[685]… ребенка!» По секрету он сообщил старому другу, что это было «ее решение». Но они с Гери оба были очень счастливы, до конца лета оставшись жить с супругами Гэллико и планируя вернуться в Нью-Йорк осенью. В сентябре у них родилась дочь Саманта[686]. В следующем году они поженились[687].
Мортимер хотел обзавестись собственным домом на Кап д’Антиб, поэтому приобрел красивую виллу[688], спроектированную американским архитектором Барри Дирксом, который также создал проекты домов для романиста Сомерсета Моэма и кинопродюсера Джека Уорнера. Построенная в 1938 году вилла была окружена изысканными садами и удобно расположена над дорогой, ведущей к «Отель дю Кап». «Дом отделан еще далеко не полностью[689], и нам нужно многое купить, – писал Мортимер в июле 1969 года. – Хотя это лето я называю «походным», на самом деле он удобный».
Может быть, дело было в том, что Мортимер вырос в многоязычном Бруклине, а может, в учебе в Глазго в 1930-х годах, но он все определеннее ощущал себя странствующим космополитом, гражданином мира. Он купил огромный городской особняк[690] по адресу Восточная Шестьдесят Четвертая улица, 10, всего в двух кварталах от штаб-квартиры Саклеров на Шестьдесят Второй, в котором жил, когда возвращался на родину. Но при этом оставил за собой великолепную квартиру[691] на улице Сент-Оноре в Париже, недалеко от Тюильри. Бывая в Париже, Мортимер часто посещал оперу, а в Лондоне, где тоже приобрел дом[692], ходил по драматическим театрам. Описывая светскую жизнь в Лондоне конца 1960-х годов, он шутил, что стал «свингером»[693]. У Мортимера было высокое самомнение и склонность к соперничеству. Но он не был так одержим работой, как его брат Артур. Он хотел, по его собственному выражению, вести «насыщенную и энергичную жизнь[694], посвященную жизни и любви и старанию вполне реализовать и то и другое» («жизнь, посвященную жизни» – так в оригинале). В одном письме он подкалывал Марти-Ибаньеса из-за страсти друга к чтению и рекомендовал ему более плотские радости: «Хотя книги и печатное слово[695] приносят много удовольствия, я уверен, ты согласишься со мной, что мы должны исследовать все способы наслаждения, расслабления и довольства».
В 1971 году Гери родила второго ребенка[696], мальчика, которого назвали Мортимером Дэвидом Альфонсом Саклером. Как и Артур, Мортимер решил дать сыну-первенцу от второго брака свое имя. Он называл своих детей от Гери «новой семьей»[697], что вкупе с его отъездом из Европы могло создать впечатление, что трое детей от первого брака были семьей «старой» – этакой старой кожей, которую он сбросил. Еще одним признаком того, что Мортимер в каком-то эмоциональном смысле распрощался с Соединенными Штатами, был его отказ от американского гражданства[698] в 1974 году, когда он решил стать гражданином Австрии, как Гери. (Он сделал это, впоследствии объясняла Гери, из налоговых соображений[699]: это был любопытный маневр для бывшего коммуниста. Но люди с годами меняются.) Той весной Марти-Ибаньес писал Мортимеру, что за все годы их дружбы, начиная с первой встречи в 1946 году, он ни разу не видел среднего Саклера таким счастливым[700].
Когда Мортимер Д. А. Саклер лежал в колыбели, уже шли разговоры о том, что однажды он станет врачом[701]. Так случилось, что старший сын Мортимера от первого брака, Бобби, тоже носил отцовское имя: он был Роберт Мортимер Саклер. Но к тому времени как Бобби стал подростком, он не производил впечатления человека, готового выбрать медицинскую профессию. Он, дитя развода, рос богатым, попеременно живя то со строгой матерью-шотландкой в квартире на Верхнем Ист-Сайде, то с жуирующим гедонистом-отцом, новая жена которого была всего на пару лет старше его самого. Со временем отношения между отцом и сыном становились все более бурными[702]. Мортимер жаловался, что Бобби бестолков и бестактен. Но потом они вместе провели отпуск, и могло показаться, что положение выправляется: Бобби играл с отцом в теннис, они вместе плавали в Средиземном море, и казалось, что он выбирается из своей подростковой угрюмости и становится тем самым хорошо воспитанным молодым человеком, каким его рассчитывал видеть Мортимер.
«Мне казалось, что Артур[703] немного завидует Мортимеру», – вспоминал Майкл Рич. Рич начал встречаться с Денизой Саклер, дочерью Артура и Мариэтты, в колледже Помона в середине 1970-х и со временем вошел в семью через брак с ней. «У Мортимера лучше, чем у него, получалось волочиться за этими юными леди без лифчиков на Кап д’Антиб». По словам Рича, Артур иногда рассказывал – «с явной завистью» – о похождениях брата на юге Франции. «Полагаю, ему казалось, что у Мортимера было больше времени для игр, чем у него самого, поскольку Артур был трудоголиком». Но у этой обиды был и более глубокий уровень, говорил Рич. Артур, похоже, чувствовал, что «причина, по которой у Мортимера было больше времени, заключалась в том, что сам Артур сделал это возможным».
Для Артура, говорил Рич, Мортимер и Рэймонд всегда были «младшими братишками, идущими по проложенному им пути». Он не считал их «равными себе – ему казалось, что он должен тащить их на буксире». Артур все так же вмешивался время от времени[704], когда им была нужна его помощь в Purdue Frederick, но по большей части они вели бизнес самостоятельно, делая собственные вложения, начиная собственные филантропические инициативы, зарабатывая собственные деньги – и немалые. Разнообразные деловые интересы троих братьев до сих пор сильно пересекались и переплетались[705]: «Медикл трибюн» почти в каждом выпуске давала рекламу продукции Purdue Frederick, а «Макадамс» делал часть рекламы для фирмы. Но порой Артур конфузил братьев[706], вмешиваясь в рекламные кампании «Макадамса» и снисходительно разговаривая с Рэймондом в присутствии рядовых сотрудников.
Два младших брата оставались очень близки. Рэймонд, который был ответствен за «оборону крепости» в Нью-Йорке, пока Мортимер занимался их международными предприятиями, был большим нелюдимом, чем старшие братья. По мере того как расширялись деловые интересы семьи, он и Беверли отходили от своей прежней приверженности идеям коммунизма. Зато преданность друг другу сохранили. «Рэй был тихим[707], разумно честным человеком и всю жизнь оставался женатым на одной женщине, – вспоминал бывший рекламщик «Макадамса» Джон Каллир. – Наименее интересный из троих братьев». Рэймонд продолжал жить в пригороде, в Рослине на Лонг-Айленде, и они с Беверли воспитывали двоих сыновей[708], Ричарда и Джонатана. А Ричард даже планировал стать врачом.
Пусть характеры у Мортимера и Рэймонда были очень разные, но между ними, выросшими вместе в тени Артура, возникла глубокая связь. Артур иногда психовал из-за того, что не мог даже угадать, куда запропастился бродяга Мортимер. «Я никогда еще не был настолько «отрезанным»[709], – писал он однажды летом. – До сих пор так и не получил от Морти подробностей его маршрута». Но хотя Мортимер, когда был в Европе, писал другим друзьям и знакомым, с Рэймондом он поддерживал тесную связь[710] по телефону. Рэймонд и Беверли любили навещать Мортимера во Франции, хоть и были не такими страстными поклонниками авантюрных путешествий. Рэймонд, по его собственному выражению, довольствовался тем, что «позволял Морти быть нашим гидом»[711]. А Мортимер и Гери прилетали в Нью-Йорк на бюджетные совещания Purdue Frederick[712], которые проходили на крыше отеля «Пьер», за углом от которого было офисное здание семьи на Шестьдесят Второй улице. Наезжая в Нью-Йорк, Гери устраивала роскошные званые ужины[713] для друзей и родственников в принадлежавшем супругам городском доме. Братья до сих пор подписывали некоторые письма общей подписью «Артур, Мортимер и Рэймонд»[714], словно были единым недифференцированным существом, и трудно было понять, кто из них на самом деле был автором конкретного письма. Марти-Ибаньес хвалил Мортимера[715] за старания «сплотить «семью». Но нельзя было закрыть глаза на реальность: братский союз, некогда казавшийся нерушимым, начинал сыпаться, и между младшими братьями и Артуром нарастало отчуждение.
Мариэтта полагала, что Софи Саклер была последним якорем, удерживавшим троих братьев вместе. «Мне казалось, что ее мощная[716]