[855], сетовал Артур. «Время – злобный диктатор, несгибаемый, неумолимый, и в итоге оно всегда победитель». Он любил говорить людям, что, женившись на Джиллиан, «с третьего раза сделал все правильно». Но еще он говорил об этом решении как о своего рода гамбите, разыгранном, чтобы перехитрить часы. «В том, что она моложе, есть замечательный момент, – рассказывал он одному другу. – Это даст сотню лет филантропии и великих трудов. Мои пятьдесят лет – плюс еще пятьдесят, на которые она меня переживет».
Тем временем Артур по-прежнему не щадил себя. Расписание его до сих пор оставалось сверхнасыщенным[856]: он работал по семь дней в неделю, часто бывал в поездках. По вечерам в постели неизменно читал медицинские журналы, чтобы быть в курсе[857] последних исследований. Но возраст и тот темп жизни, который он поддерживал, начинали на нем сказываться. Осенью 1986 года Артур заболел[858] опоясывающим лишаем и оказался на несколько недель прикован к постели.
Через пару месяцев Мортимер отметил свое семидесятилетие роскошной вечеринкой в Саклеровском крыле «Метрополитена». От внимания Артура едва ли могло ускользнуть то, что и его собственного брата теперь можно было обвинить в том самом грубом надругательстве над «храмом Саклера», которое так возмущало Артура. На вечеринке, которую организовала третья жена Мортимера, Тереза, были сотни гостей и гигантский торт[859] ручной работы в форме египетского саркофага, но с лицом самого Мортимера и в очках. Тереза наняла для оформления дизайнера интерьеров, и поначалу у нее были амбициозные планы украсить храм Дендур двумя дополнительными колоннами. Но «Метрополитен» отверг этот план[860], возразив, что вносить «архитектурные изменения» в древний храм, пусть даже ради очень важного именинного банкета, нет никакой необходимости. Оскорбленный Мортимер рявкнул: «Как же, они же могут вызвать раздражение дарителя, вручившего дар!»
Но как бы Артур ни раздражался, на празднике Мортимера он все же появился. Мариэтта тоже присутствовала. Они с Артуром давно не виделись. Развод оставил у обоих неприятный осадок. Их дочь Дениза встала на сторону матери и, по сути, порвала с отцом. В конечном счете она официально сменила фамилию[861] на Марика – частичное слияние имен матери и бабушки, Мариэтты и Фредерики. Посторонним, не знавшим близко эту семью, подобное решение могло показаться капризом, этакой нью-эйджевской аффектацией. Но для дочери Артура Саклера это был жест, исполненный важного смысла. Отказ от фамилии Саклер был высшим актом отречения. «Она содрала эту фамилию со своего тела стальной щеткой», – говорила одна подруга Денизы. Тем не менее Артур с искренней сердечностью приветствовал Мариэтту и предложил ей как-нибудь вместе пообедать[862].
Они встретились в маленьком французском ресторанчике, в котором прежде часто бывали, неподалеку от квартиры на площади ООН. Расположившись за столиком и заведя разговор, Артур спросил, можно ли ему поменяться с Мариэттой местами, поскольку он начал терять слух и хотел сесть так, чтобы слышать ее здоровым ухом. Бо́льшую часть вечера говорила она, посвящая его в недавние события своей жизни. После периода опустошения и гнева она начала заново обретать радость жизни, писала стихи, ездила в Европу. Мариэтта навсегда покинула Нью-Йорк, поселившись в Вермонте, и со временем познакомилась с приятным мужчиной, который во многих отношениях отличался от Артура: пусть у него было не так много достижений, зато он делал ее счастливой. Артур в основном молча слушал, так же как во время памятной долгой автомобильной поездки на медицинскую конференцию в Чикаго сорок лет назад. Но Мариэтта обратила внимание на то, что вид у него одновременно рассеянный и возбужденный, словно часть его мыслей витает где-то далеко.
Для столь богатого человека Артур все еще слишком сильно беспокоился о деньгах. Он продолжал приобретать произведения искусства и лихорадочно подписываться на все новые филантропические проекты – и боялся, что берет на себя слишком много. Вероятно, вследствие этого страдали его отношения с Джиллиан. Через пару месяцев после обеда с Мариэттой он послал Джиллиан лаконичную записку, которую надиктовал помощнику по пути в аэропорт. Он принял решение «взять на себя ответственность[863] за все финансы, которые я использую», проинформировал он Джиллиан, потребовав, чтобы она составляла «бюджет на домашние расходы» с подробной разбивкой по каждому из их четырех домов, детализируя затраты на «еду, техническое обслуживание, обстановку». Похоже, в тот момент он был охвачен маниакальной тревожностью. «К моему возвращению в четверг днем я хочу получить все вышеуказанные данные, какие ты сможешь предоставить, вместе с программой и графиком того, как ты будешь предоставлять остальное». Артур упрекал жену за «неоднократные жалобы» на «недоступность финансирования и поддержки твоих увлечений». Объяснял, что посылает ей записку только по причине спешки: «В будущем я буду диктовать свои распоряжения непосредственно тебе». Он пребывает в чудовищном напряжении, пояснял Артур. Люди слишком привольно тратят его деньги. Но он твердо решил «взять командование на себя».
Одним из увлечений Джиллиан, требовавших «финансирования и поддержки», была страсть к коллекционированию старых ювелирных украшений – не старинных, какие собирают многие люди, а именно древних. Артур поощрял это новое хобби, благосклонно восприняв идею о том, что его супруга будет создавать собственную коллекцию, и весной того года Королевская академия искусств в Лондоне планировала выставку[864] «Ювелирные украшения древности: избранные предметы из коллекции Джилл Саклер». На выставке должны были быть представлены более двухсот экспонатов[865], которые музей окрестил «самой обширной частной коллекцией древних ближневосточных ювелирных украшений, находящейся в частной собственности». В эссе для продвижения выставки[866] Джиллиан писала, что ее «увлеченность коллекционированием ювелирных украшений началась с подарков мужа, который сам является страстным коллекционером, а также видным ученым, психиатром и крупным благотворителем музеев и учреждений искусства, точных и гуманитарных наук».
Выставка открылась в мае того же года. Представленные в экспозиции сокровища ошеломляли: венцы и цепочки из филигранного золота, амулеты из лазурита. Считалось, что некоторые из этих предметов старше даже храма Дендур, иные датировались третьим тысячелетием до нашей эры[867]. Джиллиан дала ясно понять, что не просто вслепую копит побрякушки. Наоборот, как и ее муж, она стремится развивать научные исследования. По мере расширения своей коллекции, отмечала Джиллиан, она «с радостью обнаружила[868], что почти в одиночку» занимается «сферой, прежде практически обойденной вниманием науки». Кураторы из Королевской академии настояли на том, чтобы освещение выставки было слабым, дабы не повредить древним артефактам. Но украшения все равно ярко сверкали. Просто поразительно, как впоследствии писала одна из посетительниц, Элис Беккетт, что «такие тонкие и нежные украшения, как венцы[869] или изысканный золотой цветок, пережили невредимыми несколько тысяч лет – и искрились так, будто были изготовлены вчера».
Но выставка не принесла того триумфа, на который надеялась Джиллиан. После ее открытия «Санди таймс» опубликовала шокирующую статью[870], высказавшую сомнения в подлинности части этих предметов. «Я полагаю, что значительная доля самых броских экспонатов – фальшивки, – рассказал газете Джек Огден, музейный консультант, специализировавшийся на выявлении подделок. – Однако демонстрация их в Академии придает им достоверности. Это отбросит изучение ювелирных изделий на двадцать лет назад». Джиллиан утверждала, что такого не может быть, говоря: «Я буду очень-очень удивлена[871], если с какими-то предметами что-то не так». Но Королевская академия собрала комиссию из двадцати четырех экспертов из разных стран мира, которые посвятили два дня изучению коллекции и выпустили заявление, где говорилось: «Существует единодушное мнение[872], что некоторые из этих предметов, включая основные, не являются древними».
Этот скандал был убийственным[873] для Джиллиан – и для Артура. Осенью должна была открыться галерея Артура М. Саклера в Смитсоновском музее, и планировалось, что коллекция древних ювелирных изделий Джилл Саклер поедет в тур с показом, в частности, в Национальной галерее в Вашингтоне. Но после того как вскрылось, что некоторые из самых ярких жемчужин коллекции могут оказаться подделкой, подготовку к выставке потихоньку свернули.
Говоря о самых проработанных планах, Артур любил ввернуть выражение: «Человек предполагает, а Бог располагает»[874]. Когда в мае в Лондоне разгорались споры вокруг коллекции его жены, он прибыл в Бостон на встречу в Стейт-стрит-банке, в котором стал главным акционером. Во время пребывания в Бостоне он почувствовал странную боль в груди. Раньше времени прервав поездку, он вылетел в Нью-Йорк, приехал в офис и объявил, что, возможно, перенес сердечный приступ.