под названием «Биспейс», который поддерживал Фонд Малалы и другие общественные инициативы. Мариссе не нравится термин «филантроп», заявила она в интервью журналу W. Она предпочитает считать себя «социальным предпринимателем». Она делала «социальные вложения», выступала с речами и разговаривала на зубодробительном профессиональном жаргоне из расхожих корпоративных словечек.
Когда Ричард Саклер окончил медицинскую школу, Феликс Марти-Ибаньес пытался донести до него, каким уважением он будет пользоваться в жизни, потому что носит фамилию Саклер. Старый друг семьи не ошибся – и, пожалуй, нигде это уважение так не ощущалось, как в Лондоне. На семейную фамилию в Соединенном Королевстве можно было наткнуться повсюду. Это был Саклеровский корпус в Королевском колледже искусств, Саклеровский образовательный центр в музее Альберта и Виктории, Саклеровская комната в Национальной галерее, Саклеровский зал в Лондонском музее, Саклеровский павильон в Национальном театре, Саклеровские студии в театре «Глобус». В 2013 году галерея «Серпентайн» была переименована в «Серпентайн-Саклер», а торжественное открытие[1785] совместно проводили журнал «Вэнити Фэйр» и мэр Нью-Йорка, Майкл Блумберг (который был другом семьи). Одно из витражных окон в Вестминстерском аббатстве[1786] было посвящено Мортимеру и Терезе. Его украшали выполненные в чудесных красных и синих тонах печати Гарварда, Колумбийского университета, Нью-Йоркского университета и других получателей семейной щедрости. И надпись: M&T Sackler Family. Peace Through Education (М. и Т. Саклеры. Мир через образование). Страсть Саклеров отпечатывать свою фамилию на всем подряд, и не важно, великом или малом, пожалуй, достигла сюрреалистической кульминации в галерее «Тейт Модерн», этом грандиозном храме современного искусства, который занимает здание бывшей электростанции на южном берегу Темзы, где серебряная табличка информирует посетителей о том, что они едут на Саклеровском эскалаторе.
Мортимер и Тереза Саклер пожертвовали более 100 миллионов долларов[1787] на науки и искусства в Великобритании. После смерти Мортимера принц Уэльский вручил Терезе медаль[1788] за филантропию в области искусств. Когда этот знак отличия был вручен, Йэн Дежарден, «саклеровский» директор Далиджской картинной галереи, заметил: «Трудно будет не сделать из нее совершенную святую».
Бо́льшую часть этих благотворительных даров вручал Саклеровский трастовый фонд, располагавшийся в Лондоне, а наследники Рэймонда и Мортимера получали деньги из ряда других трастовых фондов, где хранились средства, поступавшие от ОксиКонтина, – те самые регулярные выплаты в сотни миллионов долларов. С момента выхода на рынок, состоявшегося почти два десятилетия назад, ОксиКонтин принес около 35 миллиардов долларов. Ощутимая часть этих доходов направлялась не через Лондон или Нью-Йорк, а через налоговый рай Бермудов, где на протяжении десятилетий ничем не примечательное современное офисное здание[1789] на узкой улочке, обсаженной пальмами, служило расчетной палатой для семейного состояния. Это здание имело название Mundipharma House.
По словам одного бывшего финансового советника[1790] семьи, направляя деньги через Бермуды, Саклеры избегали уплаты сотен миллионов долларов налогов. Ничего незаконного в этом не было, и дело было не в том, что семья не хотела осыпать щедрыми дарами те страны, в которых жили ее члены. Они просто предпочитали делать подарки на собственных условиях – в области искусств и наук, с договорами о праве на наименование, – а не полагаться на честность государства.
Mundipharma House получил свое название от сети международных компаний, контролируемых Саклерами и называемых Mundipharma, продававших за пределами США разнообразную продукцию компании. Когда продажи ОксиКонтина в Соединенных Штатах начали выходить на плато, Саклеры обратили внимание на новые рынки в других частях света. На встречах совета директоров сотрудники часто информировали семью о том, что ожидать дальнейшего роста в Соединенных Штатах может быть нереалистично, особенно учитывая, что врачи и пациенты, похоже, начали лучше осознавать потенциальные опасности сильных опиоидов. Но для Mundipharma будущее выглядело более многообещающим. В Латинской Америке и Азии сотни миллионов людей вливались в средний класс. Эти люди внезапно получили доступ к услугам здравоохранения более высокого уровня, и у них стало больше денег, чтобы тратить их на здоровье и благополучие. Так что в то самое время, когда Purdue сражалась с сонмом судебных исков в Соединенных Штатах, Mundipharma принялась культивировать новый рынок обезболивающих за границей. Чтобы эти старания были успешными, компания применяла привычный сценарий. Присматриваясь к очередному новому рынку, Mundipharma начинала со сбора статистики, которая указывала, что данный регион страдает от кризиса нелеченой боли. Когда в 2014 году Mundipharma пожаловала в Мексику, представители компании объявили[1791], что 28 миллионов людей в этой стране живут с хронической болью. И это было ничто по сравнению с Бразилией, где таких людей было около 80 миллионов! По предположениям аналитиков компании, в Колумбии от этой «безмолвной эпидемии» страдали 22 миллиона человек – 47 процентов населения.
Двумя десятилетиями раньше Purdue привлекала к сотрудничеству врачей в качестве платных ораторов, читавших лекции на конференциях[1792], распространявших благую весть об обуздании боли, утверждавших, что лучшие и самые безопасные средства для лечения хронической незлокачественной боли – это опиоиды. Теперь компания делала то же самое за границей, обращаясь в некоторых случаях к тем самым врачам, которые в первый раз оказали ей такую большую услугу. Этих оплачиваемых представителей называли в компании «послами боли» и самолетами доставляли их в страны с развивающимися рынками, чтобы они пропагандировали опиоиды и предостерегали от опасностей опиофобии. «Приезжаешь, проводишь презентацию[1793], а потом снова на самолет», – рассказывал газете «Лос-Анджелес таймс» доктор Барри Коул, специалист по обезболиванию из Рино, штат Невада. Коул помогал Purdue пропагандировать ОксиКонтин в Соединенных Штатах еще в 1990-е годы, но теперь у него был новый дополнительный приработок в качестве «посла боли», и он путешествовал по миру, просвещая в отношении преимуществ сильных опиоидов других врачей в таких странах, как Колумбия, Бразилия, Южная Корея и Филиппины.
Некоторых врачей, которых подряжала на это дело компания, пожалуй, нельзя было назвать самыми уважаемыми представителями своей профессии. Был, например, такой доктор из Флориды, Джозеф Перголицци-младший, который рекламировал обезболивающий крем собственного изобретения на кабельном ТВ и летал по поручению Mundipharma в Бразилию, чтобы давать советы практикующим медикам об «инструментах, которые нужны, чтобы должным образом лечить боль»[1794]. В своей рекламной кампании Mundipharma часто опиралась на все ту же дискредитированную литературу[1795], которую Purdue применяла десятилетия назад, цитировала письмо редактору «Нью-Инглэнд Джорнел оф Медисин», где указывалось, что менее чем у одного процента пациентов развивается проблема с опиоидами, и убеждала врачей в том, что «для людей с хронической или острой болью почти невозможно стать зависимыми».
В 2014 году Ричард Саклер с воодушевлением говорил, что рост компании на развивающихся рынках – «выдающийся и опережающий прогнозы»[1796]. Джонатан Саклер был столь же оптимистичен, отмечая в одном электронном письме, датированном тем же годом, что если семья будет «с умом и трудолюбием подходить к развивающимся рынкам»[1797], то сможет зарабатывать деньги на опиоидах «еще не одно десятилетие». Саклеры назначили администратора по имени Раман Сингх генеральным директором азиатского отделения компании, базировавшегося в Сингапуре. Сингх, мужчина с длинными черными волосами и хитрой улыбкой, любитель блестящих костюмов, был живым воплощением кипучей энергии. «Вот откуда идет рост»[1798], – объявил он. Между 2011 и 2016 годами ежегодные прибыли от развивающихся рынков Mundipharma, которыми он руководил, выросли на 800 процентов[1799] – до 600 миллионов долларов. В Индии Mundipharma продвигала собственные дорогие опиоиды как альтернативу дешевому морфину индийского производства[1800]. Но истинным лакомым куском, как указывал Сингх, был Китай. «Китай критически важен для нашей траектории»[1801], – говорил он, объясняя, что компания продает в Китае пять разных опиоидов, включая ОксиКонтин. «Мы очень, очень успешно коммерциализируем боль», – говорил Сингх. К 2025 году, надеялся он[1802], Китай может обогнать Соединенные Штаты, став рынком номер один для продукции Саклеров.
Учитывая тяжелую историю Китая с опиоидами (страна сражалась в опиумных войнах в XIX веке, чтобы помешать Британии забрасывать страну этим наркотиком, который разжег пожар зависимости), можно было ожидать, что на пути попыток Mundipharma изменить культуру медицинских назначений возникнут непреодолимые барьеры. Но компания жаждала заполучить новых потребителей и была готова применять маркетинговые тактики, экстремальные даже по стандартам Purdue. Компания Mundipharma China была учреждена в 1993 году, тогда же, когда в Пекине открылся Музей искусств и археологии имени Артура М. Саклера. «Чайна Медикл Трибьюн»