[1056], и Ричард подбрасывал разнообразные идеи. За ужином тем вечером Кэти предложила использовать оксикодон[1057] – опиоид, синтезированный в Германии в 1917 году.
По словам Кэти[1058], Ричард не знал, что такое оксикодон. И она ему рассказала: это один из опиоидов, химический «кузен» морфина, а также героина. Но оксикодон намного мощнее морфина. Это средство уже широко доступно как обезболивающее в таких слабых препаратах, как Перкодан (Percodan) и Перкоцет (Percocet). Но в этих таблетках содержится лишь небольшое количество оксикодона, поскольку в Перкодане он смешан с аспирином, а в Перкоцете – с ацетаминофеном[1059], и оба эти вещества могут быть токсичными, если принять их слишком много. Однако если применить чистый оксикодон с использованием системы «контин», наверное, будет можно применять большую дозу, которая будет постепенно поступать в кровоток, позволяя пациенту принимать более внушительное количество действующего вещества.
У Ричарда сохранились другие воспоминания[1060] об этом поворотном моменте в истории компании. «Этот проект стартовал в конце восьмидесятых», – говорил он. По словам Ричарда, идея принадлежала Бобу Кайко, а не Кэти. Действительно, в одной служебной записке от 1990 года Кайко предлагал оксикодон[1061], указывая, что у него «меньше вероятности привести к конкуренции дженериков на начальном этапе».
Хотя компания переехала в Норуолк, она по-прежнему имела представительство в Йонкерсе, в исследовательском центре Purdue Frederick на Со-Милл-Ривер-роуд. В то время как предприятие в Норуолке было современным и корпоративным, представительство в Йонкерсе можно было назвать каким угодно, но не таким: оно располагалось в здании бывшей ковровой фабрики и было окружено высокими заборами, ощетинившимися колючей проволокой. Это был неблагополучный район: однажды в конце 1980 годов в ближайшем водяном коллекторе был найден труп. «У нас порой случалось, что люди приезжали на собеседование по поводу работы, въезжали на парковку, оглядывались по сторонам и уезжали, даже не войдя в здание, – вспоминал один бывший сотрудник, работавший в центре. – Его ни по каким меркам нельзя было назвать гламурным».
Ларри Уилсон был химиком, пришедшим в исследовательский центр в 1992 году, и провел следующие 15 лет, работая в компании. В итоге его назначили в «оксикодоновый проект», как стали называть эту разработку. Первые усилия по созданию формулы не принесли успеха, и ко времени появления в проекте Уилсона группа разработчиков день и ночь трудилась над новым препаратом. «Когда срок действия патента на МС-контин подходил к концу, в него [оксикодоновый проект] стали вкладывать все больше усилий», – вспоминал Уилсон. Боб Кайко ежедневно курировал проект. Он нравился Уилсону[1062]: у Кайко был большой опыт лечения людей наркотическими веществами и он страстно верил в терапевтический потенциал оксикодонового продукта с пролонгированным действием.
Ричард Саклер тоже часто появлялся в центре, и Уилсон проникся симпатией и к нему. Пусть Ричард был властным, но Уилсону казалось, что у него нет «классового сознания»; проявлялось это в том, что он был готов разговаривать с любым человеком на любом уровне компании, помнил имена сотрудников и подробно расспрашивал об их работе. Это был не какой-нибудь высокий и далекий управленец, который хотел быть в курсе дел в общем, но не питал никакого особого интереса к работе «на земле»: когда дело дошло до оксикодонового проекта, Ричард сам работал на этой «земле». «Он много работал[1063]. Мне казалось, он вообще никогда не спит, – рассказывал Уилсон. – Я был не единственным, кто получал от него электронные письма в три часа ночи. У него просто появлялись всевозможные идеи».
Не всем был близок микроменеджерский стиль управления Ричарда. Он одним из первых освоил электронную почту и на совещаниях смущал присутствующих, уставившись в свой огромный переносной компьютер, словно вообще не слушая никого из говоривших, а потом внезапно поднимая взгляд и задавая неудобный вопрос. Периодически он вставал, подходил к стене, где была телефонная розетка, и подключал к ней компьютер. Тогда всем приходилось слушать звонки и трели, сопровождавшие подключение к интернету, чтобы он мог отослать очередное письмо. Трудовая этика Ричарда иногда тяжело сказывалась на тех, кто работал под его началом. Если вы после долгого рабочего вечера в полночь отсылали ему письмо, он тут же отвечал на него, заваливая вас встречными вопросами. Если вы не давали ему того, что он хотел, он звонил вам домой[1064]. Он знал, что многие служащие считают его головной болью и занозой в заднице, но в этом его поведении присутствовала компульсия, сосредоточенная решимость[1065] сделать новый оксикодоновый продукт достойным преемником МС-контина.
Молодое поколение Саклеров все активнее вовлекалось в деятельность компании. Ричард официально вошел[1066] в совет директоров в 1990 году наряду с братом Джонатаном, а также Кэти и ее сестрой Айлин. В следующем году семья создала новую компанию, Purdue Pharma. Purdue Frederick продолжала существовать, занимаясь традиционными безрецептурными средствами. Но создание этого нового корпоративного предприятия сигнализировало об амбициях[1067] Ричарда и того поколения Саклеров, представителем которого он был. «Purdue Frederick была изначальной компанией[1068], которую мой отец и дядя приобрели в 1952 году», – объяснял Ричард. А Purdue Pharma была учреждена для того, чтобы «взять на себя риск новых продуктов».
Это было тонкое, почти незаметное отличие: просто очередная компания Саклеров. Но оно знаменовало направление, в котором Ричард хотел двигать бизнес. Его целью, по его собственным словам, были «более инновационные продукты, более часто запускающиеся в производство, с применением большего объема навыков и ресурсов». Давно прошли те времена, когда Purdue довольствовалась ролью сонного производителя слабительного и средства для удаления ушной серы. Теперь, по убеждению Ричарда, требовалась «новая активность»[1069]. В 1993 году Ричард дорос до поста старшего вице-президента[1070]. У семьи было в разработке очень многообещающее лекарство. Его решили назвать ОксиКонтином. В служебной записке коллектива проекта «ОксиКонтин»[1071] в декабре 1993 года отмечалось, что новые таблетки будут рекламироваться «в противопоставлении Перкоцету» и могут в итоге «заместить нашу линию МС-контина», если конкуренцию против дженериков будет невозможно поддерживать. Они имели потенциал, чтобы стать очень эффективным препаратом от раковой боли.
Но возникла и еще одна, более заманчивая идея. Ричард всегда интересовался маркетингом и в 1984 году нанял нового главу отдела маркетинга, Майкла Фридмана – высокого, краснощекого уроженца Бруклина, управленца[1072], который когда-то работал на Лонг-Айленде школьным учителем, потом начал трудиться в сфере продаж как коммивояжер, работая с электроинструментом, а затем вновь вернулся к учебе, чтобы получить степень MBA. Ричард в своей характерной и неповторимой манере нанял Фридмана после того, как однажды летел с ним рядом в самолете[1073]. Фридман был сыном евреев, переживших холокост, которые познакомились в лагере беженцев после войны. Когда его родители вступали в брак, у них не было денег на свадебное платье, поэтому его отец обменял два фунта кофе на парашют, а мать заплатила двумя пачками сигарет швее, чтобы та превратила его в платье. (В итоге этот наряд стал экспонатом выставки в Музее Холокоста[1074] в Вашингтоне.) Фридман был речист и любезен. «Доктор Ричард прислушивался к Майклу Фридману, а Майкл Фридман прислушивался ко всем остальным», – так высказался один бывший администратор Purdue, работавший с ними обоими. Из-за высокого роста и рыжей шевелюры Фридмана Ричард в шутку называл его Рыжей Каланчой[1075].
В 1994 году Фридман составил служебную записку[1076] с пометкой «чрезвычайно конфиденциально» для Рэймонда, Мортимера и Ричарда Саклеров. Рынок онкологического обезболивания важен, указывал Фридман: это четыре миллиона рецептов в год. Действительно, три четверти миллиона рецептов выписывались только на МС-контин. «Мы полагаем, что FDA поначалу ограничит наш выход с ОксиКонтином на рынок обезболивающих для раковых больных», – писал Фридман. Но что, если со временем расширить сферу применения для этого препарата? Существует намного больший рынок препаратов от других типов боли: боли в спине, боли в шее, артрита, фибромиалгии[1077]. По словам бывшего борца и нынешнего врача-анестезиолога доктора Джона Боники, один из трех американцев страдает от хронической боли, которую никто не лечит. Если это верно хотя бы отчасти, то эти люди представляют собой исполинский неопробованный рынок. Что, если найти способ рекламировать новое средство ОксиКонтин