ских судебных исков, ни федеральное расследование в Вирджинии. Более того, когда приблизилась пятидесятая годовщина владения компанией, чуть ли не главной из забот Кэти Саклер было сделать так, чтобы Ричард, ее соперник в семейном бизнесе, не забрал себе все лавры как автор изначальной идеи этого препарата, – лавры, которые она по праву считала своими. Саклеры планировали выпустить специальный буклет в честь годовщины, и Кэти тревожил вопрос, как именно в нем будет представлена эта важная глава семейной истории. Просмотрев текст черновика, она послала отцу пылкое раздраженное письмо: «Я буду категорически возражать[1536] против одобрения любого документа, который указывает или подразумевает, как делает этот черновик, что это Ричард Саклер был ответствен за идею разработки оксикодонового продукта с контролируемым высвобождением. Как ты знаешь, когда я в середине восьмидесятых рассказала Ричарду о своей идее, он спросил меня, что такое оксикодон».
Пусть первое обращение юридического отдела Purdue к Джеймсу Коми не принесло желаемых плодов, это не стало для Саклеров серьезной причиной тревожиться. Их защищали и Говард Юделл, и Говард Шапиро в Вашингтоне, и Мэри Джо Уайт. И, как будто эта команда была недостаточно внушительной, у них был еще один опытный боец – бывший мэр Нью-Йорка Руди Джулиани. Purdue изначально наняла Джулиани по той простой причине, что в то время он считался внушительной фигурой, известной всей стране. Его имя часто упоминали как перспективного кандидата на президентские выборы 2008 года; многие видели в нем возможного выдвиженца от республиканской партии. Джулиани пользовался такой репутацией и таким признанием в Вашингтоне, о каких начинающий политик вроде прокурора Джона Браунли мог только мечтать. Через некоторое время Джулиани выразил заинтересованность во встрече с Браунли, чтобы поговорить о деле Purdue. Перед тем как сесть за стол переговоров, Браунли купил и прочел[1537] только что опубликованную книгу Джулиани; она называлась «Лидерство».
«В этом Джулиани был хорош», – сделал вывод Браунли: бывший мэр, похоже, был не слишком хорошо знаком с мелкими подробностями дела, но Purdue не ради этого его нанимала. «Он был очень обаятелен[1538], дипломатичен, легок в общении, – вспоминал Рик Маунткасл, который тоже встречался с Джулиани. – Они хотели, чтобы этого дела не было, и задачей Джулиани было подключиться и замять дело».
Браунли был любезен, но не пресмыкался. «Он [Джулиани] не волшебник[1539], – вспоминал он потом. – Он не мог изменить факты». Его прокуроры собрали доказательства поведения столь вопиющего, что считали гарантированным привлечение к уголовной ответственности не только самой компании, но и троих топ-менеджеров, которых Саклеры выставляли на передовую как тройственное публичное лицо Purdue: Майкла Фридмана, Пола Голденхайма и Говарда Юделла.
В Эбингдоне Рик Маунткасл составил секретный документ, называемый прокурорской докладной запиской[1540], в котором свел воедино все компрометирующие улики, собранные прокурорами, и изложил суть дела. Этот документ был датирован 28 сентября 2006 года. Результат пяти лет расследования занимал более сотни страниц вместе с подробными сносками. Записка представляла собой «огнеопасный» каталог корпоративных должностных преступлений. И дело было не только в перечислении правонарушений, преследуемых по закону: этот документ доказывал с лабораторной тщательностью, что на высших уровнях Purdue прекрасно знали об этих правонарушениях и направляли их. «Заговорщики обучали торговых агентов Purdue и обеспечивали их подготовкой и маркетинговыми материалами», чтобы те выступали с мошенническими заявлениями, утверждалось в записке. Данным под присягой показаниям Фримана, Голденхайма и Юделла прямо противоречили собственные документы компании, отмечалось в докладе. Прокуроры не выбирали выражений: руководители Purdue дали «ложные и мошеннические» показания перед Конгрессом.
По словам пяти бывших сотрудников Министерства юстиции, знакомых с этими обсуждениями, Браунли хотел выдвинуть против этих троих руководителей множественные уголовные обвинения, включая «неверную маркировку» (обвинение в мошенничестве в форме заведомо неправильной маркировки фармацевтических продуктов)[1541], мошенничество с использованием электронных средств коммуникации, незаконную рекламу с использованием почты и отмывание денег. Прокуроры часто неохотно выдвигают уголовные обвинения против публично торгуемых компаний из опасения, что, если биржевая стоимость их акций резко упадет, это может повлечь за собой существенные финансовые потери для акционеров, которые могли ничего не знать о преступном поведении компании. Но в случае Purdue никаких сторонних акционеров не было. Были только Саклеры. Прокурорская докладная записка рассказывала историю об изощренном, длившемся многие годы, невероятно прибыльном преступном сговоре. Документы компании указывали, что Purdue уже продала ОксиКонтина более чем на 9 миллиардов долларов. Поэтому вдобавок к уголовным обвинениям против бизнеса и его главных руководителей прокуроры собирались требовать штрафа. Они спорили о том, какой могла бы быть разумная сумма этого штрафа, и любые их требования стали бы предметом напряженных переговоров с обвиняемыми. Но было решено, что требование, которое они выложат на стол, составит 1,6 миллиарда долларов[1542].
Возможно, Саклеров несколько успокаивало знание, что они лично не стали непосредственными фигурантами уголовного дела. Это была как раз такая ситуация, в которой многолетняя склонность Саклеров скрывать связи между семьей и ее разнообразными предприятиями действительно оказалась полезной. Но когда федеральные прокуроры заводят уголовное дело[1543] на корпорацию, они редко начинают с обвинений против генерального менеджера или председателя совета директоров. Вместо этого они обычно поначалу сосредоточиваются на менеджерах на один-два уровня ниже высшего. Одно из обоснований этого подхода заключается в том, что часто легче собрать доказательства против более низкого уровня, потому что эти руководители играют более прямую роль в деятельности организации и оставляют больше документальных следов. Но, кроме того, в делах «белых воротничков» такие обвиняемые также представляют собой более легкую мишень. Это, как правило, изнеженные мужчины средних лет с руками без мозолей и безупречной репутацией. Если им предъявляют уголовные обвинения и перед ними внезапно начинает маячить перспектива реального тюремного срока, уже одной мысли о лишении свободы хватает, чтобы наполнить их души ужасом. Как следствие, их часто удается убедить переметнуться на сторону обвинения – сдать генерального менеджера или члена совета директоров в обмен на снисхождение.
Имя Ричарда Саклера в докладной записке прокурора упоминалось неоднократно. Поскольку он сам был президентом компании и поддерживал почти постоянный контакт с Фридманом и другими руководителями, вполне естественно, что он попал в прицел расследования. В той же записке Маунткасл обозначал Саклеров словом «Семья» (с большой буквы) и отмечал, что Фридман, Голденхайм и Юделл «отчитывались напрямую перед Семьей»[1544]. Если бы прокуроры сумели выдвинуть уголовные обвинения против этих топ-менеджеров и пригрозить им реальным тюремным сроком, то существовал неплохой шанс, что как минимум одного из них – а то и всех троих, если уж на то пошло, – удастся склонить к тому, чтобы выдать Саклеров и выступить в роли свидетеля со стороны обвинения.
Однако для того, чтобы уголовные обвинения против верхушки Purdue могли получить одобрение, дело следовало отослать на рецензирование в Министерство юстиции в Вашингтон. В уголовном отделе министерства эта папка оказалась на столе молодого прокурора по имени Керк Огроски. Он переговорил с прокурорами из Вирджинии и потратил десять дней на изучение их докладной. Затем подготовил собственную докладную записку[1545] по делу. Доказательства – кремень, сделал он вывод. «Пожалуй, ни один случай в нашей истории не идет ни в какое сравнение в плане бремени, отяготившем общественное здравоохранение и безопасность, с этим делом, изложенным нашими линейными прокурорами из Западного округа Вирджинии», – писал он, отмечая, что «злоупотребление ОксиКонтином оказало значительное негативное воздействие на жизни миллионов американцев». Это было «правое дело», выражаясь языком Министерства юстиции, и Огроски рекомендовал своим коллегам выдвинуть множественные уголовные обвинения против компании и ее управленцев. Он подчеркнул, что это должно быть сделано безотлагательно, указав, что у Purdue есть «прямые финансовые мотивы стремиться к затягиванию дела», учитывая, что «мошеннические продажи и маркетинг» ОксиКонтина продолжают приносить ей дополнительные 100 миллионов долларов ежемесячно.
Если бы дело с таким обилием доказательств действительно дошло до разбирательства, да еще и в одном из судов Западного округа Вирджинии, где столь многие из возможных присяжных были лично знакомы с людьми, жизнь которых ОксиКонтин перевернул с ног на голову, вынести обвинительный приговор было бы нетрудно[1546]. На самом деле, если бы этим трем топ-менеджерам хотя бы предъявили обвинения, они, вероятно, оценили бы свои шансы и наперегонки побежали подписывать соглашение о сотрудничестве со следствием. Как заметил один поверенный, игравший определенную роль в этом деле, «чутье подсказывало мне, что, если бы это сделал кто-то один из этих троих, Саклерам пришел бы конец».