Для Саклеров это было полезное сообщение. К тому же конференция имела тот успокаивающий клинический оттенок, которым Артур был бы восхищен: это была группа врачей, говорящих о медицине, в медицинской школе. Однако в то же время все присутствующие понимали, что компания Purdue Frederick готова выпустить в США свой собственный препарат морфина, MS Contin. Президент медицинской школы в своем приветственном слове отметил, что MS Contin уже "произвел революцию на канадском рынке наркотических анальгетиков". А компания Purdue выступила спонсором всего этого мероприятия. Заключительный докладчик, британский профессор фармакологии по имени Джон У. Томпсон, сделал каламбур на тему запатентованного механизма непрерывного высвобождения MS Contin, поблагодарив Purdue Frederick за их "щедрое и продолжительное гостеприимство".
Еще в 1950-х годах Артур Саклер понял, что хитрый фармацевт может привлечь якобы независимых врачей для проверки своего продукта, и это мероприятие было именно таким тщательно срежиссированным упражнением по проверке, которое он себе представлял. После конференции некоторые из присутствовавших на ней врачей опубликовали совместное заявление о своих выводах. В нем говорилось: "Морфин - самый безопасный и лучший препарат для борьбы с сильной хронической болью".
Когда компания Purdue Frederick выпустила препарат MS Contin в США, он имел огромный успех и изменил судьбу компании. У Purdue появилась возможность стать тем, кем, как надеялся Ричард Саклер, она могла стать: крупным игроком. Компания поймала отличную волну в зарождающемся пересмотре взглядов на обезболивающую медицину. Прибыль взлетела так, как никогда не взлетала при использовании Senokot или Betadine. Но в то же время на заднем плане тикали часы, неумолимо приближался день, когда Саклеры потеряют эксклюзивный патент на те самые таблетки морфина с контролируемым высвобождением, которые они представили миру. Ричард всегда был приверженцем деталей, и сейчас он навязчиво следил за последними данными о том, сколько таблеток продает компания. "Надеюсь, на прошлой неделе продажи не были занижены", - шутил Боб Кайко. "Когда дела идут плохо, Ричард приходит и гасит пилотную лампу, чтобы сэкономить газ".
В 1990 году Кайко направил Ричарду служебную записку. "В конечном итоге MS Contin может столкнуться с настолько серьезной конкуренцией со стороны дженериков, что придется рассматривать другие опиоиды с контролируемым высвобождением, - писал он. Если Purdue собиралась потерять монополию на свое основное обезболивающее, возможно, можно было бы использовать систему временного высвобождения Contin в качестве механизма доставки других опиоидов, чтобы получить новые патенты".
Спустя десятилетия двоюродная сестра Ричарда Кате Саклер заявит, что именно она первой предложила оксикодон. Кате тоже была врачом, получившим диплом Нью-Йоркского университета в 1984 году. В некоторых отношениях она была очень похожа на Ричарда: умная, грубая, с правами, социально неловкая. В итоге она вышла замуж за женщину по имени Сьюзан Шак и родила двоих детей. Кате была названа в честь Кете Кольвиц, леворадикальной художницы из Германии, чьи работы были посвящены пролетариату; возможно, имя стало пережитком раннего флирта Мортимера с коммунизмом. Но Кате было комфортно в своем богатстве. Она любила носить большую пряжку ремня Hermès в форме буквы H. Участие Кате в работе компании со временем то ослабевало, то затухало: одни сотрудники вспоминали ее как постоянное присутствие в здании, другие считали ее не очень вовлеченной в работу. Уровень ее вовлеченности в работу Purdue, как и все остальное, зависел от прихоти.
Когда Артур Саклер был жив, Мортимер и Рэймонд объединились в единый фронт и выступили против него. Но после его смерти между двумя младшими братьями возникли серьезные разногласия. Во время заседаний совета директоров братья садились по разные стороны стола и спорили, злобно ругаясь друг на друга, на глазах у всего совета. Мортимер обладал буйным темпераментом, а Раймонд, при всей своей внешней мягкости, был очень упрям. Однажды на заседании совета директоров братья ссорились с такой яростью, что физически дошло до ударов, когда они бросались друг на друга. (Один из них промахнулся и попал в адвоката).
Поскольку Мортимер большую часть времени находился в Европе, Кате стала его глазами и ушами в Пердью. Она была там, в Норуолке, чтобы отстаивать его интересы и интересы его ветви семьи. Мортимер и его наследники были известны в компании как "сторона А", по названию акций, которыми они владели в Purdue. Рэймонд и его наследники составляли сторону "Б". Как доверенное лицо Мортимера, Кате регулярно связывалась с людьми, запрашивая информацию "для доктора Мортимера". У нее и ее отца был похожий почерк, поэтому иногда было трудно определить, кто из них представлен на бумаге. Ричард же все чаще становился доверенным лицом собственного отца, хотя Рэймонд по-прежнему находился в здании и полностью контролировал фирму. Напряжение между двумя полюсами семьи, Мортимером и Рэймондом, теперь отражалось в новой полярности между их детьми, Кате и Ричардом. И если старшее поколение порой могло казаться царственным и отстраненным, то их дети были менее благодушны. "Раймонда и Мортимера считали добрыми и благожелательными", - вспоминал один из бывших сотрудников. "Кате и Ричард были очень самодовольны".
Со своей стороны, Кате жаловалась, что в офисе в Норуолке она чувствовала себя отверженной. "Существовал некий неформальный способ встреч, когда они встречались за обедом каждый день", - позже рассказывала она. В столовой для руководителей Рэймонд Саклер общался с Ричардом, адвокатом Говардом Уделлом и другими доверенными советниками. "Меня на эти обеды не приглашали", - заметила Кате. "В той мере, в какой они должны были включить меня, потому что мы пятьдесят на пятьдесят партнеры и я была там, они это сделали. Но не более того". По словам Кате, в компании ей было "нелегко". У Ричарда явно были свои планы относительно руководства, но Кате удалось поставить под сомнение его решения, что было бы слишком опасно для сотрудников, не являющихся сотрудниками Sackler. Она могла быть резкой. "Я не думаю, что Ричард - это последнее слово в том, что делает компания", - заявила Кате. "Или первое".
В то время как Purdue смотрела на приближающийся патентный обрыв для MS Contin, Кате и Ричард ужинали вместе однажды вечером в Коннектикуте. Ричард работал в R&D и сосредоточился на боли. Перед ним стояла задача найти преемника MS Contin. Настоящей инновацией в MS Contin был не морфин, а система Contin, поэтому они обсуждали другие препараты, которые можно было бы использовать с этой системой. На встречах они постоянно обсуждали возможности, а Ричард предлагал различные идеи. В тот вечер за ужином Кате предложила использовать оксикодон, опиоид, синтезированный в Германии в 1917 году.
По словам Кате, Ричард не знал, что такое оксикодон. Поэтому она объяснила ему: это другой опиоид, химический родственник морфина и героина. Но оксикодон был гораздо сильнее морфина. Этот препарат уже был широко доступен в качестве болеутоляющего средства, в таких мягких препаратах, как Percodan и Percocet. Но в этих таблетках было лишь небольшое количество оксикодона, потому что в Percodan он был смешан с аспирином, а в Percocet - с ацетаминофеном, а оба эти вещества могут быть токсичными, если человек принимает их слишком много. Однако если развернуть чистый оксикодон с помощью системы Contin, то можно ввести большую дозу, которая будет медленно фильтроваться в кровоток, позволяя пациенту принять более внушительное количество.
Ричард иначе вспоминал бы этот поворотный момент в истории компании. "Проект начался в конце восьмидесятых, - сказал он. По словам Ричарда, это была идея Боба Кайко, а не Кате. Действительно, в служебной записке 1990 года Кайко предложил оксикодон, сказав, что у него "меньше шансов изначально столкнуться с конкуренцией дженериков".
Хотя компания переехала в Норуолк, она продолжала работать в Йонкерсе, в Исследовательском центре Пердью Фредерика на Saw Mill River Road. Если в Норуолке все было чинно и корпоративно, то здесь все было иначе: предприятие располагалось в переоборудованной ковровой фабрике и было окружено высокими заборами, обнесенными бритвенной проволокой. Район был неспокойным; однажды в конце 1980-х годов в близлежащей водопропускной трубе был найден труп. "Бывало, что на собеседование приходили люди, которые заезжали на парковку, осматривались и уезжали, так и не заехав внутрь", - вспоминает один из бывших сотрудников, работавший там. "Это было отнюдь не гламурно".
Ларри Уилсон был химиком, который устроился в исследовательский центр в 1992 году и провел следующие пятнадцать лет, работая в компании. В итоге его назначили на "проект по оксикодону", как его тогда называли. Первые попытки создать формулу не увенчались успехом, и к моменту прихода Уилсона команда работала над новым препаратом день и ночь. "По мере того как патент на MS Contin становился все больше и больше, в него вкладывалось все больше и больше усилий", - вспоминает Уилсон. Боб Кайко руководил проектом изо дня в день. Уилсону он понравился: У Кайко был большой опыт лечения наркозависимых людей, и он горячо верил в терапевтический потенциал препарата оксикодона с контролируемым высвобождением.
Ричард Саклер тоже часто появлялся в компании, и он тоже нравился Уилсону. Ричард мог быть властным, но Уилсону казалось, что у него нет "классового сознания": он разговаривал с любым человеком на любом уровне компании, помнил имена людей и подробно расспрашивал их о работе. Это был не какой-то удаленный руководитель, который хотел быть в курсе событий, но не проявлял особого интереса к работе, ведущейся в окопах: когда дело дошло до проекта по производству оксикодона, Ричард сам оказался в окопах. "Он много работал. Мне кажется, он никогда не спал", - говорит Уилсон. "Не только я получал от него электронные письма в три часа ночи. У него были самые разные идеи".