.
Их семейная жизнь была подчинена предсказуемому ритму[392]. Артур всю неделю работал в городе, беря на себя все больше обязанностей; часто его деловые встречи заканчивались чуть ли не ночью. Мариэтта по-прежнему готовила по вечерам вкусные и красивые ужины и принаряжалась к его возвращению. Но, приходя домой, Артур не желал разговаривать о работе, и это казалось особенно несправедливым Мариэтте, поскольку, в отличие от домохозяек Лонг-Айленда, она могла понять супруга: ведь у нее был медицинский диплом! Но Артур просто слишком уставал. В теории выходные оставались для семьи, но даже если он приезжал домой на уикенды, то большую часть времени отсыпался, чтобы прийти в себя после напряженной недели. Супруги компенсировали это отчуждение бурной и пламенной сексуальной жизнью. Но вскоре у Мариэтты стало крепнуть ощущение, что она живет в золоченой клетке.
Чтобы развеять тоску, она завела собаку[393], жесткошерстного фокстерьера, и назвала его Боттомс, потому что у него было черное пятно на задних ляжках. А ее сын Артур проводил много времени с добродушным садовником[394] Джорджем, помогавшим хозяевам в доме и в саду и учившим мальчика тем вещам, которым не мог научить мужчина, давший ему свою фамилию. Несмотря на всю свою преданность идее семьи, Артур был отсутствующим отцом. Однажды, когда Денизе было около шести лет, она прыгала дома через скакалку, и Артур сделал ей выговор, указав, что так она может что-нибудь разбить.
– Поиграй со мной, папочка[395], – попросила девочка.
– Я подожду, пока ты станешь взрослой, – пообещал Артур. – Тогда у нас с тобой будет разговор.
Артур с каждым днем возвращался домой все позже и позже – и, наконец, иногда стал звонить и предупреждать, что вовсе не приедет[396]. Мариэтта понимала, что он поглощен работой. Но ее беспокоило то, что в свои немногие свободные часы он пару раз в неделю обязательно ужинал в Манхэттене с Элси и ее детьми. Утром по субботам он уезжал в город на бранч с первой семьей[397], а остаток дня проводил в офисе.
В «Макадамсе», где уже начали подозревать, что Артур ведет двойную жизнь[398], поскольку он бывал в офисе наездами, занимаясь другими предприятиями, не осталось незамеченным то, что и личная жизнь у него тоже двойная. Порой Джон Каллир подвозил Артура в офис, и как минимум однажды Артур просил Каллира забрать его утром из квартиры на Сентрал-Парк-Вест.
Либриум и Валиум сделали Артура Саклера очень богатым человеком. Но вскоре начали проявляться тревожные признаки того, что волшебные лекарства, созданные Лео Стернбахом в Roche, возможно, не настолько полностью лишены побочных эффектов, как утверждалось в рекламных кампаниях. Roche информировала врачей[399] и регулирующие органы, что эти транквилизаторы можно назначать, не опасаясь злоупотребления, поскольку, в отличие от барбитуратов, они не вызывают зависимости. Как оказалось, это заверение опиралось скорее на желание, чтобы так было, чем на научные факты. На самом деле, в то время как компания проводила все свои клинические испытания с целью выявить мириады различных заболеваний, при которых могли бы помочь Либриум и Валиум, она не провела ни одного исследования[400] с целью выявить их потенциал к злоупотреблению.
Руководство Roche не просто легкомысленно решило, что сильнодействующие средства, которые она собиралась представить публике, не представляют опасности: компания намеренно скрывала доказательства обратного. В 1960 году Roche привлекла стэнфордского профессора и врача Лео Холлистера для проведения консультаций по Либриуму. Холлистер высказал опасение, что, если Либриум так хорош, как утверждает Roche, им будут злоупотреблять. Поэтому профессор решил провести эксперимент. Он в течение нескольких месяцев выдавал высокие дозы Либриума тридцати шести пациентам, затем перевел одиннадцать из них на плацебо. Десять пациентов, резко переставших получать Либриум, страдали от синдрома отмены[401]; у двух из них были отмечены судороги. Когда Холлистер проинформировал об этом Roche[402], руководители компании новостям не обрадовались. «Я не старался зарубить их препарат», – вспоминал впоследствии Холлистер. Он просто считал, что пациентам следует знать, что образ, создаваемый Roche и «Макадамсом», – образ таблетки счастья, лишенной каких бы то ни было недостатков, – не полностью соответствует действительности.
Открытия Холлистера не смутили Roche[403]. Более того, когда он опубликовал свое исследование, медицинский директор компании возразил, что Холлистер неверно понимает результаты собственного эксперимента. Синдром отмены является не признаком опасной физической зависимости от Либриума, но показателем усугубления того заболевания, которое и должен был лечить Либриум. Иными словами, все, что нужно такому пациенту, – это увеличить дозу Либриума.
Несмотря на это, все больше появлялось сведений о реальных потребителях продукции компании, впадавших в зависимость от транквилизаторов. Столкнувшись с доказательствами, Roche предложила иную интерпретацию[404]: хотя некоторые пациенты, похоже, действительно злоупотребляют Либриумом и Валиумом, дело в том, что они применяют эти лекарства нетерапевтическим способом. Некоторые люди просто имеют склонность к зависимости[405] и готовы злоупотреблять любыми веществами, какие попадают им в руки. Этот подход был типичен для фармацевтической промышленности: плохи не лекарственные препараты, а люди, которые ими злоупотребляют. «Есть люди, которые просто становятся зависимыми[406] чуть ли не от всего подряд. Вот на днях я читал о мужчине, который умер оттого, что пил слишком много колы, – рассказывал журналу «Вог» Фрэнк Бергер, который был президентом Wallace Laboratories, производителя Милтауна. – Вопреки всем тем жутким историям, которые можно прочесть в прессе, зависимость от транквилизаторов возникает очень редко». В 1957 году авторская колонка «Задай вопрос врачу»[407] одной питтсбургской газеты опубликовала вопрос: «Становятся ли пациенты зависимыми от транквилизаторов?» В ответе автор колонки заверил читателей, что бояться нечего, и «применение транквилизаторов не делает нас нацией наркоманов». Автором этого ответа был «доктор Мортимер Д. Саклер».
В 1965 году федеральное правительство начало расследование в отношении Либриума и Валиума. Консультативный комитет FDA рекомендовал считать транквилизаторы учетными препаратами[408] – этот ход значительно затруднил бы потребителям их покупку. И Roche, и Артур Саклер восприняли эту перспективу как угрозу. Артур скептически относился к государственному регламентированию медицины и понимал, что введение новых контролирующих ограничений на легкие транквилизаторы может разрушительно повлиять на его доходы[409]. Почти десять лет Roche сопротивлялась попыткам FDA контролировать Либриум и Валиум – период, за который компания продала этих средств на сотни миллионов долларов. Только в 1973 году Roche согласилась «добровольно» подчиниться правилам. Но один из консультантов FDA выдвинул предположение[410], что время для этого было выбрано не случайно: в тот момент, когда Roche пошла на уступки, срок ее патентов на эти средства истекал; это означало, что компания вскоре лишится обладания исключительным правом на их производство и будет вынуждена снизить цены, втянувшись в конкуренцию с дженериками. Как однажды заметил друг и тайный бизнес-партнер Артура, Билл Фролих, продолжительность коммерческой жизни брендированного лекарства – это краткий промежуток между моментом, когда ты начинаешь его продвижение на рынке, и моментом, когда ты лишаешься эксклюзивного патента. Roche и Артуру не нужно было бороться с регуляторами до победного конца: им нужно было продержаться до тех пор, пока не закончится срок действия патентов.
К тому времени как Roche позволила контролировать свои транквилизаторы, Валиум стал частью жизни примерно 20 миллионов американцев[411] и самым широко потребляемым (злоупотребляемым) рецептурным лекарственным препаратом в мире. Соединенные Штаты далеко не сразу осознали негативное воздействие Валиума, отчасти потому что среднему потребителю была в новинку мысль о том, что лекарство может быть опасным, даже если его назначает врач[412]. Общественная паника из-за наркосодержащих препаратов в Америке обычно фокусировалась на «уличных наркотиках» и играла на страхах, связанных с группами меньшинств, иммигрантами и уголовщиной; идея, что можно подсесть на таблетки, которые выписывает тебе доктор в белом халате со стетоскопом на шее и дипломом в рамочке на стене, была непривычной. Но со временем даже такие фигуры истеблишмента, как бывшая первая леди Бетти Форд, признали, что у них есть проблемы с Валиумом, и сенатор Эдвард Кеннеди обвинил транквилизаторы в том, что они вызывают «кошмар привыкания и зависимости»[413]