целых три раза. Кифовер баллотировался в президенты в 1952 году, обойдя Гарри Трумэна на праймериз в Нью-Гэмпшире, но в итоге проиграв номинацию от демократов Адлаю Стивенсону. Через четыре года он предпринял новую и тоже безуспешную попытку пробиться в Белый дом, на сей раз в качестве кандидата в вице-президенты в администрации Стивенсона. К 1958 году Кифовер, похоже, удовольствовался своей ролью могущественного сенатора, и именно в этот момент он обратил внимание на индустрию рецептурных препаратов.
Начав расследование, подчиненные Кифовера разлетелись по всей стране и опросили около трехсот человек. Следователи поддерживали тесную связь с Джоном Лиром, и он негласно подбрасывал им советы и ценные контакты. Когда Кифовер расследовал дело мафии, он обратил внимание на то, что бандиты окружали себя целым войском из якобы добропорядочных законников, политиков и «решал». Так же поступали воротилы сталелитейной промышленности, сажая на высокие зарплаты профессиональных торговцев влиянием, любивших щегольские костюмы в тонкую полоску. Занявшись новым расследованием, Кифовер заметил, что главы фармацевтической индустрии возвели эту форму боевых действий, ведущихся руками хорошо оплачиваемых представителей, в ранг искусства. «Эти ребята из фармы[550] проплачивают такое лобби, на фоне которого сталелитейщики выглядят как разносчики попкорна», – отмечал один из его сотрудников, Пол Рэнд Диксон. Кифовер уже видел, как мафиози коррумпировали правительство[551] – как они скупали на корню шерифов и швырялись такими деньгами, что даже государственные агентства, обязанные пресекать их деятельность, играли им на руку. В их тактике снова просматривалась параллель с фармацевтическим бизнесом. Кифовер полагал, что регулирующие органы слишком легко одурачить[552], заставив исполнять волю той индустрии, которую они регулируют. Но, начав проводить слушания[553] в конце 1959 года, даже он, возможно, не был готов к тому, что вскроется.
Одной из свидетельниц, вызванных на заседание комиссии, была Барбара Моултон, пять лет проработавшая тестировщиком лекарств в FDA, а потом в знак протеста уволилившаяся оттуда. Агентство «полностью провалило» свою задачу по надзору за методами рекламы и продажи рецептурных препаратов, заявила она под присягой. Моултон описывала царящую в FDA атмосферу неослабного давления со стороны фармацевтических компаний[554], в итоге регуляторы, вместо того чтобы регулировать фармацевтические компании и их продукцию, раболепствовали перед частным сектором. Стремление Моултон делать работу, по ее словам, мешало служебному росту в агентстве. Начальство устраивало ей разносы за то, что она «недостаточно вежлива с представителями фармацевтической индустрии». Моултон рассказала о пфайзеровском антибиотике Сигмамицине, назвав поверхностный подход FDA к его оценке типичным случаем. «Я никак не могла поверить, что хотя бы один человек, разбирающийся в использовании антибиотиков в клинической медицине, сможет сделать вывод, что им можно обосновать заявления, которые делаются в отношении этих лекарств», – сказала она. Фармацевтическая индустрия «вводит врачей в заблуждение», подвела итог Моултон. Уверенность в том, что FDA защищает американских потребителей, – не что иное, как убаюкивающий миф.
Первоначальной целью слушаний был вопрос монополистической ценовой политики фармацевтической индустрии. Но когда Кифовер и его сотрудники начали вызывать свидетелей и опрашивать их, расследование переключилось[555] на более глубокие проблемы обманной рекламы лекарственных средств. Кифовер был терпеливым, настойчивым собеседником. Его манера поведения была мягкой и почти меланхоличной. Он был неизменно вежлив, позволяя свидетелю закончить мысль, потом глубоко затягивался сигаретой, прежде чем задать – опять же мягким голосом – очередной острый вопрос. Когда президент Pfizer, Джон Маккин, приехал защищать свою компанию, Кифовер указал, что собственный медицинский директор Pfizer выяснил, что 27 процентов пациентов ощущали «побочки» от препарата, который компания рекламировала как не имеющий побочных эффектов. «Вы уничтожили медицинскую профессию[556] своей рекламой, – лениво цедил Кифовер. – По моему мнению, вы утаили важнейший факт от врачей Соединенных Штатов».
В какой-то момент слушаний перед комиссией предстали несколько пиарщиков, и Кифовер в своей неторопливой, методичной манере начал задавать вопросы о Четвертом ежегодном симпозиуме по антибиотикам, проходившем в отеле «Уиллард» несколько лет назад, в частности – о той речи, с которой выступил перед членами симпозиума Генри Уэлч. Это была та самая речь, в которой Уэлч говорил о «третьей эпохе антибиотиков». Это выражение настолько понравилось руководителям Pfizer, что они тут же включили его в свою рекламу Сигмамицина. Кифовер вызвал для дачи показаний молодого мужчину по имени Гидеон Нахуми, и тот рассказал, что несколько лет назад, учась в медицинской школе, он взял академический отпуск, чтобы заработать денег в рекламном бизнесе. Поначалу он работал над рекламой Pfizer в агентстве «Уильям Дуглас Макадамс», а потом перешел в Pfizer, где трудился штатным копирайтером. Конечно же, это «Макадамс» выпустила мошенническую рекламу с несуществующими визитками. Но Кифовера больше интересовал опыт работы Нахуми в Pfizer. Однажды осенью 1956 года ему дали задание «отредактировать речь доктора Уэлча». Эти замечания, сказали Нахуми, будут озвучены на Четвертом ежегодном симпозиуме по антибиотикам. Перед конференцией Генри Уэлч привез в Pfizer текст своей будущей речи «на одобрение». Затем начальство поручило Нахуми наскоро просмотреть ее, чтобы «взбодрить». Сотрудникам подкомиссии Кифовера удалось получить по запросу копию оригинального черновика речи Уэлча, и когда Кифовер показал ее Нахуми, молодой врач признал, что единственным существенным изменением, которое он внес, был добавленный в текст пассаж о «третьей эпохе антибиотиков». Эту формулировку, объяснил он, придумал кто-то из Pfizer как маркетинговую «тему» для Сигмамицина. То есть дело было не в том, что Pfizer настолько понравился этот фрагмент из речи представителя FDA, что они позаимствовали его для своей рекламной кампании. Компания вставила свою собственную рекламную задумку[557] прямо в его речь.
– Вы точно помните, что это было ваше предложение – включить в речь эту фразу? – уточнил у Нахуми один из помощников Кифовера.
– Да, сэр, – ответил Нахуми. В конце концов, объяснил он, то, что это выражение произнес такой «уважаемый авторитет», как глава отдела антибиотиков в FDA, давало основания компании построить на этом целую рекламную кампанию. Зарю пресловутой третьей эпохи в рекламе Pfizer символически изображала фотография сияющего солнца, встающего над морем, сказал он.
– Мне кажется, ее изобразительная ценность понятна, – вслух рассуждал Нахуми. – Она вроде как подразумевает, что создание Сигмамицина по важности сравнимо с открытием антибиотиков широкого спектра и, возможно, даже пенициллина.
Как выяснилось, речь Уэлча в итоговом варианте была опубликована в одном из журналов, которые он редактировал вместе с Феликсом Марти-Ибаньесом. И по условиям соглашения с партнером Уэлч имел право на половину любого дохода[558] от продажи этих печатных изданий. А Pfizer после симпозиума заказал перепечатку этого текста. Большим тиражом. А точнее, Pfizer заказал 238 000 экземпляров этой речи.
– В офисе не уставали шутить на эту тему[559], – свидетельствовал пиарщик Pfizer, Уоррен Кифер. Заказ дополнительного тиража был размещен якобы для того, чтобы компания могла распространять текст речи в рамках рекламной кампании. Но сколько экземпляров приветственной речи доктора Генри Уэлча реально было распространить на самом деле? За все время рекламной кампании удалось сбыть с рук всего несколько сотен.
– И что же, они так и лежали в вашем офисе? – поинтересовался Кифовер.
– Ими было забито все хранилище, – кивнул Кифер.
– И их… в итоге выбросили?
– Я предполагаю, что да, – согласился Кифер.
И тогда Кифовер нанес последний удар:
– Вы знаете, какова была причина закупки такого множества экземпляров?
Пиарщик от ответа уклонился. Но любому человеку, внимательно следившему за происходящим, было ясно: закупкой этого дополнительного тиража Pfizer дал взятку Генри Уэлчу.
Пока в Вашингтоне несколько месяцев шли слушания, подчиненные Кифовера вели расследование в отношении Саклеров. Пусть Артур не был лично замешан в разнообразных нарушениях, выявленных комиссией, но он постоянно маячил в шаге от них. «Макадамс» был его агентством. Pfizer был его клиентом. Кампания Сигмамицина была его кампанией. Феликс Марти-Ибаньес был его другом и работал на него в «Макадамсе». «В ходе расследования «фармацевтического дела»[560] до меня время от времени доходили слухи о «братьях Саклер», – писал один из помощников Кифовера, Джон Блэр, в служебной записке от 16 марта 1960 года. Поначалу Блэр полагал, что причастность Саклеров была «периферийной». Но чем больше он погружался в дело, тем чаще всплывала эта фамилия. Блэр узнал, что у Марти-Ибаньеса в его издательском предприятии «MD Пабликейшенс» был пассивный партнер. И был уверен, что этот партнер – братья Саклер.
«Любое предприятие, которое сумело создать столь тесные связи с самым могущественным человеком в правительстве, занимающимся антибиотиками, едва ли можно назвать периферийным», – писал Блэр, добавляя, что «заговорщицкая манера» действий братьев «указывает, что здесь может быть скрыто нечто большее, чем видно на первый взгляд». Когда подчиненные Кифовера попытались подсчитать