Я писал эту рукопись во время ковида, сидя в изоляции с женой Юстиной и нашими сыновьями, Люцианом и Феликсом. Как ни странно, я кое-что понял об адаптивности, наблюдая, как мои дети в реальном времени приспосабливались к творившейся вокруг них катастрофе. Нам повезло, учитывая ситуацию, и те мелкие трудности, которые создавала нам пандемия, не стоят упоминания в свете того, что пришлось пережить другим. Но жизнестойкость моих детей служила мне источником вдохновения. Она дарила мне надежду тогда, когда я в ней нуждался.
Юстина веско намекнула мне, что я должен постараться написать «хорошие благодарности», и на самом деле это отличный пример того, что я в ней обожаю: ее несентиментального остроумия, ее абсолютной преданности важному в сочетании с откровенным скептицизмом по отношению ко всему несущественному. Делить с Юстиной смех, бокал вина, жизнь и двоих детей – лучшее, на что я мог надеяться. У меня до сих пор такое чувство, что я сорвал банк.
Примечание об источниках
Семья Саклер не сотрудничала со мной в поисках информации для этой книги. Ни один из Саклеров, часто упоминаемых в ней, не согласился дать мне интервью. Том Клэр, их поверенный, отвечал на мои неоднократные просьбы о разговоре с Ричардом и Дэвидом Саклерами в письменном виде: «…пока мистер Киф не признает (и не исправит) ошибки в своем предыдущем репортаже для «Нью-Йоркера»… у нас нет причин полагать, что мистер Киф отнесется к ним по-честному в любом разговоре». Мало того что они оспаривали саму предпосылку статьи в принципе: Саклеров, похоже, более всего раздражала тема рекомендации ОксиКонтина к применению в педиатрии, и они требовали, чтобы я внес в статью исправление, ложно утверждающее, что они не сами добровольно вызвались провести педиатрические испытания, а предприняли этот шаг только потому, что FDA обязало их это сделать. Как бы мне ни хотелось лично пообщаться с клиентами Клэра, это условие я был не готов выполнить.
Вместо этого Клэр предложил организовать встречу с адвокатами и пиарщиками семьи, в ходе которой я должен буду подробно рассказать им о том, что́ намерен писать в своей книге, а они смогут конкретнее указать мне на якобы допущенные мною ошибки в прошлых журналистских работах. Я был готов их выслушать, но позиция Клэра, похоже, со временем изменилась, и предложения моего издателя организовать такую встречу месяцами оставались без ответа. В одном электронном письме Клэр писал, что из-за моего отказа внести изменения в статью в «Нью-Йоркере» Саклеры были «вынуждены» иметь со мной дело «в такой форме (письменно и через адвокатов)».
Завершая книгу, я выслал список подробных вопросов Мортимеровской и Рэймондовской ветвям семьи. Клэр утверждал, что его клиентам понадобится достаточное количество времени, чтобы ответить на любые вопросы, касающиеся фактической информации. Поэтому я дал им месяц.
Как раз перед истечением этого срока Клэр организовал брифинг для штатного юриста «Даблдей», ответственного за проверку рукописи, который провели семейный адвокат и представители по связям с общественностью от обеих ветвей семьи – Рэймондовской и Мортимеровской. Ни один из выступавших не согласился на цитирование с упоминанием своего имени, зато они представили презентацию в PowerPoint, в которой утверждали, что ОксиКонтин представлял лишь крохотную долю рынка опиоидов, что число людей, принимающих ОксиКонтин так, как предписано врачом, и при этом становящихся зависимыми, исчезающе мало, и что члены совета директоров из семьи Саклер не играли никакой значимой роли в управлении компанией.
Один из моих источников, который работал в Purdue на высокой административной должности, рассказал мне, что одной из проблем компании были ее отношения с FDA. «FDA много лет отказывалось признавать, что и в его работе бывают упущения», – сказал мой источник. В частности, с опиоидами Purdue у управления была долгая история попустительства и халатности. Но в Стэмфорде придерживались твердой позиции: при условии, что у компании есть благословение FDA, к ее поведению не должно быть претензий. С годами эта динамика «слишком успокоила Purdue». В своей презентации представители Саклеров вновь и вновь возвращались к FDA. Чтобы опровергнуть обвинение в том, что Майкл Фридман и Пол Голденхайм солгали Конгрессу, когда во время дачи показаний утверждали, что никакого существенного злоупотребления ОксиКонтином не существует, представители семьи указали на сделанное в 2002 году одним чиновником FDA заявление, в котором говорилось почти то же самое. Но нет никаких оснований полагать, будто FDA лучше самой компании было осведомлено о том, какие масштабы принимает злоупотребление ее препаратом, так что представляется вполне вероятным, что чиновник FDA, делая свое заявление в 2002 году, опирался на показания под присягой, данные в прошлом руководителями Purdue. Кроме того, пиарщики Саклеров, как и представитель Purdue, не могли внятно объяснить внутреннюю электронную переписку компании, свидетельствовавшую о том, что препаратом действительно широко злоупотребляют и что компания получала отчеты об этом «постоянно и со всех сторон». Аналогичным образом адвокат семьи утверждал в своем брифинге для «Даблдей», что ОксиКонтин неизменно эффективен при 12-часовом цикле приема – невзирая на обилие доказательств обратного, – поскольку FDA до сих пор не опротестовало этикетки и вкладыши Purdue, содержащих это утверждение.
В тот день, когда мне должны были передать ответы на мои вопросы по фактчекингу, Клэр объявил, что две ветви семьи работают над своими ответами совместно, но им потребуется дополнительное время. К тому моменту я уже настроился на пространный ответ и был готов включить комментарии и опровержения в текст книги. Но когда Клэр пять дней спустя прислал мне долгожданный ответ, в нем оказались всего полторы страницы текста. Отметив, что я до сих пор «не исправил ошибки первой статьи о семье Саклер», авторы письма утверждали, что мои вопросы по фактчекингу «изобилуют опирающимися на ложные предпосылки ошибочными утверждениями о деловых операциях, политических связях, недвижимости, исследованиях, поведении представителей семьи Саклеров во время совещаний совета директоров (включая ложные утверждения о неподобающем использовании препаратов)» (похоже, речь шла о том инциденте, когда Ричард Саклер якобы проглотил таблетку ОксиКонтина на глазах у коллег, хотя в том варианте, в котором эта история была пересказана мне, это произошло не на совете директоров), «о членстве в совете директоров, вовлеченности в разработку препарата, электронных письмах, явно содержащих шутки или упоминающих людей, которые никогда не работали в Purdue, утверждений о действенности ОксиКонтина, и иными ошибками». Более того, «изобилие ошибок» не внушало Саклерам «никакой уверенности, что книга в целом будет сколько-нибудь точно излагать факты», а раз так, то семья решила лучше полностью бойкотировать процесс фактчекинга, чем опровергать мои многочисленные конкретные голословные обвинения. Я прислал более сотни вопросов, относившихся к обеим ветвям семьи и к ее бизнесу. Я дал им более чем достаточно времени. Но они в итоге решили не отвечать.
Тем не менее моя книга в значительной мере построена на собственных словах членов семьи. Поскольку Purdue, а в меньшей степени и сами Саклеры были десятилетиями вовлечены в судебные разбирательства, самым важным источником для этой книги являются десятки тысяч страниц судебных документов – свидетельских показаний, исков, брифов, расшифровок судебных протоколов, а также сотни электронных писем, докладных записок и других конфиденциальных материалов, по запросу предоставленных суду. Все эти материалы цитируются в примечаниях. Служебная записка обвинения или исковое заявление по самой своей природе являются обвинительным документом, но вместо того чтобы принимать обвинения властей штатов и федеральных прокуроров за чистую монету, я опирался на добытые ими доказательства и использовал их, чтобы рассказать собственную историю. В ряде случаев моя интерпретация доказательств отличалась от трактовки генеральных прокуроров штатов, а также существенно разнилась с интерпретацией, изложенной в разнообразных аргументах защиты Purdue и Саклеров.
Цитируя электронные или обычные письма, я ссылаюсь на них разными способами, о которых хочу упомянуть здесь ради ясности и прозрачности. В одних случаях я упоминаю и цитирую сообщение, которое находится в моем распоряжении целиком, поскольку оно было предоставлено суду по запросу или попало ко мне в результате утечки. В других цитирую документы, которых у меня нет, зато они упоминаются в юридических документах; в таких случаях я ссылаюсь на оригинальный документ в той мере, в какой он идентифицирован, а потом добавляю, что он, например, «процитирован в Массачусетском исковом заявлении». Я делаю это, чтобы дать ясно понять, что я опираюсь на характеристику, данную этому документу в других судебных документах, а не владею им сам.
Эта работа принадлежит к жанру научно-популярного повествования: никакие ее детали не являются выдумкой или плодом воображения автора. В тех случаях, когда я приписываю своим персонажам некие мысли или чувства, я делаю это потому, что они описывали эти чувства и мысли в разговоре со мной или с кем-то другим, или опираюсь на характеристики, данные им человеком, который знал их лично. К псевдонимам я прибегнул в двух случаях: когда речь шла о секретаре Говарда Юделла, которую я называю Мартой Уэст, и в послесловии, где фигурирует мужчина, которого я называю Джеффом. Составляя свою книгу как целое, я ощущал глубокое чувство благодарности к ученым и журналистам, которые исследовали разные аспекты этой истории, за их новаторскую работу. Особенно хочу отметить Джона Лира, Скотта Подольски, Дэвида Герцберга, Андреа Тоне, Ричарда Харриса, Адама Таннера, Барри Мейера, Сэма Кинонеса, Дэвида Армстронга, Кристофера Глазека, Бет Мейси, Криса Макгрила, Бетани Маклин, Джеральда Познера и репортерский коллектив «Лос-Анджелес таймс»: Лизу Гирион, Скотта Гловера и Гарриет Райан.