали диктовать все, что я пожелаю записать. С тех пор по утрам моя голова, ясное дело, полна текстов, но как же насчет того, чтобы вас увидеть?
Мы старательно ежимся.
– Готово! – восклицает он. – Я вас обнаружил, святой Эдмонд!
Он подскакивает к шкафу, силится опрокинуть его на себя, потом так же внезапно передумывает и отпрыгивает в центр комнаты.
– Раз вы так, я увольняюсь! – гневно провозглашает он. – Извините, но такое неуважение совершенно недопустимо.
В страшном волнении греческий монах хватает огромную деревянную колотушку и обрушивает ее на камни, которыми когда-то замуровал дверь.
Из-за нас писарь решил прекратить свое затворничество! Я пихаю Рауля Разорбака локтем:
– Надо ему помешать. Эдмонд Уэллс никогда нам этого не простит!
– Сюда, бескрайний мир! Ко мне, красавицы! – истошно орет бедняга. – Я отказываюсь от обета целомудрия! От всего отказываюсь, в том числе и от обета молчания! Молитвам тоже конец! Раскрываю объятия ресторанам и дворцам, подлинной жизни!
Каждый выкрик он сопровождает ударом колотушкой.
– Потратить десять лет жизни на запись философских афоризмов – благодарю покорно! Удосужились меня навестить – и ни здрасьте, ни прощай! Нет уж, хорошенького понемножку. Религия – капкан для желторотых послушников. Ну и простофиля же я: стоило появиться светящейся фигуре с просьбой засесть в одиночестве в горах и записывать ее мысли, как я тороплюсь повиноваться!
– Один из нас должен себя обнаружить, – говорю я.
– Вот и давай, – отвечает Рауль.
– Нет, ты давай.
От души размахивая своей колотушкой, монах горланит песню группы Pink Floyd – The Wall:
– We don’t need your education…[2]
По келье пулями разлетаются осколки камней, пыль стоит столбом. Я выталкиваю Рауля из-за шкафа. Монах застывает на месте: увидел! Он – настоящий одаренный медиум. Он в ошеломлении валится на колени и судорожно сплетает пальцы.
– Явление, наконец-то! – бормочет он себе в бороду.
– Оно самое, – подтверждает Рауль, для пущего эффекта заставляя свою ауру переливаться всеми цветами.
Горе-комедиант! Но на первом месте у него – радость оттого, что его разглядел человек из плоти и крови. Улисс Пападопулос истово осеняет себя крестными знамениями. Судя по всему, мы сильно впечатляем смертных, когда попадаемся им на глаза. Мне тоже охота предстать перед отшельником, чтобы удвоить эффект, но тот и без меня уже на грани апоплексического удара. Крестясь с удвоенной скоростью, он валится Раулю в ноги.
– Да уж… действительно… – лепечет мой друг, выигрывая время. – Ясное дело… уж конечно… вот он я.
– Ах, какое счастье! Я вас лицезрю, святой Эдмонд. Вижу вас своими собственными глазами.
Рауль – не иначе, он не избежал угрызений совести – отвечает:
– Если на то пошло, я не Эдмонд, а Рауль, «коллега» Эдмонда, диктующего вам «Энциклопедию». Он не смог… прилететь, просил принести за него извинения. Он разрешил мне его заменить.
Монах от счастья оглох, Раулю приходится несколько раз повторять одно и то же, даже по слогам, чтобы до того дошло. Отшельник тянет руки к своему фолианту.
– После святого Эдмонда – святой Рауль! Святой Рауль, святой Рауль! Это благословение! Я – покорный раб всех святых! – кричит Пападопулос.
– Прекрасно! – откликается Разорбак. – Будьте так добры, ответьте, упоминается в «Энциклопедии» цифра «7»?
– Цифра «7»? – удивленно переспрашивает монах. – А как же! Само собой, святой Рауль, само собой. Где ее только нет!
– Покажите! – требует ангел.
Монах бросается к книге, молитвенно слюнявит палец и торопливо листает страницы. Сначала он находит коротенький текст о символике семерки в картах Таро. Следующий текст длиннее – он о значении символа «7» в мифах и легендах. Третий – о семи ступеньках лестницы Иакова…
Проблема с «Энциклопедией Относительного и Абсолютного Знания» в том, что она – настоящий кладезь знаний. Мысль нашего наставника растекается во все стороны. «Энциклопедия» содержит философские размышления, но в ней находится место и для кулинарных рецептов, и для научных курьезов, и для загадок. В ней нарисованы портреты, проливается новый свет на факты из истории Земли. Настоящий хаос! Чтобы все это прочесть, нам надо наведываться сюда снова и снова!
Рауль советует писарю составить указатель или по крайней мере оглавление с указанием страниц. Листая книгу, он натыкается на психологические тесты, на интервью звезд… А вот и кое-что любопытное: как говорится в одной из статей, географически мир Семерок не примыкает к миру Шестерок. Исходя из этого, искать его следует «там, где совершенно нет шансов его найти».
Мы вдруг перестаем ощущать тепло или холод, нас окатывает ледяным дыханием.
– Блуждающие души! – волнуется Рауль.
Перед нами бредет вереница призраков. Они похожи на нас с той лишь разницей, что, в отличие от нас, не светятся, а поглощают свет.
Рауль, дольше меня находящийся в раю, объясняет, что это эктоплазмы – самоубийцы, раньше времени расставшиеся с жизнью, или жертвы убийства, чьи души, переживающие страшные терзания, предпочитают задержаться здесь, чтобы решить проблемы из прошлого, а не вознестись на небо для очищения перед другой жизнью.
– Люди, даже после смерти отказывающиеся склеить ласты?!
– Не отказываются, а просто не могут. Некоторые жаждут реванша, мести – эти держатся за свое призрачное состояние, чтобы не давать покоя своим обидчикам.
– А нам они могут причинить вред?
– Нам – нет. А вот Пападопулосу очень даже могут.
– Мы же ангелы, а они – всего лишь неприкаянные души! – не соглашаюсь я.
– Они сохранили больше близости к людям, чем мы.
Рауль опасается, что это мы подманили их к убежищу греческого монаха. Блуждающие души непрерывно находятся в поиске уязвимых тел, а мы, спустившись на Землю и обозначив свое присутствие, указали им на жилище медиума.
Призраков становится все больше. Теперь их уже десятка три. Выглядят они так же, как в момент смерти. Перед нами воины-инки, покрытые ранами, полученными от аркебуз конкистадоров. Можно подумать, что мы перенеслись в роман Лавкрафта! Самый страшный среди них – вождь. Я жмусь к Раулю.
– Как нам с ними сладить? – спрашиваю я его.
57. Венера, 7 лет
Зеркало. Новый нос сделал меня еще красивее. Меня отдали в школу для детей-звезд, использующую методику преподавания доктора Хаткинса. Нам позволяют делать все, что и когда захотим, – это способ свободного выражения наших побуждений. Я чаще всего сижу и рисую маленького заключенного.
– Кто это? – спрашивает учительница. – Твой папа? Твоя мама?
– Нет, это Другой.
– Какой другой? Прекрасный Принц?
– Нет, Другой – это тот, кто иногда мне снится.
– У твоего Другого есть специальное обозначение: Прекрасный Принц, – подсказывает мне учительница. – Я тоже его искала-искала и, наконец, нашла: это мой муж.
Ничего так меня не раздражает, как взрослые, не слушающие детей и воображающие, что сами все знают. Я кричу:
– Нет, Другой – никакой не Прекрасный Принц! Он сидит в тюрьме и хочет на волю. Одна я могу его понять, только для этого мне надо вспомнить…
– Что вспомнить?
Не хочу терять время и ухожу от нее.
На прошлой неделе один журнал захотел меня сфотографировать. Спасибо маме, это она рекламирует меня всюду, где бывает по работе. Я позировала два-три часа, сидя на табурете с букетом цветов. Кажется, меня снимали на календарь. Мама ост