[529]: путешествия. «Завершил четырехдневные уроки горных лыж в прекрасном Сент-Морице, стал официальным горнолыжником и жду не дождусь, когда в следующем году поеду в Вермонт, Питтсфилд, на пики Запада, а потом снова в Италию, Францию, Швейцарию и Австрию, – писал он, добавляя с легкой мечтательностью: – Но Ривьеру все равно ничем не заменишь».
Начало 1960-х годов было для Саклеров великим моментом. Столь многие их начинания, казалось, вступили в пору плодоношения, и так много всего еще было впереди. В письме к Марти-Ибаньесу Артур писал, что «в те нежданные моменты[530], когда удается вынырнуть», он думает о том, «что готовит будущее» братьям Саклер. Но чего он не знал, так это того, что на запруженных людьми тротуарах на углу Пятой авеню и Шестьдесят Второй улицы, смешавшись с толпой, втекающей в Центральный парк и вытекающей из него, бдели федеральные следователи, взявшие штаб-квартиру Саклеров под наблюдение[531].
Проблемы начались, когда фигура Артура Саклера привлекла к себе внимательный взгляд настырного репортера-расследователя по имени Джон Лир. Научный редактор газеты «Сэтеди ревью», Лир пришел туда из журнала «Кольерс», где приобрел репутацию дотошного «разгребателя мусора», склонного к известной театральности. В августе 1950 года, через пять лет после ядерной атаки Соединенных Штатов по Японии, Лир опубликовал в «Кольерсе» заглавную статью под названием «Хиросима, США», в которой в мрачных, пусть и чисто умозрительных подробностях расписывал, как могла бы выглядеть советская ядерная атака на Нью-Йорк[532]. Статья сопровождалась апокалиптической полноцветной иллюстрацией: нижний Манхэттен, объятый пламенем, с рушащимися в реку мостами и грибовидным облаком, затмевающим небо. Как и Артур Саклер, Лир умел привлечь людское внимание.
Однажды вечером где-то в конце 1950-х годов[533] Лир ужинал[534] со своим знакомым врачом-исследователем. По завершении трапезы тот пригласил Лира посетить лабораторию, где работал. Его беспокоил один момент, который он хотел обсудить с приятелем. «Взгляни-ка на эти штуки», – сказал он Лиру, открывая ящик стола, полный фармацевтической рекламы и бесплатных образцов новых рецептурных препаратов. Эти рекламные проспекты зачастую оказываются чистым жульничеством, негодовал врач. Они содержат ничем не подкрепленные утверждения насчет возможностей этих препаратов. И это не первый случай, убеждал он Лира, демонстрируя ему серию рекламных материалов по Сигмамицину, комбинированному антибиотику «третьего поколения», который компания Pfizer представила на конференции в «Уилларде» еще в 1956 году.
В одном из этих материалов, брошюре, которую рассылали врачам по почте[535], говорилось:
«Все большее число врачей выбирают Сигмамицин основным средством антибиотикотерапии».
Еще в брошюре был коллаж из визиток с именами, адресами и приемными часами восьми врачей, которые якобы выступили в поддержку Сигмамицина. Один доктор из Майами, другой из Тусона, третий из Лоуэлла, штат Массачусетс… Сигмамицин был не только «высокоэффективным» средством, указывала реклама, но и «клинически одобренным». Пока Лир знакомился с брошюрой, его приятель-врач рассказал, что написал письма каждому из упомянутых в ней врачей[536], чтобы расспросить о результатах клинических испытаний, которые они, предположительно, провели. После чего сунул Лиру стопку конвертов. Это были отправленные им письма. На каждом стоял штамп «вернуть отправителю: не востребовано».
Заинтригованный, Лир сам написал этим врачам[537]. Его письма тоже вернулись нераспечатанными. Тогда он разослал телеграммы – и ему сообщили, что таких адресов не существует. Наконец, он пытался звонить по телефонным номерам, указанным на визитках, но безуспешно: номера тоже оказались выдуманными. Pfizer завалил этой рекламной брошюрой врачей во всех штатах. И она выглядела такой правдоподобной, такой настоящей, с солидным налетом авторитетности, который придавали ей мнения аж восьми почтенных докторов медицины! Эта реклама была лощеной, внушительной и фальшивой в самой своей сути. Она была произведена агентством Артура Саклера[538].
В январе 1959 года Лир опубликовал первые результаты своего расследования в статье, вышедшей в «Сэтеди ревью»[539] под заголовком «Чудо-лекарства без чуда». На резком контрасте с эйфорией, которой обычно сопровождалась публичная дискуссия об антибиотиках, Лир указал на то, что эти препараты назначают слишком массово, часто без каких-либо медицинских оснований, и что отчасти в этом виновна вездесущая и изощренная фармацевтическая реклама.
После публикации этой статьи на Лира обрушился вал писем. Некоторые профессиональные медики, связывавшиеся с ним, указывали, что, если Лир желает продолжить расследование этой темы – коррупции в медицине, порождаемой бизнесом, – возможно, ему стоит присмотреться к человеку по имени Генри Уэлч, который руководит отделом антибиотиков в FDA. И Лир решил позвонить Уэлчу, чтобы попросить об интервью.
Надо же, какое совпадение, сказал Уэлч, когда Лир до него дозвонился[540]. Оказывается, как раз в тот самый момент он садился писать письмо обо «всех ошибках, которые вы допустили в своей статье».
Лир приехал в Вашингтон на встречу с Уэлчем, и они проговорили два часа[541]. Уэлч был спокоен и невозмутим. Он заверил Лира, что все страхи, связанные с маркетингом новых лекарств, не имеют под собой оснований. Конечно же, фыркнул он, американские врачи «не настолько наивны, чтобы обманываться какой-то там рекламой». Опасности антибиотиков тоже преувеличены, продолжил Уэлч, а что касается собственных источников Лира в медицинском сообществе, утверждающих обратное, так это люди, «говорящие так по незнанию». Прибегнув к классическому приему вашингтонских власть имущих, Уэлч привел на интервью какую-то мелкую сошку из FDA, и задачей этого аппаратчика, как заподозрил Лир, было в основном выражать полное согласие со всем, что говорил Уэлч. Но тут Лир радикально сменил тактику, сказав, что хотел бы поговорить с Уэлчем наедине, и вежливо, но твердо попросил его подчиненного уйти. Когда они остались с Уэлчем вдвоем, Лир сказал, что разговаривал с источниками, которые сообщили ему, что Уэлч получает существенный доход от двух журналов, которые выпускает на пару с Феликсом Марти-Ибаньесом.
– Это мое личное дело, откуда я получаю доходы! – взвился Уэлч, перестав притворяться добродушным.
Лиру эта позиция показалась странной для государственного чиновника. Уэлч пояснил, что эти два журнала выпускает издательство под названием «MD Пабликейшенс» и что он не имеет личной финансовой доли в этой компании.
– Я связан с ними только как редактор, и за эту работу получаю гонорар, – сказал он, добавив, что ему просто доставляет удовольствие редактировать журналы. – И я не намерен от нее отказываться.
Лир надеялся задать еще несколько вопросов. Например, его интересовала история с «третьей эпохой» антибиотиков. Но Уэлч явно начал терять терпение, и беседа завершилась.
Выпроваживая журналиста из кабинета, Уэлч мог полагать, что на том дело и кончится. Но если он так думал, то здорово недооценивал Джона Лира, поскольку Уэлч был не единственным чиновником в Вашингтоне, с которым разговаривал Лир. Мало того, незадолго до их беседы Лир встречался с парой помощников[542] одного американского сенатора – сенатора, у которого обнаружилась не меньшая, чем у журналиста, страсть к расследованиям.
Сенатор Эстес Кифовер – краснощекий и мосластый «слуга народа»[543] ростом метр девяносто – родился и вырос в горах Теннесси. Юрист, получивший образование в Йеле, он был южанином-либералом[544] и одним из тех честных радетелей об общем благе, которые даже своим сторонникам кажутся чуточку влюбленными в собственную добродетель. Кифовер поддерживал борьбу правительства против трестов, был председателем могущественной подкомиссии по борьбе против трестов и монополий. Это были времена, когда комитеты Конгресса обладали огромной властью и ресурсами. Когда в конце 1950-х годов Кифовер начал присматриваться к фармацевтической индустрии, в его подкомиссию входили 38 штатных сотрудников[545].
Кифовер любил расследования. За десять лет до знакомства с Лиром его имя прогремело в США, когда он начал сокрушительное расследование против мафии[546]. Он ездил по стране, проводя слушания в Чикаго, Детройте, Майами и других городах, вызывая для дачи показаний под присягой таких воротил подпольного мира, как Джейк «Грязный Палец» Гузик и Тони «Большой Тунец» Аккардо. Слушания транслировались по телевидению – и это в те времена, когда оно было сравнительно молодым СМИ, – поскольку набирали беспрецедентные рейтинги[547]. Пресса окрестила слушания Кифовера «величайшим телешоу в истории трансляций»[548]. Журнал «Тайм» выносил фото сенатора на обложку[549]