Узнав о вечеринке, Артур Саклер пришел в отвращение. Стремясь получить дополнительный доход, Метрополитен начал сдавать крыло Саклеров в аренду для проведения мероприятий, и Артур был возмущен тем, что он считал "удешевлением" Храма Дендура. Он вел личный подсчет "нарушений" Метрополитен-музеем договора с семьей Саклер об использовании храма. Артуру нравилась идея использовать это место для официальных мероприятий - например, церемоний Государственного департамента. Но показ мод?
Более десяти лет Артур терпел от Метрополитен-музея круговерть, создавая впечатление, что в конце концов подарит музею свою бесценную коллекцию произведений искусства. Но, к своему ужасу, он обнаружил, что не очень-то ладит с последним директором Метрополитен-музея Филиппом де Монтебелло, культурным куратором с аристократическими манерами. Артур привык к определенному уровню заботливой лести и уступчивости со стороны директоров музеев, но он не чувствовал, что получает это от де Монтебелло.
В течение многих лет он держал свой частный анклав в музее. "Это было похоже на последнюю сцену в фильме "Гражданин Кейн", - вспоминает зять Артура Майкл Рич. "Это было похоже на кладовую. Это не было местом, где прославляли искусство. Когда я увидел это место, то сразу вспомнил Роузбуд". Но, в конце концов, существование тайного соглашения, предоставлявшего Артуру право пользоваться этим помещением, было раскрыто. Социолог и по совместительству журналист Сол Шанелес, возглавлявший кафедру уголовного правосудия в Ратгерсе, узнал об анклаве и попросил интервью с Артуром. Поначалу Артур отказывался с ним разговаривать, но в конце концов, когда стало ясно, что Шанелес так или иначе собирается опубликоваться, Артур взял трубку.
Он предложил мне несколько подарков, в том числе "Пиранези", чтобы я не публиковал эту историю", - позже утверждал Шанелес. В итоге договоренность все же была раскрыта, но не Шанелесом. В 1978 году журнал ARTnews опубликовал статью об анклаве Саклера, в которой задавался вопросом, "может ли музей должным образом выделить помещение для частной коллекции и сотрудников... не нарушая при этом своего общественного предназначения". В статье сообщалось, что генеральный прокурор Нью-Йорка начал расследование по поводу уместности такого размещения. Артур был вынужден дать показания по адресу ("Он считал это пустой тратой времени", - вспоминал один из следователей), но в итоге ему не было предъявлено никаких обвинений.
Администраторы Метрополитен-музея были смущены скандалом, но задавались вопросом, нет ли в нем определенного плюса. Может быть, это заставит Артура сделать их честными, так сказать, отдав им коллекцию, которую они бесплатно хранили все эти годы? И Артур открыто заявил о своем намерении передать в дар большую часть своего собрания. "Великое искусство не принадлежит никому", - говорил он, как будто был лишь временным хранителем этих сокровищ, за которые он так дорого заплатил. "Чем успешнее ваши коллекции, тем больше они перестают быть вашей собственностью". Возможно, Филипп де Монтебелло и не льстил Артуру в такой степени, как его предшественники, но он был откровенен в своих амбициях. Он надеялся, что "хотя бы часть - не стоит говорить, что лучшая часть его коллекции со временем попадет в Метрополитен".
Однако музей так и не ввел Артура в совет директоров. Возможно, в некоторых верхах презрительно считали, что он просто слишком сильно этого хотел. Он всегда яростно возмущался, когда его заставляли чувствовать себя выскочкой или аутсайдером, и негодовал, что, отказывая ему в месте в совете директоров, Метрополитен-музей стремился наказать его за то, что он "воспользовался" музеем с его анклавом. Разве Брук Астор не проработала в совете больше положенного ей срока? Почему он не может занять это место? Он жаловался, что Метрополитен нарушил договор с ним по поводу выставочного зала Саклера, где музей установил эспрессо-бар и сувенирный магазин для своей новой ватиканской выставки. А если говорить о Ватиканском шоу, воскликнул он, то вся эта экспозиция была его идеей! Однако Метрополитен-музей отказался признать его заслуги. (Де Монтебелло едко возразил, что не нужно быть "каким-то особенным гением, чтобы подумать, что показать произведения искусства из Ватикана было бы неплохо").
Артур по-прежнему наслаждался некоторыми аспектами своей связи с Метрополитен-музеем. Было забавно послать одному из своих новых друзей, ученому и нобелевскому лауреату Лайнусу Полингу, официальное приглашение провести в музее вторую половину дня, которая начнется в "Галерее скульптур из камня Артура М. Саклера", а затем перейдет в экскурсию по "выставке бронзы в крыле Саклера". Но он открыто говорил о том, что в обмен на свою щедрость филантроп должен иметь право на широкий круг прерогатив. Филантропия не была благотворительностью, как настаивал его адвокат Майкл Зонненрайх. Это была деловая сделка. После того как Артур пожертвовал деньги на реставрацию театра "Палас", исторического дома водевилей в Стэмфорде, штат Коннектикут, Джиллиан написала письмо Полингу, в котором описала театр как "новую игрушку Артура".
Отчасти Артур возненавидел Филиппа де Монтебелло за то, что тот, как оказалось, не поддавался этому предположению. "Если вы директор и у вас есть донор, вы тратите время", - говорит Зонненрайх. "Филипп решил, что у него нет времени на Артура". Возмущенный таким пренебрежительным отношением, Артур зациклился на де Монтебелло. Он разыскал Томаса Ховинга, бывшего директора, с которым у него были лучшие отношения, и на сайте высказал свои претензии, выразив возмущение тем, что де Монтебелло появился в фотосессии для Harper's Bazaar, как некая "мужская модель". Дойдя до сравнения де Монтебелло с Адольфом Гитлером, Артур обратился к Ховингу за помощью в изгнании "этого человека из музея".
Но де Монтебелло никуда не собирался уезжать. И в конце концов это сделал Артур. "Дорогой доктор Саклер", - написал Артуру в 1980 году С. Диллон Рипли, глава Смитсоновского музея в Вашингтоне. Рипли мог проиграть Метрополитен-музею в борьбе за Храм Дендура, но теперь он хотел взять реванш. Он упомянул Артуру, что слышал о "вашем желании в ближайшем будущем принять меры по распоряжению некоторыми из ваших великих коллекций". Такие коллекции, продолжал он, "заслуживают места на Торговом центре в Вашингтоне". У него был план для Артура Саклера, видение "одного великолепного подарка".
Рипли удачно выбрал момент. По его словам, Артур в последнее время подумывал о том, чтобы сделать сайт "главным подарком нации". И вот танец начался. Рипли медленно заманивал Артура в свои сети. Но это не были легкие переговоры; с Артуром они никогда не были легкими. Во внутренней служебной записке Рипли написал: "Саклер очень хочет, чтобы его имя стояло над дверью". Таковы были его условия: он не передаст свою коллекцию в дар, если не получит целый музей со своим именем. Предложение было "смешанным благословением", отметил Рипли. Это был "чрезвычайно красивый подарок, как в денежной, так и в натуральной форме, но не настолько большой, чтобы оправдать "саклеризацию" нового музея".
Артур предложил передать Смитсоновскому музею 4 миллиона долларов вместе с лучшими работами из своей коллекции. Но музею потребовалось бы больше средств на строительство нового здания, что создавало дилемму. "Ваше очень щедрое предложение сделать крупный подарок из вашей великолепной коллекции и выделить четыре миллиона долларов на строительство музея Саклера мы очень ценим", - написал Рипли Артуру. "Наша проблема по-прежнему заключается в том, что мы должны найти десять миллионов долларов на строительство этой галереи и сделать это так, чтобы она носила ваше имя. Это, конечно, ограничивает возможные источники финансирования, к которым мы могли бы обратиться". Как он мог убедить других доноров выделить миллионы долларов для финансирования строительства музея, который уже был назван в честь Артура Саклера? В последующем телефонном разговоре Артур сказал, что это может быть проблемой Рипли, но не его. Он повторил свое первоначальное предложение и сказал, что это его "непоколебимая" позиция.
Артур одержал верх. Они заключили сделку, по которой Артур согласился передать в дар тысячу предметов из своей коллекции, стоимость которых, по оценке Рипли, составляла около 75 миллионов долларов. Музей откроется для посетителей в 1987 году.
Когда было объявлено о сделке, Филипп де Монтебелло попытался скрыть свое раздражение. " Разочарован? Лишенные наследства всегда придерживаются такого мнения", - сказал он газете The Washington Post. Он отметил, что в течение многих лет руководство музея разрешало Артуру хранить свою коллекцию в Метрополитен-музее, сказав: "Очевидно, что она была размещена здесь для того, чтобы мы заискивали перед доктором Саклером". В один прекрасный день отряд кураторов из Смитсоновского института прибыл в Нью-Йорк и вошел в Метрополитен-музей. Они добрались до анклава Саклера и принялись за работу, отбирая самые лучшие шедевры, хранившиеся там, чтобы их можно было перевезти в Вашингтон.
Какое-то время Артуру удавалось жонглировать женщинами в своей жизни. Он постоянно приезжал домой к Мариетте, но потом надолго уезжал с Джиллиан. Мариэтте казалось, что он хочет не выбирать, а иметь все, как было с Мариэттой и Элзой. Но в конце концов Мариэтта решила, что не может смириться с таким положением вещей. Она вызвала грузчиков и вывезла вещи Артура из старого голландского дома на Сирингтаун-роуд. Она сообщила Артуру, что не желает быть еще одним романтическим партнером в его "коллекции".
Артур попросил Мариэтту изложить в письме по адресу то, что она хотела бы видеть в соглашении о разводе. Она села и написала его. Она хотела получить дом на Лонг-Айленде, а также квартиру, которую супруги приобрели напротив здания Организации Объединенных Наций. По словам Мариэтты, она не просила ничего из предметов искусства, что, по ее мнению, было значительной уступкой, учитывая, сколько всего они собрали вместе.
Мариэтта ждала ответа, но его не последовало. Проходили месяцы. Время от времени она спрашивала Артура, когда можно ожидать ответа, и он неизменно отвечал, что у него есть более неотложные дела и он займется ими "на следующей неделе". Через некоторое время ей стало казаться, что Артур не столько занят, сколько отрицает это. Мариэтта разрывалась на части. Ей казалось, что она застряла в без