[1729], в компании был сделан вывод, что недополученную прибыль можно в значительной мере отнести на счет «сокращения числа врачебных предписаний, в которых не было медицинской необходимости».
Критики компании утверждали, что Purdue не заслуживает похвалы за свои новые таблетки, поскольку принятые меры слишком незначительны и введены слишком поздно. «Это не должно очистить[1730] их совесть, – кратко объявил после старта продаж новой формы ОксиКонтина Стивен Толман, сенатор от штата Массачусетс, который возглавлял комиссию по расследованию злоупотребления ОксиКонтином. – Почему они не сделали этого много лет назад?»
И, как оказалось, момент для этого действительно был выбран не случайно, поскольку у новой формы препарата Purdue был один нечаянный «побочный эффект»: если бы Саклеры заменили первую форму ОксиКонтина его защищенной от злоупотребления альтернативой на десять лет раньше, это действительно могло бы обуздать злоупотребление, поскольку наркотические свойства этого препарата открыло бы для себя меньшее число потребителей. Но к 2010 году картина в стране выглядела существенно иначе, чем в 2000 году. Миллионы американцев приобрели зависимость от ОксиКонтина и других опиоидов – не важно, случилось ли это в результате рекреационного злоупотребления или под наблюдением врача. Действительно, что бы Саклеры ни говорили себе о своих собственных намерениях и природе своего бизнеса, этот гигантский пласт зависимых людей был одной из причин, по которым продажи Purdue до сих пор были такими мощными. Числа не лгали. Старый маркетинговый слоган компании оказался более точным попаданием, чем кто-либо мог предугадать: ОксиКонтин действительно был тем, с чего начинали и с чем оставались навсегда, и теперь существовал огромный рынок невольных покупателей, уже зависимых от этого лекарства.
К тому времени как ОксиКонтин-ОР поступил в продажу, некоторым постоянным потребителям уже было труднее получать доступ к препарату. Власти закрывали «таблеточные мельницы» и судили недобросовестных врачей, и многие доктора стали задавать больше вопросов, прежде чем выписать рецепт на ОксиКонтин или другие сильные опиоиды. Теперь же, помимо этих трудностей, еще и сами таблетки упрямо отказывались мгновенно выдавать полную дозу оксикодона. Как следствие, многие люди просто отказались от ОксиКонтина. В идеальном мире они бы просто ушли в глухую завязку, отважившись терпеть пытку ломки, или обратились за лечением и осторожно сокращали употребление этого средства. Но реальность была такова, что многие из этих людей уже были зависимы. А многие из них – не один год. Они прошли точку невозврата. И так случилось, что существовала недорогая замена ОксиКонтину – более дешевая, более сильнодействующая и гораздо более доступная: героин.
Некоторых потребителей изменение формы ОксиКонтина подтолкнуло к другим рецептурным опиоидам, злоупотреблять которыми было легче. Но немало было и таких, которые перешли на героин. С химической точки зрения эти два наркотика были близкородственными. В каких-то отношениях героин всегда был эталонным ориентиром для ОксиКонтина. Громадная мощь воздействия «окси» поспособствовала тому, что у него сложилась репутация этакого «героина в таблетках». Когда ОксиКонтин начал набирать популярность в качестве рекреационного «кайфа» в Аппалачах, ему дали прозвище «хилбилли-героин». Возможно, поэтому люди с расстройством употребления опиоидов, утратив возможность рассчитывать на ОксиКонтин, сделали следующий шаг – к героину настоящему.
В книге «Страна грез»[1731] журналист Сэм Кинонес рассказывает о том, как примерно в это время мексиканские наркосиндикаты, учуяв нарождавшийся рынок в Соединенных Штатах, начали контрабандой вводить в страну беспрецедентные объемы дешевого героина. Чуть ли не в одночасье в населенных пунктах каждого из штатов появились отряды хорошо одетых, невооруженных, крайне профессиональных героиновых дилеров, предлагавших мешочки героина, выделенного из мака, который растили в горах Наярита вдоль мексиканского тихоокеанского побережья. Как некогда Purdue выявила гигантский потенциальный рынок людей, страдавших от недолеченной хронической боли, так и эти молодые предприниматели из Мексики обратили внимание на другую огромную группу населения, которую можно было убедить попробовать новый наркотик. У этих молодых людей не было возможности учиться в Гарвардской бизнес-школе, как у Ричарда Саклера, или в Нью-Йоркском университете, как у Мортимера. Они были в основном самоучками. Но, стараясь выстроить надежный рынок для мексиканского героина, контрабандисты из Наярита применяли комплекс торговых тактик, в некоторых случаях пугающе напоминавших первоначальный маркетинговый сценарий Purdue для ОксиКонтина. Саклеры таргетировали группы населения, которые казались особенно восприимчивыми для их препарата, фокусируя первоначальные маркетинговые усилия на населенных пунктах, где многие страдали от производственных травм, инвалидности и хронической боли. А героиновые «летучие отряды» часто подыскивали новых клиентов, поджидая их поблизости от метадоновых клиник, где было вдосталь людей, уже страдавших расстройством употребления опиоидов. Purdue предлагала пациентам купоны на бесплатный одномесячный курс ОксиКонтина. Героиновые дилеры тоже соблазняли своих покупателей бесплатными пробными образцами.
Была еще проблема, которую в Purdue называли «преодолением возражений». Еще в самые первые дни торговли опиоидами Саклеры знали, что одной из трудностей, с которой предстоит справиться, является «потребительское торможение». С этими продуктами ассоциировалась стигма – иррациональное пугало опиофобии. Еще в те времена, когда английская компания Саклеров, Napp, занималась МС-контином, одним из доводов в пользу разработки этого препарата было то, что морфиновая таблетка казалась безопаснее и доступнее, чем раствор, вводимый с помощью шприца. Такое же отвращение к внутривенному употреблению – инъекциям – естественным образом ограничивало размер героинового рынка в Соединенных Штатах. Но когда человек, уже зависимый от опиоидов, начинает ощущать первые признаки «ломки», от сдержанности и сомнений может не остаться и следа. Такова логика зависимости. Может быть, вас и передергивает от одной мысли об иголках, но если ваше тело ведет себя так, будто вы прямо сейчас умрете, если не получите дозу, то вы начинаете делать всевозможные вещи, которые в прошлом клялись никогда не делать.
Вот так феномен, который был длившейся больше десятилетия национальной эпидемией злоупотребления рецептурными наркосодержащими средствами, превратился около 2010 года в эпидемию героиновую. В последующие годы некоторые члены семейства Саклер старались привлечь внимание именно к этому превращению[1732], трактуя переключение на героин (а потом и на другую, еще более летальную замену, фентанил) как оправдательную козырную карту для своей семьи. Вот оно, доказательство того, что люди, ставшие зависимыми от ОксиКонтина, – это не легитимные пациенты, страдающие от боли, а неразборчивые наркоманы! А героин – это уличный наркотик, которым торгуют на заднем сиденье машины анонимные молодые мексиканцы с неясным иммиграционным статусом, в то время как ОксиКонтин одобрен таким серьезным авторитетом, как Управление по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств. А сами Саклеры – законопослушные бизнесмены, столпы американского общества. Даже когда Purdue уже признала вину по обвинению в мошенническом маркетинге, даже когда вокруг ОксиКонтина поднялась буря споров, Ричард Саклер входил в консультативный совет Йельского ракового центра. Прямо перед изменением формы выпуска препарата четверо Саклеров – Ричард с Бет, а также Джонатан и его жена, Мэри Корсон, – пожертвовали 3 миллиона долларов на учреждение в Йеле преподавательской стипендии по медицине внутренних органов[1733] имени Ричарда Саклера и Джонатана Саклера. «Мой отец воспитал нас с Джоном в духе веры в то, что филантропия – одно из важных дел, которыми нам следует заполнять свои дни», – говорил Ричард в одном публичном заявлении, с которыми редко выступал в те дни. Перед переездом в Техас Ричард также был назначен адъюнкт-профессором генетики в Рокфеллеровском университете в Манхэттене, еще одном учреждении, которому он щедро жертвовал деньги. Его самого и его родственников по-прежнему регулярно чествовали за то, что они воплощают высшие традиции американских ценностей и американской медицины. Саклеры – не какие-то там героиновые бароны из южного приграничья. Тот факт, что презренные «джанки», которые прежде злоупотребляли ОксиКонтином, теперь переходили на героин, лишь укрепил убежденность семьи в том, что их не в чем упрекнуть.
Но Ричард всегда гордился своим умением анализировать большие данные, а в этом конкретном случае данные указывали, что, хотя Саклеры, безусловно, не торговали героином, было бы некорректно утверждать, что они не имеют никакой совершенно связи с героиновым кризисом. В последующие годы ученые просматривали статистику, связанную с внезапным ростом героиновых передозировок, стартовавшим в 2010 году, и пришли к выводу, что многие американцы, употреблявшие героин, начинали с приема ОксиКонтина и других рецептурных наркосодержащих препаратов. По данным Американского общества наркологической медицины, четверо из пяти[1734] людей, начавших употреблять героин в этот период, делали это после того, как злоупотребляли рецептурными обезболивающими. Опрос 244 людей[1735], поступивших на лечение от злоупотребления ОксиКонтином после появления новой формы препарата, обнаружил, что треть из них переключилась на другие наркотики. Семьдесят процентов переклю