седовали со встревоженными чиновниками, недоумевающими начальниками полиции и осиротевшими родителями. У этих троих мужчин имелся хорошо отрепетированный набор тезисов, от которого они почти никогда не отклонялись. На самом деле, даже не имело значения, кто из них брал слово: их публичные заявления были взаимозаменяемыми, поскольку они, так сказать, часто читали по одной и той же бумажке.
– Нам более чем кому-либо другому огорчительно слышать, что нашим продуктом, который приносит такое облегчение столь многим людям, злоупотребляют, – говорил Фридман комиссии законодателей в тот день. – Хотя важно знать мнение всех сторон в этом обсуждении, мы должны особенно внимательно прислушиваться к голосам пациентов, которые без таких препаратов, как ОксиКонтин, будут страдать от нелеченой или неадекватно леченой боли.
От хронической боли страдают около пятидесяти миллионов американцев, продолжал Фридман.
– Они не наркоманы. Они не преступники, – говорил он. – Они – люди, у которых рак, серповидноклеточная анемия, серьезные травмы спины или какие-либо иные физические травмы или заболевания отнимают жизнь, причиняя им неослабную боль.
За семнадцать лет совместной работы Фридман и Говард Юделл стали близкими друзьями. Они часто вместе ездили в отпуск, беря с собой жен. В рабочие дни Фридман и Юделл постоянно были на связи, переписываясь с помощью смартфонов BlackBerry. С конца 2000 года они вместе начали «выездные гастроли», чтобы защищать свой препарат и убеждать государственных чиновников не делать ничего такого, что снизило бы доступность ОксиКонтина. Голденхайм был отличным дополнением к их команде. У него была впечатляющая репутация, он учился в Гарвардской медицинской школе и работал клиническим директором легочного отделения в головной больнице Массачусетса. (Его нанял лично Ричард Саклер; по словам бывшего коллеги, Барта Коберта, Ричард был «влюблен в Гарвард»[1395].) Медицинский опыт Голденхайма был полезен для компании в деле создания образа гиппократовской добродетели. В одной рекламе, которую Purdue размещала[1396] в газетах на пике кризиса зависимости, была использована его фотография, на которой он был в белом халате, похожий на человека, играющего роль врача на костюмированной вечеринке.
Эти трое составляли мозговой трест Ричарда Саклера. Оставаясь наедине, мужчины не стеснялись в выражениях, перебрасываясь залихватскими мачистскими шуточками. Голденхайм, например, мог сказать Фридману: «Мы держим тигра за хвост[1397], и я вот думаю, не усилить ли хватку? Давайте обсудим это за обедом с суши?» Но когда они начинали говорить об ОксиКонтине публично, их позиция становилась иной: мужчины были серьезны, бледны и излучали ауру трезвой искренности. Purdue осознает проблему, утверждали они. Мало того, никто на свете не делает для устранения этой проблемы больше, чем добрые люди из Purdue Pharma. Несомненно, мы имеем дело с кризисом. Но, как объясняло руководство Purdue, на самом деле это скорее проблема правоохранительных органов. Преступники-наркоманы создают утечку их продукта и злоупотребляют им, и Purdue тесно сотрудничает с правоохранительными органами. Компания заказала новые, «защищенные от подделки» бланки рецептов[1398] и раздавала их бесплатно поставщикам медицинских услуг, что в теории должно было помешать подделывать официальные рецепты ради приобретения препарата в невероятных количествах. Фридман, Голденхайм и Юделл также указывали[1399], что ОсиКонтин не следует считать чем-то уникальным, что, хотя люди умирают от передозировки ОксиКонтином, это всего лишь симптом гораздо более широкого тренда к злоупотреблению рецептурными препаратами в масштабах страны. Компания спонсирует рекламную кампанию[1400], цель которой – объяснить подросткам, почему не надо взламывать родительские аптечки.
В своих показаниях перед подкомиссией Фридман утверждал, что Purdue совершенно ни в чем не виновата и что внезапный взлет злоупотребления, преступности и смертей ни в коем случае нельзя объяснять кампанией за «дестигматизацию» опиоидов и продвижением ОксиКонтина.
– Маркетинговые меры Purdue применительно к ОксиКонтину консервативны по любым стандартам, – настаивал Фридман.
Компания не была согласна с предположением о том, что «агрессивный маркетинг играет какую-либо роль в злоупотреблениях и утечке ОксиКонтина».
Это была главная опора самозащиты Purdue: как нет связи между свойствами таблетки и тем фактом, что люди приобретают зависимость от нее, так нет связи и между маркетинговой войной ради продаж ОксиКонтина, развязанной Ричардом Саклером, и последовавшим за ней букетом социальных недугов. Компания никак не могла заранее предвидеть, что с ОксиКонтином может возникнуть проблема злоупотребления, утверждал Фридман. За все семнадцать лет маркетинга предшественника этого препарата, МС-контина, говорил он, «до Purdue ни разу не доходили сведения[1401] о каких-либо необычных случаях злоупотребления или утечки». И даже после того, как ОксиКонтин в 1996 году был выпущен на рынок, в течение первых четырех лет компания не видела никаких признаков проблем.
– Только в апреле 2000 года Purdue впервые обратила внимание на сообщения о злоупотреблении и утечке ОксиКонтина, появившиеся в статьях газет штата Мэн, – сказал Фридман.
Эта формулировка тоже стала стандартным тезисом защиты Purdue. И тоже была ложью, если говорить без обиняков. Действительно, в начале 2000 года – после того как Джей Макклоски, генеральный прокурор в штате Мэн, выпустил письмо, предостерегавшее врачей о рисках ОксиКонтина, – Purdue уже больше не могла притворяться, что не знает о проблеме. Но компания и до этого письма знала, что этими таблетками активно злоупотребляют. Знала не один год. Ведь была же служебная записка о злоупотреблении, составленная в 1999 году Мартой Вест для Говарда Юделла, который теперь сидел рядом с Майклом Фридманом, пока тот давал показания. Но задолго до этого целый хор собственных торговых агентов Purdue сообщал компании об услышанных ими жутких историях о зависимости и злоупотреблении, фиксируя эти тревожные сигналы в своих полевых заметках. Компания четко знала, что проблема существует, практически с самого начала. Еще в октябре 1997 года один из топ-менеджеров Purdue, Марк Альфонсо, писал другому, Джиму Лэнгу, цитируя Майкла Фридмана и сообщая, что число упоминаний ОксиКонтина на интернет-сайтах и в чат-румах «достаточно велико, чтобы человек потратил[1402] на них целый день», добавляя, что в компании этот трафик мониторят «три человека».
Но никто из членов Конгресса, приехавших в Пенсильванию на слушания в тот день, ничего об этом не знал. Складывалось такое впечатление, что в штаб-квартире Purdue в Стэмфорде было принято внутреннее решение переписать последовательность событий и утверждать, что компания и слыхом не слышала ни о каких проблемах до 2000 года. Действительно, в электронном письме Ричарду Саклеру от 16 февраля 2001 года Фридман писал: «Я думаю, что необходимо[1403] выстроить нашу историю так, чтобы она была совершенно отчетливой и последовательной». Законодатели этого не поняли, но, излагая свою версию последовательности событий под присягой, Фридман лжесвидетельствовал. Голденхайм, давая отдельные показания[1404] в комиссии Сената США под председательством Теда Кеннеди, рассказал ту же самую ложь и тоже под присягой.
Но лгали они не только о последовательности событий. Одним из повторявшихся тезисов в линии защиты, избранной компанией, было указание на то, что Purdue никогда не сталкивалась ни с какими проблемами и в связи с МС-контином. Но и это утверждение было далеко от истины. В мае 1996 года один из служащих послал Ричарду Саклеру и Говарду Юделлу пресс-отчет, описывающий потенциал злоупотребления[1405], связанный с потребителями, экстрагировавшими морфин из таблеток МС-контина. В марте 1997 года Роберт Кайко разослал Мортимеру Саклеру, Ричарду Саклеру, Фридману, Голденхайму и Юделлу письмо, в котором информировал их, что в Новой Зеландии МС-контин стал «самым частым источником[1406] морфина/героина, которым злоупотребляют парентерально». В марте 1998 года Юделл направил Фридману, а также Мортимеру, Рэймонду, Ричарду и нескольким другим Саклерам служебную записку[1407], приложив к ней статью из газеты «Оттава Ситизен» с описанием того, как МС-контин стал в Канаде «уличным наркотиком», причем с достаточным преобладанием на черном рынке, чтобы заслужить собственное прозвище: «лиловые шелушилки»[1408]. Во внутренней служебной записке, составленной в январе 1999 года для Фридмана и других коллег, Юделл признавал[1409], что компания отслеживает в сети упоминания о злоупотреблении и МС-контином, и ОксиКонтином.
Но в тот момент конгрессмен Гринвуд ничего такого не знал. У него не было причин полагать, что в разговоре с ним делегация из Purdue станет кривить душой, поэтому он был сердечен, учтив и всячески старался не вызвать у Фридмана и его коллег подозрение, будто комиссия обращается с ними как с преступниками.
– Послушайте, мы заранее оговариваемся… я оговариваюсь[1410], что ваша компания – это добропорядочная компания с длинным и образцовым послужным списком, – говорил Гринвуд. – И я верю, что ваш продукт и ваша компания сделали на порядок больше для облегчения боли в этой стране, чем для ее причинения. – И он заверил Фридмана: – Вы здесь не на суде.