Осколки лобового стекла попали мне прямо в лицо. Я родилась красивой, а умираю уродливой. Однажды я пожелала, чтобы подобное испытала моя соперница. Теперь это произошло со мной. Какая ирония судьбы! Возможно, все зло, которое мы желаем другим, учитывается где-то и потом возвращается к нам, как бумеранг.
Странно, что на смертном одре я думаю о зле, которое я пожелала Синтии Корнуэлл, давно забытой сопернице.
Это конец. Я думала, что можно жить, укрывшись от опасностей, но спрятаться нельзя нигде. Даже если едешь осторожно на хорошей машине, в демократической стране, пристегнувшись ремнем безопасности, вместе с защищающим тебя мужем, вместе с прогрессом медицины, технологий, человечества, нигде нельзя быть в полной безопасности.
Может быть, нам с Рэймондом не нужно было ехать в этот отпуск? Может быть, нужно было спокойно остаться дома?
По крайней мере, мне удалось одно: наша семейная пара. Я знаю, что умру. В это последнее мгновение я чувствую в себе веру. Нужно ли быть близко к смерти, чтобы поверить в Бога? Мне кажется, что да. Я верила в ангелов, когда у меня были небольшие неприятности. Я верю в Бога, когда появилась большая проблема.
198. Жак. 88 лет
Мне восемьдесят восемь лет, и я знаю, что умру. Почему я так долго жил? Потому что мне нужно было выполнить свою «миссию».
Тридцать семь книг. Я хотел публиковать по одной в год, и мне это почти удалось.
Я пишу последнюю, ту, что объясняет и соединяет все остальные. Читатели поймут, почему в моих книгах персонажи имеют одни и те же фамилии. На самом деле все мои книги были продолжением одна другой, и поэтому между ними никогда не было разрыва. Я объясняю наконец связь, объединяющую книги про крыс с книгами про Рай, про мозг и с другими произведениями.
Я пишу в ноутбуке, который мне дали в больнице, где я лежу, последнее слово: «Конец».
В идеале нужно бы было испустить дух, напечатав это слово. Этакий Мольер, умирающий на сцене. Но я жду. Смерть медлит. Чтобы скрасить ожидание, я в сотый раз принимаюсь подводить итог. Я по-прежнему беспокойный, но благодаря Натали я изменился. Мне удалось выйти из одиночества, потому что с ней хорошие ингредиенты совместились, чтобы осуществилась магическая формула: 1 + 1 = 3.
Мы оба автономы. Мы оба дополняем друг друга. Мы оба отказались изменять друг друга и приняли наши недостатки.
Она помогла мне улучшить мою способность отказа от желаний. Теперь я могу продержаться более двадцати секунд, не думая ни о чем, и это очень хорошо помогает отдохнуть. С Натали я узнал, что значит настоящая супружеская пара. Это можно выразить одним словом «соучастие». Слово «любовь» слишком опошлено, чтобы сохранять свой смысл.
Соучастие. Содействие. Доверие.
Натали всегда была моим первым читателем и моим лучшим критиком. Натали, увлекающаяся гипнозом, практикует регрессии и утверждает, что мы уже были знакомы в предыдущих жизнях и как животные и как люди. Даже как растения. Я был тычинкой, а она пестиком. Она говорит, что мы любили друг друга в России и в Древнем Египте. Я ничего об этом не знаю, но мне приятно об этом думать.
Помимо своих «путешествий», Натали меня ничем не раздражает, не считая одной вещи. Она всегда права, и это очень действует на нервы!
У нас трое детей, две девочки и мальчик. Я разрешал им делать все, что они хотели. Впрочем, я никогда не отказывался от своего поста наблюдателя за будущим. Вначале моим орудием была наука. Сейчас я считаю, что ученые не спасут мир. Они не найдут правильных решений, они лишь смогут указать на негативные последствия неправильных решений.
Слишком поздно играть в революционеров. Мне надо было научиться нервничать и громогласно возвещать, когда я был молод. Гнев – это дар, получаемый с рождения. Я предоставляю другим, в частности моей старшей дочери, очень требовательной и нетерпимой, идти этим путем.
Я считаю, что профессионально добился всего, чего хотел. Я был крысой-автономом, которой и мечтал стать. За то, чтобы не иметь ни подчиненных, ни начальников, пришлось платить. Но это нормально. Я сказал своим детям: «Лучший подарок, который я могу вам сделать, – это дать вам пример счастливого отца».
Я счастлив, потому что встретил Натали.
Я счастлив, потому что моя жизнь постоянно обновлялась, она была полна неожиданностей и ставила вопросы, вынуждавшие меня меняться.
В этой больнице я ветшаю. Я знаю, что благодаря новым завоеваниям медицины я мог бы прожить еще, но я не хочу больше бороться, даже с микробами. Они в конце концов выиграли войну с моими лимфоцитами. Они не будут нежиться в моем кишечнике.
Старое сердце потихоньку отпускает меня. Пришло время увольнения. Я понемногу раздал то, что мне было дано. Я завещал имущество семье и благотворительным организациям. Я завещал, чтобы меня похоронили в моем саду. Но не просто так, а вертикально. Ногами к центру Земли, головой к звездам. Без гроба или пластикового мешка, чтобы черви могли поесть меня без церемоний. Я также попросил, чтобы надо мной посадили фруктовое дерево.
Теперь мне не терпится занять свое место в природных циклах.
Я медленно готовлюсь к большому прыжку. Я тяжело болен уже девять месяцев, то же время, что длится беременность. Одна за другой я освобождаюсь от своих одежд, слой за слоем, защита за защитой.
По прибытии в больницу я сдал костюмы и одел пижаму. Как ребенок. Я отказался от стоячего положения и лежу в кровати. Как ребенок.
Я сдал зубы, вернее, вставную челюсть, потому что мои зубы давным-давно выпали. Теперь у меня беззубый рот. Как у ребенка.
Ближе к концу я сдал память, все более непостоянную подругу. Я помню только далекое прошлое. Мне легче уходить без сожалений. Я боялся болезни Альцгеймера, когда человек не узнает родных и не помнит, кто он. Это было моим самым большим опасением. Слава Богу, это испытание меня миновало.
Я сдал волосы. Да они и так были седые. Я совершенно лыс. Как ребенок.
Я сдал голос, зрение, слух. Я стал практически нем, слеп и глух. Как новорожденный.
Я снова становлюсь ребенком. Как новорожденного, меня пеленают и кормят бульоном с ложечки. А я забываю язык и что-то лепечу. То, что называют маразмом, – это постоянно прокручивать фильм наоборот. Все, что ты получил, нужно сдать. Как снова надевают пальто в гардеробе, когда спектакль закончен.
Натали – мой последний защитный слой, моя последняя «одежда». Значит, я должен оттолкнуть ее, чтобы мое исчезновение ее не очень огорчило. Она меня не слушает, оставаясь бесчувственной к моим просьбам. Просто склоняет голову и улыбается, как будто говорит: «Мне плевать, я все равно тебя люблю».
Однажды мой лечащий врач приходит вместе со священником. Это молодой человек с бледной кожей, он сильно потеет. Он без лишних слов предлагает мне покаяться. Кажется, подобную штуку сделали и с Жаном де Лафонтеном. На смертном одре ему предложили отречься от его эротических произведений, если он хочет быть чинно похоронен на кладбище, вместо того чтобы быть брошенным в общую могилу. Жан де Лафонтен уступил. Но не я.
Я объясняю свою точку зрения. Все верующие меня нервируют. Это притязание на то, будто знаешь размеры бесконечности!
Я уверен, что религии вышли из моды, но в таком случае, что может заставить ими интересоваться? Я поднимаю глаза к потолку и вижу паука, плетущего паутину. Что может заставить им интересоваться? Ответ приходит мне мгновенно: «Жизнь».
Жизнь такая, как ее видят. Это достаточно волшебно, чтобы не изобретать ничего больше.
– А вы не хотите поговорить о вашем страхе смерти? – спрашивает священник.
– Смерти боятся, когда знают, что ее время еще не пришло. Теперь я знаю, что ее время пришло. Поэтому я не боюсь.
– Вы верите в Рай?
– Мне очень жаль, святой отец. Я думаю, что после смерти ничего нет.
– Что?! – восклицает он. – Вы, кто столько писали о Рае, вы в него не верите?
– Это был просто роман, и ничего больше.
В этот же вечер я умер. Натали была рядом. Она заснула, держа меня за руку. Мое тело свернулось в позу зародыша. Моей последней мыслью было: «Все хорошо».
199. Энциклопедия
Карма – лазанья. Мне в голову пришла забавная мысль. Время, возможно, не линейно, а «лазанично». Вместо того чтобы следовать один за другим, слои времени накладываются друг на друга. В этом случае мы не проживаем одну инкарнацию, а следом за ней другую, а одну инкарнацию И одновременно другую.
Возможно, мы проживаем одновременно тысячи жизней в тысячах разных эпох прошлого и будущего. То, что мы принимаем за регрессии, на самом деле просто осознание этих параллельных жизней.
200. Вынесение приговора моим клиентам
Игорь и Венера надолго задержались в Чистилище, размышляя над своей жизнью. Некоторые души спешат предстать перед трибуналом архангелов, другие предпочитают сперва перевязать свои раны. Игорь и Венера относятся к последним.
Это чисто техническое объяснение. Если быть более прозаичным, я бы сказал, что им нужно было поговорить с умершими близкими. Игорю – с матерью, Венере – с братом. К тому же, осознавая существование их кармического брата Жака, они ждали его, чтобы предстать перед судом все вместе.
Когда Жак скончался, Венера и Игорь приняли его, как будто они были членами одной семьи, которая наконец собралась вместе. Трогательно, когда клиенты ждут друг друга, чтобы вместе явиться на суд.
Во всяком случае, странно видеть, как совсем молодой Игорь, более зрелая Венера и старик Жак приветствуют друг друга, как снова встретившиеся старые друзья.
Они все поняли. Я знаю, что, прежде чем быть судимыми, они уже осудили сами себя. И я спрашиваю себя, зачем нужны архангелы. Нужно каждому дать возможность вынести себе вердикт.
Как адвокат защиты, я занимаю место, которое раньше занимал Эмиль Золя. Моих клиентов будут вызывать по одному в хронологическом порядке их кончины.