На мгновение Артур внутренне вскипел. Завуалированный антисемитизм в 1950 году был привычной чертой американской жизни – даже в Сенате Соединенных Штатов. Но упоминание «венецианского купца»?! Намек столь очевидный, что и намеком-то не был. Уж не видит ли комиссия в Артуре какого-то Шейлока, стремящегося обманом выманить у них ассигнования?
– К счастью… – начал Артур.
Но Чавес, не дослушав его, перебил.
– Скорее, к несчастью! – рыкнул он.
– К счастью, – продолжил Артур со всем возможным достоинством, – мне такие не встречались.
С какими бы предрассудками Артур ни сталкивался во внешнем мире, для агентства «Макадамс» он был царь и бог. В рекламных кругах ходили слухи[267], что под руководством Саклера творятся изумительные дела. Фирма стала «магнитом» для талантов. У Артура был глаз наметан на хороших людей, и он начал нанимать копирайтеров и художников, сманивая их из других агентств. По стандартам тех дней он был удивительно широко мыслящим работодателем. Если у человека были талант и энергия, остальные условия мало его волновали. Он приглашал к себе многих евреев в те времена, когда они не могли найти работу в других агентствах. «Саклер питал слабость[268] к беженцам из Европы и брал их на работу», – вспоминал Руди Вольф, художник и дизайнер, который работал в «Макадамсе» в 1950-е. В их числе были люди, пережившие холокост, бежавшие от нищеты и бедствий. «Были среди них врачи, – продолжал Вольф. – Дипломированные доктора, которые в жизни не пошли бы работать на рекламное агентство, но он как-то чуял их. Люди, которым было нелегко найти работу из-за их акцента. Мы брали на работу чернокожих. Некоторые писатели, которых он нанимал, пострадали в результате маккартистских слушаний и вообще не могли найти никакой работы. Но Артур их брал». Однажды дизайнер-швед, убежденный коммунист, закатил сцену, разжег в офисе костерок и спалил часть рекламных объявлений «Макадамса», демонстрируя тем самым свое отвращение к подобному «капиталистическому мусору». «Арт-директор разбранил его, – вспоминал Вольф. – Всем нам казалось, что это ужасно смешно. Но он так и продолжал ходить на работу».
Артур и сам в тридцатых годах заигрывал с коммунистическими идеями[269], поучаствовав в организации профсоюза во время учебы в медицинской школе и вступив в антифашистскую организацию. Такие увлечения не были чем-то необычным для молодых людей, взрослевших в Бруклине в пору Великой депрессии: в те годы многим казалось, что капитализм потерпел неудачу. Похоже, эти взгляды разделял и Мортимер. А Рэймонд, согласно рассекреченным документам одного расследования ФБР, вообще стал полноправным членом Коммунистической партии[270], вступив в ее ряды вместе с женой, молодой женщиной по имени Беверли Фельдман, на которой женился в 1944 году. «В «Макадамсе» было немало «политически неблагонадежных» людей[271], – вспоминал Джон Каллир, который пришел работать к Артуру в этот период, а потом добавлял с хитрой усмешкой: – Что мне там и нравилось».
«У нас была куча денег, которые мы могли тратить на работы художников, и они приходили к нам со своими портфолио», – вспоминал Руди Вольф. Одним из молодых художников, наведывавшихся в офис агентства, был Энди Уорхол[272]. «Будучи арт-директором и имея в своем распоряжении все эти деньги, я говорил ему: «Энди, сделай десять детских головок, чтоб были красивые рисунки», – продолжал Вольф. – Он прекрасно рисовал». Уорхолу нравилось рисовать кошек. «Макадамс» использовал один из его «кошачьих» рисунков[273] для рекламы компании Upjohn.
Может быть, Артур и приветствовал свободную творческую атмосферу, но это не означало, что с ним было легко работать. По словам Тони Д’Онофрио, который тоже одно время трудился в его фирме, он был «противоречивым, выбивавшим из равновесия и трудным»[274] человеком. Артур-начальник не давал спуску ни себе, ни другим. Поскольку у него самого имелся опыт копирайтера, он беззастенчиво вникал во все детали[275]. Даже в благодушном настроении Артур бывал довольно резок. Когда евреи-сотрудники приходили к нему и настаивали на повышении, Артур отказывал, ссылаясь[276] на царивший в их индустрии антисемитизм и говоря: «Ну куда вы еще пойдете?» Когда один копирайтер получил предложение о работе от Eli Lilly[277], Артур фыркнул: «Lilly? Они не любят евреев. Через месяц они от вас избавятся».
«Платили нам не то чтобы очень хорошо[278], – вспоминал Руди Вольф. – Но никто не уходил».
Вольф сам был евреем и строго придерживался правил кашрута. Когда он обручился со своей будущей женой, Артур сделал ему сюрприз, организовав вечеринку, чтобы отпраздновать это событие, в доме на Сиринтон-роуд. Артур с Мариэттой заказали угощение для вечеринки, и Артур позаботился о том, чтобы кошерные блюда отличались от остальных, велев пометить их маленькими флажками со звездой Давида. Вольф был растроган, однако в то же время усмотрел в этом жесте некую искусственность. «Это вроде как улучшало его имидж»[279], – вспоминал он. Такие приятные мелочи позволяли Артуру выступать в роли внимательного, гуманного работодателя. «Я не был дураком, – говорил Вольф. – Он сделал это для меня – но при том сделал это и для себя». Как вспоминал другой коллега Саклера в те годы, Гарри Зеленко, «Арти мог быть очень обаятельным[280]. Но при этом по сути своей он был человеком эгоистичным».
Когда Артур пришел в «Макадамс», у него была одна очевидная соперница[281]: молодая женщина по имени Хелен Хаберман, протеже самого Макадамса, которая, как полагали некоторые, должна была возглавить фирму, когда старина Мак отойдет от дел. Хаберман написала роман[282] в популярном жанре «романа с ключом» о жизни молодой женщины, работающей в манхэттенском рекламном агентстве. Один из персонажей романа – амбициозный молодой ньюйоркец, который с величайшим воодушевлением говорит о проводимых им экспериментах с гормонами и биохимией и «корпит над ними триста шестьдесят пять дней в году, пока вокруг не останется больше никого, способного работать так долго и с такой страстью». Но в сороковые годы женщине было трудно продвинуться по карьерной лестнице даже до менеджера по рекламе, не говоря уже об управлении целым агентством. «Арти обхитрил ее[283] и взял над ней верх, – вспоминал Гарри Зеленко. – Он был крепкий орешек».
«Он не был склонен к панибратству[284], – говорил другой служащий Макадамса, Фил Койш. – Если он снисходил до того, чтобы общаться с человеком, у того складывалось впечатление, будто он чем-то это заслужил». Но все сотрудники рекламного агентства понимали, что имеют дело с тем редким талантом, подобные которому рождаются раз в поколение. «Если бы вы попросили меня дать определение термину «гений», я указал бы на него, – продолжал Койш. – Я видел его на встречах с клиентами. Upjohn, Roche. Он клал их на лопатки. В конечном счете все заканчивалось на нем. Они сидели за столом – все эти люди, со всеми этими громкими титулами. Но именно он говорил разумнее всех прочих. Мне казалось, что Артур – самый талантливый человек из всех, кого я встречал. По сути, он создал этот бизнес».
Казалось, один серьезный соперник у Артура в этой индустрии все-таки был. «Макадамс» оказалась не единственной рекламной фирмой, посвятившей себя исключительно фармацевтике. Она соревновалась за лидерскую позицию с другой фирмой, носившей название «Л. В. Фролих». Названное по имени своего загадочного президента, Людвига Вольфганга Фролиха, откликавшегося обычно на имя Билл, это агентство, казалось, подбирало под крыло всех крупных рекламодателей, которых не успел привлечь «Макадамс». Билл Фролих был добродушный эмигрант[285] из Германии, который жил в городском особняке из коричневого песчаника на Восточной Шестьдесят Третьей улице. Его фирма занимала девятиэтажное кирпичное офисное здание на Пятьдесят Первой улице. Фролих хвастал[286], что его, «пожалуй, самое крупное агентство» сосредоточено на фармацевтике. Но он отличался не меньшей, чем у Артура Саклера, тягой к секретности и отказывался раскрывать свои источники дохода, поэтому нельзя было сказать наверняка, так ли это. Фролих был красноречивым проповедником фармацевтической рекламы и любил подчеркивать этакий хулиганский гламур своей профессии. «Мы живем в самой гуще[287] фармакологической революции, – говаривал он. – Концепция сознательных, целенаправленных усилий по разработке конкретных лекарственных средств для борьбы с конкретными заболеваниями… захватила воображение буквально всех и каждого».
Так случилось, что Фролих одно время работал под началом Саклера[288]. В первые дни своей работы в Schering Артур нанял Фролиха для разработки шрифтов. Первая жена Артура, Элси Саклер, впоследствии говорила, вспоминая о своей первой встрече с Фролихом, которая произошла около 1937 года: «Начинал он арт-директором