знанным ученым и отличным приобретением Ричарда Саклера, но, как обнаружил Коберт почти сразу, стареющий ученый был «на закате своей карьеры». Энтузиазм Ричарда распространялся и на людей, которых он нанимал: он мог познакомиться с человеком в самолете или на горнолыжном склоне, завязать с ним разговор, а потом спонтанно решить, что его собеседнику следует непременно приехать и работать в Purdue. Возможно, та важная работа, которую проделал Поллак два десятилетия назад, побудила Ричарда ухватиться за него, но научную работу в Purdue нельзя было назвать передовой. Придя на новое рабочее место, Коберт узнал, что будет разрабатывать печенье с пищевыми волокнами, которое предполагалось рекламировать как слабительное. Он даже растерялся. «У меня два медицинских диплома, – рассказывал Коберт. – Я не хотел работать с каким-то печеньем».
Но он стойко ходил на работу каждый день, надеясь извлечь максимум пользы из не самой лучшей ситуации. Ричард Саклер на поверку оказался строгим начальником, любившим ставить головоломные задачи. В частности, его раздражало то, что Сенокот действовал слишком медленно.
– Заставьте его работать быстрее, – дал он задание Коберту.
Этот приказ ошарашил ученого. Слабительное действовало в толстой кишке. Чтобы начать работать, оно должно было пройти изо рта, после проглатывания, через пищеварительный тракт – процесс, который длился не один час. Это не было чьей-то недоработкой. Скорость определяла человеческая физиология.
– Это никак невозможно! – возразил Коберт.
– Сделайте это! – рявкнул Ричард и вылетел за дверь.
Этот инцидент был типичным для Ричарда, вспоминал потом Коберт: «Он рассчитывал, что его подчиненные будут неукоснительно исполнять то, что он велел». У Саклера был личный помощник, худощавый американец корейского происхождения, и Ричард посылал его как адъютанта доставлять подчиненным свои невозможные задания. Коберт и его коллеги привыкли бояться его визитов: «Он приходил с какой-нибудь абсурдной идеей или требованием, не имевшим никакого смысла, и я отвечал: «Я не понимаю, что это значит!»
«Ричард был тот еще персонаж, – вспоминал другой бывший сотрудник компании, который работал с ним в этот период. – Иногда я сомневался в стабильности его рассудка. Было в нем что-то странноватое. «Безрассудство» – вот какое слово приходит на ум».
И все же все понимали, что Ричард находится под покровительством. В конце концов, компания была семейным бизнесом. Внутри Purdue Frederick мера власти человека определялась исключительно его отношениями с семьей владельцев. В норуолкском офисе трудились некоторые старые сотрудники, называемые «Саклеровскими контактами»; это определение означало, что они – личные друзья семьи и потому неприкосновенны. Некоторые из них, по правде говоря, были совершенно некомпетентны, просто занимали места и получали зарплату. Но они демонстрировали лояльность Саклерам, а главным принципом компании было то, что такая верность должна вознаграждаться. Во внутренней политике фирмы человеку, у которого не было собственной прямой связи с Саклерами, полезно было обзавестись союзником, у которого она была.
Если влияние определялось лояльностью, то главным лоялистом и важнейшим «Саклеровским контактом» был тучный, шаркавший при ходьбе поверенный по имени Говард Юделл. Юделл вырос в Бруклине[935] и всю жизнь говорил с характерным местным акцентом. Едва окончив юридическую школу Нью-Йоркского университета, он устроился на работу в крохотную фирмочку с тремя адвокатами, которые выполняли юридическую работу для Саклеров, и со временем перешел в Purdue на должность вице-президента[936] и главного консультанта. Юделл демонстрировал неколебимую верность Саклерам. «Корпоративные юристы могут делать одно из двух[937], – говорил Барт Коберт. – Они могут приходить к руководству и говорить ему: «Это сделать невозможно». А могут приходить к руководству и говорить: «Скажите мне, чего вы хотите, и я найду способ это сделать». Говард относился ко второй категории». Юделл описывал свою собственную профессиональную философию очень похожими словами. Не дело юриста указывать управляющим, что «компания не может сделать того, что ей нужно сделать»[938], – говаривал он. «Юделл был как Том Хаген из «Крестного отца», – вспоминал один поверенный, который вел с ним дела. – Очень лоялен семье».
Пожалуй, Саклерам было полезно наличие в компании таких людей, как Юделл, которые могли служить для молодого Ричарда чем-то вроде страховочных перил. В компании ходила одна история о Ричарде, которая могла быть правдой, а могла и не быть, но ее рассказывали и пересказывали заново, потому что она отражала его своеобразные склонности. Дело было в 1970-е годы. Однажды Рэймонд уехал в отпуск, на пару недель оставив Ричарда в одиночку управлять семейной компанией. Вечно жаждущий новаторства Ричард решил, что наверняка есть какие-то способы сэкономить деньги компании, удешевив производство Бетадина. Пристально изучив вопрос, он решил, что если заменить входивший в состав йод его более дешевой разновидностью, то можно сэкономить некоторое количество долларов на каждую партию товара. Поэтому, не посоветовавшись с Рэймондом, Ричард заказал пробную партию с новым компонентом в составе и, если верить легенде, пустил ее в продажу. Но вскоре выяснилось, что этот новый Бетадин при применении на человеческой коже вызывает слабые ожоги. Узнав о случившемся, Рэймонд приказал немедленно отозвать всю партию. «Все пузырьки свезли на склад, – посмеиваясь, рассказывал один бывший сотрудник. – То и дело какой-нибудь из них взрывался».
Правдива ли эта история? Никто не мог бы сказать наверняка. Но мораль сей басни очевидна: Ричард был парнем умным, но способность к суждению у него хромала. «Он хотел стать следующим Merck или Eli Lilly, – говорил Барт Коберт. – Но не знал, как это сделать, а может быть, даже и не знал, что не знает, как это сделать». Зато всем было ясно, что, несмотря на свою ограниченность, Ричард лелеял большие амбиции в отношении самого себя и семейной компании. «Он всегда искал[939] новые возможности, новые лекарственные средства», – рассказывал Ларри Уилсон, работавший в Purdue в тот период.
Коберт, которому наконец опротивело заниматься слабительным печеньем, ушел из Purdue, не проработав и года. Но за время работы там он подружился с пожилым ученым по имени Эдди Тейксью. Тейксью пришел в Purdue на должность директора по клиническим исследованиям[940] в 1975 году. Он работал там давно и многое повидал. Просто будь поосторожнее с Ричардом Саклером, предостерегал он Коберта: «Держи ухо востро»[941].
Дядя Ричарда, Мортимер, в те годы появлялся в компании от случая к случаю[942]. В штаб-квартире в Норуолке его считали слегка таинственной фигурой. «Мортимер живет в Европе. У него там куча любовниц и собственный замок», – говорил один бывший сотрудник, вкратце излагая ходившие среди рядовых служащих компании в 1980-е годы карикатурные легенды о совладельце-плейбое. Мортимер «то впархивал, то упархивал», вспоминал Барт Коберт. Он порой приезжал в штаб-квартиру, но никогда не оставался надолго: «Он был отстраненный, чужой и элегантный».
«Мое официальное место жительства – Швейцария»[943], – любил указывать Мортимер. Но действительность была несколько более сложной. Он отказался от гражданства США в 1974 году, чтобы стать гражданином Австрии. Но в Австрии на самом деле не жил, вместо этого деля свое время[944] между резиденциями в Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Гштааде и на Кап д’Антиб. Ричард проработал в Purdue четыре года к тому печальному дню, когда его кузен Бобби, сын Мортимера, покончил с собой. Служащие в норуолкском офисе знали о трагедии, но никогда не обсуждали ее во всеуслышание, только шептались. Поначалу говорили, что Мортимер лишился сына по трагической случайности: мол, молодой человек выпал из окна. Но со временем пошли слухи, что Бобби не выпал, а выбросился. Однако подтвердить их было трудно, поскольку случившееся не получило никакого освещения в прессе, а Саклеры о нем не разговаривали[945].
Расставшись в 1977 году со второй женой, Гери, Мортимер купил для нее пятнадцатикомнатную квартиру на Ист-Энд-авеню и вручил сумму в 140 000 долларов[946] на «оформление и меблировку». Там Гери растила двух маленьких детей, Саманту и Мортимера-младшего, а старший Мортимер оставил себе собственную квартиру[947] с видом на парк на Пятой авеню. Но в действительности Мортимер так часто и подолгу бывал за границей, что в итоге Гери занимала обе квартиры. Однажды Мортимеру позвонила его домработница из Нью-Йорка, Элизабет Бернард, сообщив, что Гери въехала в его квартиру и уволила ее. Отношения бывших супругов и так были напряженными, но теперь Мортимер разъярился по-настоящему: это напоминало вторжение[948]. Он поспешил назад в Нью-Йорк и обнаружил, войдя в свою квартиру, что ее оккупировала коммуна из фотографов и моделей[949], которые расположились там как у себя дома. Самой Гери нигде не было, но развязные незваные гости проинформировали Мортимера, что его бывшая жена дала им разрешение здесь пожить. Когда Мортимер распахнул дверцы шкафа в своей спальне, он впал в бешенство при виде развешанных там чужих вещей. Он выгнал скваттеров