У меня из головы не выходят клиенты. Ладно бы я был им не нужен! Нет, я уверен, что они в опасности. Жак слишком чувствительный. Игорь – гордец. Венера очень уязвима.
Рауль шлет мне утешительную мысль. Он просит меня сосредоточиться на исследовании. На каждом вираже я на долю секунды задерживаюсь. Ладно, обещаю быть внимательнее.
Рауль, Фредди, Мэрилин Монро и я посещаем сотни планет. Бывает, спускаемся на поверхность, чтобы найти один лишь щебень. И ни следа разума.
Я предлагаю опускаться только на планеты с умеренными условиями, с океанами и атмосферой. Рауль возражает, что планета, куда отправилась Натали, не обязательно такая же, как наша, но Фредди меня поддерживает. Мои критерии позволяют сократить количество подлежащих обследованию планет в целых десять раз. Их было двести миллиардов, осталось «всего» двадцать миллиардов…
Мы не ожидали, что у нас на пути вырастет этот грозный противник – неохватность Вселенной.
113. Жак
Чем больше пишу, тем страннее ощущения. Пишу, весь дрожа, это очень похоже на плотскую любовь. Уношусь на несколько минут неведомо куда. Забываю, кто я такой.
Сцены выписываются сами собой, как будто персонажи освобождаются от моей опеки. Я наблюдаю за их жизнью в моем романе, как за рыбками в аквариуме. Приятно, не скрою, но при этом страшновато. Такое впечатление, что я играю с взрывчаткой, понятия не имея, как ею пользоваться.
Пишу и уже не помню, кто я, забываю, что пишу, забываю все вообще. Я рядом с моими персонажами, живу вместе с ними в сюжете. Это как сон наяву. Эротический сон, между прочим, потому что дрожит все тело. Чувство экстаза. Транс. Краткое волшебное мгновение. Каких-то несколько минут, а то и считаные секунды.
При этом не мне определять, когда настанут эти экстатические мгновения. Нагрянут, когда сами пожелают. Это награда мне за удачную сцену, за хорошую музыку, за правильные мысли. Когда это кончается, я сижу без сил, весь в поту. После этого наваливаются уныние, тоска и сожаление, что это чудесное мгновение оказалось таким скоротечным. Тогда я делаю музыку тише и глушу себя телепрограммами, чтобы забыть про боль, причиняемую осознанием, что покорение вершин – редкая случайность.
114. Игорь
Подпрыгнув, я швыряю гранату в гущу появившейся прямо передо мной группы чеченцев. И тут же спасаюсь бегством. На бегу я не думаю о свистящих между моими икрами пулях. Кидаюсь к колодцу посередине деревни и цепляюсь за подвешенное над ним ведро.
«Волков» изрядно проредили. Я не вижу Стаса. Делаю тише «Ночь на Лысой горе», льющуюся мне в уши из плеера. Теперь мне слышно мое собственное дыхание, треск и гул пожара у меня за спиной, крики, приказы, вопли раненых, зовущих на помощь.
115. Венера
Меня молча разглядывают члены жюри. Я, в свою очередь, разглядываю со сцены их. Сидящий в центре чемпион по боксу в тяжелом весе пялится на мою грудь. Справа и слева от него сидят подзабытые киноактеры, телеведущие, режиссер эротического кино, несколько фотографов, специализирующихся на художественном «ню», давно не забивавший голов футболист.
И это мои судьи? Это они будут решать мою судьбу? Меня гложут сомнения. Но камеры тут как тут, они транслируют зрелище на всю страну. На меня таращатся миллионы людей. Я шлю им улыбку и даже, набравшись смелости, подмигиваю. Насколько мне известно, правилами это не запрещено.
Мне страшно. Ух как страшно! Счастье, что я наглоталась транквилизаторов.
116. Энциклопедия
Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ХОРОШО, А ЧТО ПЛОХО (маленькая дзен-сказка). Фермеру дарят подарок для сына – белую лошадь. Сосед ему говорит: «Повезло же тебе! Мне такую красивую белую лошадь никто не подарит». – «Не знаю, хорошо это или плохо…» – отвечает фермер.
Позже фермерский сын садится на лошадь, а она встает на дыбы и сбрасывает его. Парень ломает ногу. «Какой ужас! – говорит сосед. – Недаром ты сказал, что это может быть плохо. Наверняка подарок был сделан с коварной целью. Теперь твой сын калека!» Но фермер в ус не дует. «Не знаю, хорошо это или плохо», – бросает он. Начинается война, парней мобилизуют, но фермерский сын со сломанной ногой остается дома. «Во всей деревне один твой сын не пойдет на войну, – говорит сосед. – Повезло!» – «Не знаю, хорошо это или плохо», – отзывается фермер.
Эдмонд Уэллс,
117. Инвентаризация
Созвездие Ориона: ничего.
Созвездие Льва: немногочисленные одноклеточные организмы. По уровню интеллекта они недалеко ушли от камней.
Большая Медведица: не завершен даже процесс образования планет.
Звезда Лейтена: ледяные метеориты.
Мы тратим время зря.
Проклятие! Что все это время происходит с моими клиентами?
118. Игорь
Я не высовываюсь из-за края колодца. Кто-то на всякий случай бросает в колодец гранату. Я ловко ловлю ее правой рукой и рассматриваю. Афганская модель G34, плиточная оболочка. Времени трястись у меня нет, я спешу отправить гранату туда, откуда она прилетела. Мой визави ловит ее и немедленно перебрасывает мне. Я делаю то же самое. Игра в гранату!
Вопрос в том, у кого крепче нервы. На мое счастье, сержант научил меня жонглировать. Упорство того, другого, заставляет меня внимательно взглянуть на гранату и обнаружить, что заело чеку. Халтурное изделие: афганцы далеко не спецы в современных технологиях. Эта граната никогда не взорвется. То ли дело граната из моего комплекта, русское изделие, дело рук доброй русской матушки – ее устройство я знаю наизусть. Выжидаю пять секунд, вычисляю траекторию и отправляю гранату по назначению. Мой визави ловит подарочек с намерением опять вернуть его мне, но в этот раз у него в руках происходит взрыв.
Война – занятие не для новичков-любителей. В этом ремесле нужны методичность и ритмичность. Например, я знаю, что засиживаться в колодце вредно. Поэтому я выпрыгиваю оттуда, подбираю винтовку с оптическим прицелом, принадлежавшую моему подстреленному товарищу, и бегу к ближайшему дому, чтобы там спрятаться. Его используют как укрытие местные жители, но я, наставив на них винтовку, запираю все малочисленное семейство в кухне. После этого занимаю позицию у окна и спокойно озираю окрестности. Лазерный прицел – мое огромное преимущество перед противником. Я снова надеваю наушники от плеера и продолжаю слушать «Ночь на Лысой горе». В поле моего зрения появляется вражеский солдат, по его лбу ползет красная лазерная «муха». Я жму на курок. Одним меньше.
119. Жак
Я сажаю шестерку крыс в стеклянный аквариум и принимаюсь за ними наблюдать. Они наблюдают за мной. Кошка держится на почтительном расстоянии. У меня впечатление, что они знают, что я рассказывал о них, и буквально позируют у прозрачной стенки аквариума. Жаль, не могу прочесть им, как я их изобразил.
Мона Лиза II трется об мою ногу, желая удостовериться, что ее место в моем сердце не занято теперь этими чудищами с острыми зубами.
Я перечитываю написанное.
Вижу, что мой роман расползается во все стороны. Непонятно, почему сцены расположены именно в таком порядке. Я понимаю, что нужно соорудить строительные леса, которые поддерживали бы всю конструкцию и обозначали бы места для всех сцен. Придать им геометрическую структуру? Выстроить сюжет по принципу круга? Я пробую разные варианты. В конце повествования мои персонажи оказываются в том же положении, с которого все начиналось. Дежавю. Закрутить спираль? Чем дальше, тем шире охват, так вообще можно вылететь в бесконечность. Тоже неново. Линейный сюжет? Банально, так все делают.
Я представляю себе более сложные геометрические фигуры. Пятиугольник. Шестиугольник. Куб. Цилиндр. Пирамида. Тетраэдр. Декаэдр. Какая геометрическая структура сложнее всего? Собор. Я покупаю книгу про готические соборы и вычитываю в ней, что их формы более-менее повторяют расположение звезд. Отлично. Напишу роман в форме собора. Принимаю за образец Шартрский собор, истинную жемчужину XIII века, битком набитую символами и зашифрованными посланиями.
Я тщательно переношу план собора на широкий лист ватмана и стараюсь, чтобы развитие сюжета романа соответствовало его главным точкам. Пересечение интриг – пересечениям нефов, неожиданные развязки – замкам свода. Это веселая работа, позволяющая множить параллельные сюжеты. Мое письмо приобретает плавность, жизненные траектории персонажей естественным образом вписываются в эту безупречную структуру.
Я слушаю Баха. Иоганн Себастьян Бах тоже использовал для своих сочинений структуры соборного типа. Две мелодические линии время от времени пересекаются, отчего уху начинает мниться, что оно слышит третью, хотя никакой инструмент ее не исполняет. Я пытаюсь воспроизвести этот эффект в своей прозе при помощи двух наползающих друг на друга интриг, порождающих иллюзию третьей, воображаемой.
Шартрский собор и Иоганн Себастьян Бах – вот мои секретные строительные леса. На этом прочном остове мои персонажи чувствуют себя уверенно, так что я уже не пишу, а строчу. Теперь вместо максимум пяти страниц в день я выдаю на-гора целых двадцать. Мой роман пухнет на глазах. 500, 600, 1000, 1534 страницы… Это уже не какой-нибудь детектив, а целая крысиная «Война и мир».
Вот теперь написанное кажется мне достойным прочтения.
Дело за малым: найти издателя. Я рассылаю рукопись по почте дюжине главных книжных издательств Парижа.
120. Венера
Голосование. Я грызу сломанный ноготь. Жизнь отдала бы за сигарету, но правила запрещают курить. В этот момент решается моя судьба.
121. Игорь
Целюсь. Стреляю. Второй убитый. Добавляю к нему третьего. И четвертого. До чего же здорово работать под музыку! Спасибо упадочному Западу за изобретение плеера. Мне чудится мать. Целюсь не в сердце, а в голову. При мысли о матери у меня всякий раз возникает желание положить палец на курок.