об очевидном», – сказала она, а затем принялась порицать Саклеров, призывая других художников сплотиться вокруг общей идеи – отделить музеи от этой семьи. Она уподобила отношения между миром искусства и его токсичными покровителями «замужеству за серийным убийцей». По словам Штейерль, здесь был необходим «развод». Руководство музея поспешно объявило[2005], что, хоть он и назван в честь Саклеров, «в будущем» в их планы не входит принимать дары от этой семьи.
Эти протесты не обошлись без последствий для протестующих. Однажды вечером помощница[2006] Голдин в группе PAIN, Меган Каплер, вышла из бруклинской квартиры Нэн. Вдруг она заметила на улице мужчину средних лет, который сидел в машине на водительском сиденье и явно наблюдал за ней. Через пару дней Каплер вышла из своего дома, расположенного в другой части Бруклина, чтобы выгулять собаку, и снова увидела того же мужчину. Они встретились взглядами. Она продолжила путь. Когда она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него, мужчина фотографировал ее на свой телефон.
Члены PAIN пришли к выводу, что Саклеры, должно быть, решили пустить за ними слежку, а тот мужчина был, вероятно, их субподрядчиком, так что будет очень трудно определенно доказать, на кого он работает. Через пару дней неизвестный снова появился перед домом Голдин. На этот раз члены группы вышли на улицу и сфотографировали его. Он не пожелал разговаривать с ними, но и прятаться не стал. Встал, прислонившись к своей машине, и с ухмылкой на лице принялся подстригать ногти. Зачем его прислали – проследить за членами группы или нагнать на них страху? В каком-то смысле это не имело значения. Само по себе присутствие этого незнакомца служило подтверждением того, что начатая ими кампания работает. В мае администрация музея искусств «Метрополитен»[2007], в котором появилось первое в истории Саклеровское крыло, объявила, что музей «воздержится» от подарков, которые делаются «не в интересах общества».
Узнав, что на кинофестивале Трибека состоится премьера документального фильма Мадлен Саклер «Это горькая правда, не правда ли?», Голдин добыла для себя и нескольких товарищей пригласительные на просмотр. Они принесли с собой аптечные пузырьки, вошли в зал поодиночке и сели в разных местах. После показа фильма должна была состояться пресс-конференция, но Мадлен явно нервничала. Должно быть, ее предупредили о нежелательных гостях. Вскоре к Голдин подошел охранник и вывел ее из кинотеатра.
– Вы знаете, кто снял этот фильм?[2008] – громко заговорила Голдин, оказавшись на улице. Она стала раздавать аптечные пузырьки любопытствующим прохожим, называя документальную ленту Мадлен «отмывкой репутации». О самой Мадлен Нэн говорила: – Она строит из себя социальную активистку[2009], но ее сделала богатой зависимость сотен тысяч людей.
На ее взгляд, любой саклеровский наследник, который «взял эти деньги»[2010] и даже не попытался ничего сказать, «виновен».
Когда репортер из «Гардиан» спросил Мадлен о ее семье, она ответила, что работает над своими фильмами «чуть ли не круглые сутки»[2011] и что работа – ее «единственная цель». Она не хотела говорить о своей семье. Когда настойчивый журналист упомянул тот факт, что она безмерно богата благодаря ОксиКонтину, и спросил, неужели ее ничего не смущает, Мадлен ответила вопросом: «А что конкретно должно смущать?»
Защитный аргумент Мадлен, когда она все же дала себе труд его высказать, сводился к тому, что о ней следует судить исключительно по ее творчеству, а не по бизнесу, которым, так уж случилось, владеет ее семья. Она «никогда не работала в этой компании и не имела на нее никакого влияния». (После этого интервью приглашение на праздничные мероприятия для журналистов «Гардиан» было отозвано.)
«Фамилия Саклер стала синонимом[2012] опиоидного кризиса, – говорила Нэн Голдин. – Я хочу спросить Мадлен: такого ли наследия вы хотите? Почему бы не употребить ваше имя, деньги и влияние для разрешения кризиса, взяв на себя ответственность?»
Земля под Purdue шаталась. В феврале 2018 года компания объявила[2013], что уволит половину торговых агентов и больше не будет рекламировать опиоиды врачам. Это могло бы показаться существенной уступкой требованиям внешнего мира, но внутри себя компания уже произвела расчеты[2014] и сделала вывод: поскольку ОксиКонтин – «зрелый» продукт, бизнес будет по-прежнему собирать сотни миллионов долларов прибыли от так называемых отсроченных продаж препарата даже без участия агентов. Тем же летом компания пошла еще на шаг дальше, полностью избавившись от торговых агентов[2015] и объявив, что «предпринимает важные шаги для трансформации и диверсификации с целью выйти за пределы нашей исторической сосредоточенности на обезболивающих средствах».
Но обновляться было уже слишком поздно. Расселл Портеной, «король боли», согласился участвовать в многоокружном судебном процессе как свидетель против Purdue[2016] и других компаний в обмен на то, что его самого не станут привлекать в качестве обвиняемого. Он признал, что осознавал «серьезные нежелательные последствия, связанные с опиоидами» еще в конце 1990-х годов, хоть и продолжал преуменьшать риски этих препаратов в публичных выступлениях. Что же касается Purdue, сказал он, даже среди обвиняемых в этом многоокружном деле она заслуживает особого отличия. Никакая другая компания «прежде не продвигала опиоидный препарат так агрессивно и не поощряла применение опиоида неспециалистами», отметил он.
Но самая большая угроза для Саклеров дала о себе знать в январе 2019 года, когда генеральный прокурор штата Массачусетс опубликовал исковое заявление[2017], сделав то, чего не сделал ни один другой прокурор за все двадцать лет судебных процессов против Purdue: в ней были поименно названы в качестве ответчиков восемь членов семьи Саклеров – Ричард, Беверли, Джонатан, Дэвид, Тереза, Кэти, Мортимер и Айлин.
Глава 27Названные ответчики
Невестка Ричарда Саклера, Джосс Саклер, была замужем за его сыном[2018] Дэвидом. Она жила в бруклинском районе Парк-Слоуп, там и познакомилась со своим будущим мужем на свидании «вслепую». Дэвид показался Джосс «типичным финансистом» – серьезным, пунктуальным, может быть, чуточку скучно-традиционным, в то время как она была пташкой более экзотической. Дочь канадского дипломата, Джосс ходила в школу в Японии и в юные годы лелеяла мечту стать разведчицей. Но вместо разведшколы поступила в Городской университет Нью-Йорка на отделение лингвистики. Когда Рэймонд Саклер был еще жив, Джосс и Дэвид проводили выходные с ним и его женой Беверли в семейном доме в Гринвиче. К Рэймонду (или Поппи[2019], как называли его внуки) Джосс относилась с большим пиететом. По ее словам, он был «признанным ученым и бизнесменом»: «Ему были пожалованы рыцарские звания во Франции и Англии». В особняке с видом на Лонг-Айленд-Саунд Рэймонд принимал видных гостей. Джосс казалось, что все его уважают и «обожают». Рэймонд был настолько известной персоной, что Джосс решила до окончания учебы в университете не менять фамилию, оставив девичью (ее звали Джейслин Рагглс), потому что не хотела «особого отношения» к себе. Темой ее диссертации была «наркопропаганда» мексиканских картелей и то, как эти криминальные группировки стараются, по ее выражению, «заручиться публичной поддержкой местных общин».
Защитив диссертацию, Джейслин Рагглс[2020] стала Джосс Саклер. Внешне она выглядела как каноническая жена миллиардера: стройная блондинка, очень спортивная, с пухлыми и выразительными губами. Но Джосс настойчиво доказывала, что не является просто красивой куклой. Она основала клуб для молодых богатых женщин[2021], которые пили вино, – или, как она сама его описала, «закрытый женский коллектив, интересующийся пересечением искусства, вина, моды и культуры». Она была профессиональным сомелье (второго, высшего уровня из возможных) и назвала эту женскую группу по интересам Les Bouledogues Vigneronnes (сокращенно – LBV), что в переводе с французского означает «бульдоги-виноделы»[2022]. «Джосс училась на аналитика потенциальных угроз[2023], и ее исследования фокусируются на оценке риска угрозы насилия, создаваемой мексиканскими картелями» – так говорилось в биографии на ее личном веб-сайте (впоследствии удаленной). Еще она была «страстной любительницей приключений», «стрельбы по мишеням», «скалолазкой и альпинисткой» и говорила «на английском, французском, испанском и фарси».
Как и Мадлен Саклер, Джосс была совершенно уверена, что, раз она сама не заседала в совете директоров Purdue, у нее нет никакой значимой связи с фармацевтической империей – и, следовательно, принадлежность к семейству Саклер никак не должна мешать ей осуществлять собственные мечты. Но оказалось, что избавиться от ассоциаций нелегко. По злосчастному совпадению именно в тот период, когда Саклеры столкнулись с новым обострением внимания к себе со стороны правовой системы и прессы, Джосс решила реализовать собственную давнюю мечту и превратить