[1324] быстро, словно какой-нибудь передающийся воздушно-капельным путем вирус, от одного небольшого поселка к другому. В тех регионах, где зародилась эта проблема, часто проживало значительное число безработных или, наоборот, работяг, занятых тяжелым ручным трудом, инвалидов или хронических больных, людей, которые страдали от боли. Именно они были теми самыми регионами, на которые делали ставку Стивен Мэй и другие торговые агенты Purdue, – регионами, которые, как подсказывали им данные IMS, могли стать плодородной почвой для ОксиКонтина[1325]. В отдельных случаях в этих населенных пунктах также существовали застарелые проблемы со злоупотреблением рецептурными препаратами[1326]. В некоторых частях Аппалачей люди комбинировали ОксиКонтин с Валиумом: одну пилюлю Ричарда Саклера, а другую – его дяди Артура. Этот тандем называли «кадиллаковым кайфом»[1327].
Вскоре «болящие» пациенты уже навострились заниматься «доктор-шопингом», записываясь на прием к нескольким разным врачам и накапливая рецепты, продавая таблетки или делясь ими с друзьями, иногда приторговывая, чтобы прокормить собственную привычку. На черном рынке таблетки брали по доллару за миллиграмм – и внезапно все вокруг заделались дилерами, теневыми торговыми агентами ОксиКонтина[1328], по сравнению с армией которых собственный штат представителей Purdue казался каплей в море. Некоторые поселки начали напоминать фильмы про зомби, поскольку этот феномен забирал одного жителя за другим, затягивая прежде хорошо адаптированных, функциональных взрослых в водоворот зависимости[1329]. Их можно было заметить где угодно, этих наркоманов, слоняющихся у дверей мини-маркета, клюющих носом в припаркованной машине с ревущим на заднем сиденье маленьким ребенком. Несмотря на все распоряжения Purdue избегать при описании ОксиКонтина использования таких слов, как «сильный», это был невероятно мощный наркотик – и тем он был одновременно притягателен для потребителя и опасен. Превышение дозы могло вызвать отказ органов дыхания: человек впадал в сон столь глубокий и блаженный, что переставал дышать[1330]. В маленькие больницы привозили пациентов в состоянии, близком к смерти. В трейлерах, в грязных квартирах, на уединенных фермах полиция и санитары находили, приезжая по вызову, привычную сцену – передозировку ОксиКонтина – и принимались за попытки вернуть бесчувственных людей к жизни.
В феврале 2000 года главный федеральный прокурор Мэна, Джей Макклоски, разослал тысячам врачей штата письмо[1331] с предупреждением о нарастающей опасности злоупотребления и «утечки»[1332] ОксиКонтина. Говард Юделл, узнав об этом письме, пренебрежительно отмахнулся от него. Он презирал Макклоски, считая его «чересчур ретивым прокурором[1333] с политическими амбициями», который просто «пытается пролезть в газетные заголовки». Но все же это был федеральный чиновник, бивший тревогу в связи с наркотическим препаратом, который на тот момент приносил своим производителям миллиард долларов в год. Поэтому через несколько месяцев Юделл вылетел в Мэн вместе с Майклом Фридманом, чтобы лично встретиться с Макклоски. Прокурора тревожило безудержно нараставшее злоупотребление ОксиКонтином. Этот препарат употребляют дети, сказал он. Умные дети. Он рушит их жизнь. Макклоски казалось несколько странным то, что его небольшой штат стал одним из самых крупных потребителей[1334] ОксиКонтина на душу населения в стране. Он упомянул 160-миллиграммовые таблетки – слоновью дозировку.
– Кто-то из здешних врачей сказал мне, что одна такая таблетка может убить ребенка, если он ее проглотит, это так? – спросил он.
– Вероятно, – признали Юделл и Фридман[1335].
Встреча была холодной – да что там, ледяной. По ее завершении Юделл сказал Фридману: «Мы должны придумать[1336], что нам с этим сделать».
Одним из способов «что-то сделать» с Макклоски было утверждать, что в Purdue осознали наличие каких-то проблем с ОксиКонтином лишь после того, как он в 2000 году разослал свое письмо с предупреждением. Сам Ричард Саклер впоследствии свидетельствовал под присягой[1337], что впервые услышал об «утечке» или злоупотреблении ОксиКонтином только «в начале 2000 года». Это была неправда. В действительности Purdue еще в 1997 году, спустя считаные месяцы после запуска ОксиКонтина, получала от своих собственных агентов по продажам сообщения, из которых было очевидно, что злоупотребления имеют место. Поскольку агенты были рассеяны по стране и посещали клиники обезболивания, семейных врачей, аптеки и больницы, они работали как система раннего предупреждения, были глазами и ушами Саклеров. Как Стивен Мэй узнал о девушке, умершей от передозировки в Западной Вирджинии, так и другие представители узнавали о подобных инцидентах. Годы спустя, когда следователи просматривали полевые отчеты, составленные агентами Purdue между 1997 и 1999 годами, они нашли упоминания сотен примеров злоупотребления препаратом[1338]. В ноябре 1999 года агент Джим Спид из Флориды писал контролеру в Purdue: «У меня такое ощущение, что у нас есть проблема с доверием[1339] к нашему продукту. Многие врачи теперь считают, что ОксиКонтин – это уличный наркотик, который стремятся раздобыть все наркоманы». В том же году Марк Альфонсо, администратор Purdue, направил Ричарду электронное письмо с описанием способов злоупотребления этим препаратом[1340].
Поначалу Ричард с легкостью отмахивался от историй о злоупотреблении и зависимости. «Я получил медицинское образование[1341], – объяснял он впоследствии. – В моей статистике «N из 1» называется индексным случаем, и он может побудить искать другие случаи или реагировать на другие случаи. Но меня учили не гоняться за тем, что может быть случайным событием». Это был характерный для Ричарда ответ, внешне высоконаучный и логичный, но при этом маскирующий более глубокую эмоциональную реакцию. Ричард настолько близко принимал к сердцу все[1342], связанное с ОксиКонтином, что не мог заставить себя прислушаться ни к каким предположениям о том, что этот препарат может вызывать зависимость. Еще в 1997 году он обостренно реагировал на чужие опасения в связи с аддиктивными свойствами нового обезболивающего, предупреждая, что медицинские страховые организации могут ссылаться на озабоченность проблемой зависимости, «просто чтобы сказать «нет» ОксиКонтину, и что такие возражения следует «искоренять».
Поэтому письмо Макклоски в 2000 году никак не могло стать для Ричарда или других топ-менеджеров Purdue первым толчком к осознанию проблемы. Скорее, вмешательство Макклоски отмечало этап, на котором эта проблема стала настолько распространенной, что больше невозможно было притворяться ничего не ведающими. Весной 2000 года Майкл Фридман писал Ричарду об «ОксиКонтиновом воре», который вламывался в аптеки Огайо. «Нам еще прислали одну историю из Мэна и еще одну из Флориды, но они между собой не связаны, – писал Фридман. – В Огайо ситуация [повторяется] почти каждый месяц».
«Отвратительно[1343], – отвечал Ричард. – И будет продолжаться». С чего вдруг тот парень зациклился на ОксиКонтине? – недоумевал Ричард. Почему он не ворует «другие опиоиды»?
Рекламируя свой препарат как превосходящий другие обезболивающие, чтобы «похоронить» конкуренцию, теперь Purdue столкнулась с последствиями. «Со временем эти истории будут появляться[1344] в каждом штате», – спустя пару недель заметил один из администраторов Purdue в служебной переписке. В январе 2001 года торговый агент по имени Расселл Гасдиа побывал на собрании в помещении средней школы городка Гадсден, штат Алабама, организованном матерями, потерявшими детей в результате передозировки ОксиКонтина. «Звучали заявления, что продажи ОксиКонтина[1345] [растут] за счет мертвых детей», – впоследствии писал он в отчете Ричарду. Некоторые участницы собрания говорили, что «единственное различие между героином и ОксиКонтином в том, что ОксиКонтин можно получить от врача».
В следующем месяце Мортимер-младший переслал Ричарду газетную статью[1346], в которой отмечалось, что в одном-единственном штате зарегистрированы 59 смертей, связанных с ОксиКонтином. Ричард Саклер ответил на это электронным сообщением: «Это еще не так плохо[1347]. Могло быть намного хуже».
В первые месяцы и годы после выхода ОксиКонтина на рынок Purdue получала бесконечное множество писем от пациентов[1348], которые благодарили компанию за то, что она делает такое благородное дело, за возвращение им комфорта, подвижности и воли к жизни, украденных болью. Саклеры и их администраторы гордились этими письмами, что вполне понятно[1349]