Вероятно, имея в виду эту мысль, Артур настойчиво утверждал, что он – не просто какой-то там плутократ, собирающий безделушки: он создает долговечное общественное благо. Это научное предприятие, утверждал он, так что произведения, которые он собирает, не должны просто украшать его дом или лежать в запасниках. Они должны выставляться, их должны изучать историки и обсуждать специалисты на открытых симпозиумах. В конце 1950-х Артур начал мало-помалу проникать и в еще одну сферу, которая хорошо сочеталась с его страстью к коллекционированию: это была филантропия. Он начал давать деньги Колумбийскому университету – не своей собственной альма-матер, Нью-Йоркскому, а более престижной высшей школе из Лиги плюща, в которой не учился никто из Саклеров. В 1959 году он договорился о так называемом «даре Саклера»[467], взносе для поддержки университетских исследований Дальнего Востока. Он также выразил заинтересованность в учреждении «Саклеровского фонда»[468] – счета, с которого можно было бы субсидировать и научные исследования, и приобретение предметов, которым предстояло стать частью «Саклеровской коллекции».
Артура Саклера впоследствии прославляли за выдающуюся щедрость, но для него филантропия с самого начала была еще и упражнением в создании семейного бренда. Он вырос в городе, который обогащался и преображался благодаря пожертвованиям богатых людей, воздвигавших общественные памятники, носившие их собственные имена. Он еще учился в медицинской школе, когда в 1935 году бывший особняк промышленника Генри Клэя Фрика был превращен в «Коллекцию Фрика»[469]. Джей-Пи Морган и Эндрю Карнеги, Рокфеллеры и Меллоны оставили в этом городе не только свой след, но и свои имена. Так с чего бы Саклерам действовать по-другому?
Однако перед Артуром возникла одна трудность. Как примирить его пламенное стремление добиться признания для фамилии Саклер со столь же сильной склонностью к личной анонимности? Артур не стеснялся присовокуплять к своим дарам определенные условия: он стал известен тем, что рассылал многостраничные, обязывающие, юридически продуманные договора, управлявшие его благодеяниями. А его собственное двойственное отношение к публичности читается в посланиях Артура администрации Колумбийского университета. В одном письме он требовал, чтобы «никакая персональная публичность[470] в отношении общих пресс-релизов, фотографий или иных форм не была связана с этим грантом». Как объяснил один университетский чиновник другому, «доктор Саклер весьма щепетильно[471] относится к использованию своего имени», добавив, что Артур не должен упоминаться ни в каких рекламных объявлениях. Однако в то же время он хотел, чтобы все материалы, приобретаемые с помощью его фонда, определялись как часть «Саклеровской коллекции[472] в Колумбийском университете». Он желал признания потомков, а не публичности. Последнее, чего хотел Артур, это привлечь внимание к своему богатству и материальной собственности, да еще и таким способом, который мог вызвать вопросы о его пересекавшихся сферах деятельности. Эту дилемму он разрешил, создав образ фамильного состояния, которое просто взяло и появилось полностью сформированным, словно Саклеры были не тремя братьями-выскочками из Бруклина, а потомками некой давно утвердившейся династии, такой же почтенной и старинной, как и мебель эпохи Мин. Артур был образцом «человека, который сам себя сделал», но он ненавидел это выражение[473]. Поэтому Саклеровская коллекция в Колумбийском университете как будто просто явилась в этот мир путем этакого непорочного зачатия, почти не имея видимых связей с мужчиной, который ее создал.
Это должно было быть семейное – во многих смыслах – предприятие: Артур указал администрации университета, что после учреждения фонда он будет пополняться не только его средствами, но и за счет «членов моей семьи»[474]. Артур всегда привлекал братьев и жен к своим начинаниям, хотя иногда трудно было понять, для чего он это делает: чтобы подарить им реальную долю в том или ином предприятии – или всего лишь использовать их как внешнее прикрытие для своей личной собственности. Саклеровский фонд в этом плане ничем не отличался от всего остального. Начался он с суммы примерно в 70 000 долларов[475]. Но внес ее не Артур[476], а Рэймонд, Мариэтта и первая жена Артура, Элси Саклер, совместными усилиями. Их вклады поступали в Колумбийский университет с промежутком в четыре дня[477], из-за чего возникал вопрос: действительно ли эти средства исходят от Рэймонда, Мариэтты и Элси – или это деньги, которые дал им Артур, чтобы они пожертвовали их университету? Трудно было разобраться, где заканчивается один банковский счет и начинается другой. А чтобы все упростить (или усложнить, тут уж как посмотреть), всех Саклеров представлял один и тот же бухгалтер[478] – близкий друг и конфидент братьев, по имени Луи Голдберт.
В 1962 году Колумбийский университет устроил первый показ Саклеровской коллекции. Поскольку Артур никогда прежде не занимался ничем подобным, он тревожился[479] из-за предстоящего шоу и надеялся, что оно станет оглушительно успешным. Университет согласился предоставить для мероприятия ротонду Нижней мемориальной библиотеки, красивое здание с колоннами, спроектированное знаменитым архитектором Чарльзом Фолленом Маккимом, которое было задумано как реминисценция древнего храма и оформлено наподобие римского Пантеона. Но Артур беспокоился о том, как будут смотреться предметы коллекции в сумрачном, лишенном окон интерьере ротонды. Тогда он позвонил в «Тиффани», потому что восхищался тем, как эта компания выставляла ювелирные украшения в витринах своего магазина на Пятой авеню. Это была фирменная артуровская инновация: заимствовать новейшие методы из глянцевого мира коммерции, чтобы придать блеска затхлой атмосфере Колумбийского университета. Кто-то из сотрудников «Тиффани» порекомендовал Артуру одного из их экспертов по оформлению витрин, и тот разместил и осветил каждый предмет настолько красиво, что впоследствии Артур и Мариэтта уговорили его помочь в оформлении их дома[480]. Выставка открылась 20 ноября 1962 года, и Артур лично написал введение[481] для каталога, выразив надежду, что показ подарит гостям «трепет открытия» и усилит «наше восхищение и уважение к человеку – к его умениям, художественному таланту, изобретательности и гению».
И все же администраторы Колумбийского университета сохраняли скептическое отношение к Саклерам, подозревая, что их благодеяния могут скрывать некий тайный мотив. В какой-то момент Луи Голдберт проинформировал университет, что Мортимер и Рэймонд хотели бы сделать пожертвование в виде «земельного владения в Саратога-Спрингс». Это оказался небольшой участок земли, никак не связанный ни с университетом, ни с какой-либо иной предположительно академической деятельностью, зато одно время на нем размещалась фабрика, принадлежавшая фармацевтической компании, которую купили братья. «Кажется, тут какая-то подтасовка с налогами»[482] – такую пометку оставил в папке один из администраторов.
Но неприятная реальность заключалась в том, что Колумбийский университет не мог себе позволить перебирать перспективными благотворителями. Учебное заведение было стеснено в средствах, и в его отношениях с братьями-богачами установилась четкая динамика: Колумбия брала все, что ей давали. В 1960 году в письме к Артуру один университетский чиновник упоминал, что прочел в газете о внушительной новой штаб-квартире Pfizer, которую тогда достраивали на Сорок Второй улице. «Надеюсь, вы сможете расспросить[483] их насчет старой мебели», – писал он, униженно поясняя, что Артуру, возможно, удастся договориться о передаче университету подержанных столов и стульев.
Со временем Артур занял несгибаемую позицию в отношении использования своего родового имени. По откровенной оценке его личного поверенного, Майкла Сонненрайха, «если ты ставишь на чем-то свое имя[484], это уже не благотворительность, это филантропия. Ты что-то за это получаешь. Если ты хочешь, чтобы на этом значилось твое имя, то это коммерческая сделка». Артур предложил Колумбийскому университету разместить вывеску для библиотеки Лоу[485], посвящавшую Саклеровские коллекции «памяти» его отца, Исаака Саклера. Он указывал в письме к администрации университета, что «все фотографии Саклеровских предметов[486] должны снабжаться пояснениями, указывающими на принадлежность либо к Саклеровской коллекции, либо к Саклеровской галерее, либо к Саклеровскому институту». Люди, которые работали в университете, между собой судачили об Артуре, называя его человеком трудным[487] и эксцентричным. «Доктор Саклер – крайне необычная личность», – отмечал один чиновник в служебной записке, добавляя, что позиция университета проста: пока продолжают поступать деньги, нечего об этом беспокоиться.