"Они просто издевались над нами", - вспоминает бывший руководитель Purdue, имевший дело с этой семьей. "Кате нравилось вызывать вас в свой офис поздно вечером и часами читать вам лекции", - сказал он. "Никто из бизнесменов никогда не втягивал ее в деловые дискуссии, потому что она не была полезной ни в каком смысле этого слова. Все называли ее "доктор Кате", но я не знаю, чтобы кто-то был впечатлен ее врачебными заслугами".
Некоторым сотрудникам эта атмосфера собственной значимости могла показаться комичной. "Им нравилось чувствовать себя серьезными бизнесменами", - заметил один из бывших сотрудников, работавших с семьей. "Они путали умение хорошо разбираться в чем-то с умением вляпаться в дерьмо и получить удачу". Что я обнаружил именно в этой семье, так это то, что следующее поколение, по сути, нашло золото на заднем дворе. Это как если бы вы переехали в Одессу, штат Техас, и спросили: "Что это за черная штука выходит из-под земли?". За пределами "Оксиконтина" компания никогда не была столь успешной. Без "Оксиконтина" это была бы сонная фармацевтическая компания с оборотом в 50 миллионов долларов, о которой вы никогда не слышали". Но успех одного препарата породил самодовольную ауру сверхчеловеческой деловой доблести, продолжает сотрудник. Саклеры стали считать себя "умными миллиардерами, которые знали, как лучше". Не один человек, работавший в Purdue в ту эпоху, сравнивал этот опыт с едко-юмористическим шоу HBO "Наследство", в котором троица взрослых детей, страдающих от избытка чувств, безуспешно пытается захватить контроль над конгломератом, созданным их жестким отцом.
Мортимер обратился за советом к психиатру и психоаналитику Керри Сулковичу, востребованному "доверенному лицу руководителя", который выступал в роли гуру для руководителей компаний. Хотя Мортимер был богат по любым меркам, он, тем не менее, обнаружил, что иногда может перенапрягаться. Когда отец был жив, Мортимер мог обратиться к нему за "промежуточным" кредитом, но теперь, оказавшись в затруднительном положении, он вынужден был просить срочных денежных вливаний у одного из семейных трастов. В какой-то момент он поделился с доктором Сулковичем набором тезисов, которые он составил для неловкого разговора с попечителями. "Начните с того, что я недоволен", - написал он. "Я значительно отстаю в финансовом плане". Он был готов продать "произведения искусства, драгоценности, акции", но даже в этом случае ему нужна помощь в решении "более краткосрочной проблемы с денежными потоками". По его словам, Мортимеру требовалось "10 миллионов долларов в ближайшее время и, возможно, еще 10 миллионов долларов". Это, пообещал он, и есть "МАКС".
Частично проблема, по его словам, заключалась в том, что он был так занят работой на благо семейного бизнеса и вынужден был "вести жесткую игру с Ричардом и Джоном", что вызывало стресс и, возможно, было не самым продуктивным использованием его энергии. "Я годами работал в Purdue по значительно заниженной, по моему мнению, стоимости по сравнению с тем, чего стоит мое время", - написал он. "Я теряю деньги, работая в фармацевтическом бизнесе". Он предположил, что заем может быть "отражен на трастовых счетах как заем/помощь членам семьи, но не конкретизирован". Он не хотел, чтобы все члены семьи знали о его проблемах. "Я не хочу слышать мнения моих братьев и сестер по этому поводу, и мне не нужен дополнительный стресс из-за этого. Мне нужно, чтобы все разрешилось", - написал он. "Это должно произойти, вопрос только в том, сколько ДРАМЫ потребуется для этого". Он отметил, что "исторически" его отец был "более чем готов помочь мне".
Дэвид Саклер с презрением относился к своему кузену Мортимеру. Его семья была более бережной в отношении денег. Это было предметом гордости. Его дядя Джонатан хвастался тем, как мало денег он тратит; Дэвид шутил, что в гардероб Джонатана "за десять лет не было вложено ни доллара". Когда Дэвид женился и захотел купить квартиру побольше, Ричард выразил свое неодобрение, и Дэвид отправил отцу и матери эмоциональное письмо. "Я понимаю, что у папы не очень хорошо с электронной почтой, поэтому он может это не прочитать", - написал он, но ему хотелось "высказать некоторые мысли". Он много работал, чтобы "управлять семейным состоянием", и это было нелегко. "Помимо того, что я заставляю себя добиваться высоких результатов, я работаю на начальника (отца), который мало понимает, чем я занимаюсь". Вместо того чтобы поддержать его усилия, Ричард охарактеризовал его работу как "ужасную, плохую, дерьмовую, дрянную, сломанную, в упадке" или любым другим уничижительным термином, который вы захотите бросить в мой адрес". Дэвид признал, что часть его работы заключалась в "управлении отцом". Он был "правой рукой Ричарда во всем" и неустанно работал, чтобы "сделать семью богаче". Это может показаться простым, сказал Дэвид. Но это "буквально самая тяжелая работа в мире".
По словам Дэвида, в семье Саклеров были определенные патологии, которые передавались по наследству. Его дед, Рэймонд, "заложил модель поведения, которая очень ранит. Удерживая деньги над головами людей и заставляя их работать на семейные предприятия, он мог оказывать огромное влияние". Сам Ричард неоднократно говорил, что ненавидит такую динамику, отметил Дэвид. И все же Ричард ожидал полной преданности семейному бизнесу, а пытался контролировать расходы Дэвида. Дэвид не хотел "жить как Мортимер-младший или его братья и сестры", - ворчал он. "У меня нет жизненных целей в виде самолета, яхты или чего-то подобного". Он просто хотел иметь дом побольше! Кроме того, даже Ричард летал на частном самолете, и никто не укорял его за это.
"Я как папа", - написал Дэвид. "Я выстоял ради семьи и принял на себя стресс, который за этим последовал. Я принял манипуляцию, чтобы работать над своими целями и помогать семье". Большинство Саклеров, отметил он, так не поступали. На самом деле большинство Саклеров были похожи на Мадлен: они преследовали свои собственные интересы вне фармацевтической индустрии и вели жизнь, которая не имела никакой видимой связи с опиоидами, кроме того, что получали от них субсидии. Брат Мадлен, Майлз, работал программистом в Калифорнии; ее сестра, Клэр, тоже была режиссером. Дочь Ричарда Ребекка была ветеринаром. Другая его дочь, Марианна, несколько лет проработала в компаниях Purdue и Mundipharma, но в конце концов прекратила работать ("У нее нет карьеры и, скорее всего, никогда не будет", - заметил Дэвид) и теперь жила в доме стоимостью 12 миллионов долларов в районе Пасифик-Хайтс в Сан-Франциско. Один из внуков Мортимера, Джеффри, чья мать, Илин, до сих пор входит в совет директоров Purdue, открыл в Нью-Йорке популярную сеть ресторанов под названием Smith.
Но наследники Мортимера были сосредоточены в основном в Лондоне. Саманта, его дочь от брака с Джери Уиммер, вышла замуж за предпринимателя, занимающегося кофейным бизнесом, и приобрела за 26 миллионов фунтов стерлингов дом в Челси, который ранее принадлежал актеру Хью Гранту и кинопродюсеру Джемайме Хан. Саманте очень понравился дизайн в стиле ар-деко, и она взялась за восстановление дома с большим уединенным садом в первозданном виде 1930-х годов. В доме жил сын Мортимера от третьего брака, Майкл Саклер, который, как и Мадлен с Клэр, занялся кинобизнесом и основал компанию по финансированию под названием Rooks Nest Ventures, в честь семейного поместья в Беркшире. Офисы компании располагались недалеко от площади Сохо. Сестра Майкла Марисса основала, по ее словам, "некоммерческий инкубатор" под названием Beespace, который поддерживал фонд Малалы и другие проекты. Марисса не любит термин "филантроп", сказала она журналу W. Она предпочитает думать о себе как о "социальном предпринимателе". Она делала "социальные инвестиции", выступала с программными речами и говорила на непроницаемом языке корпоративных слов.
Когда Ричард Саклер заканчивал медицинскую школу, Феликс Марти-Ибаньес пытался внушить ему, что он будет пользоваться уважением в жизни, потому что носит фамилию Саклер. Сейчас это было еще более верно, и, пожалуй, нигде так не было, как в Лондоне. В Соединенном Королевстве это имя было повсюду. Здесь было здание Саклера в Королевском колледже искусств, образовательный центр Саклера в Музее Виктории и Альберта, комната Саклера в Национальной галерее, зал Саклера в Лондонском музее, павильон Саклера в Национальном театре, студия Саклера в театре "Глобус". В 2013 году галерея Serpentine была переименована в Serpentine Sackler, а на состоялось торжественное открытие, организованное журналом Vanity Fair и мэром Нью-Йорка Майком Блумбергом (который был другом семьи). Один из витражей в Вестминстерском аббатстве был посвящен Мортимеру и Терезе. Он был оформлен в прекрасных красных и синих тонах с изображением печатей Гарварда, Колумбийского университета, Нью-Йоркского университета и других получателей щедрой помощи семьи. "M&T Sackler Family", - гласила надпись на витрине. "Мир через образование". Стремление Саклеров наклеить свое имя на любое завещание, неважно, большое или маленькое, могло бы найти свою сюрреалистическую кульминацию в Тейт Модерн, пещерном храме современного искусства, занимающем здание старой электростанции на южном берегу Темзы, где серебряная табличка информирует посетителей о том, что они едут на эскалаторе Саклеров.
Мортимер и Тереза Саклер пожертвовали более 100 миллионов долларов на искусство и науку в Великобритании. После смерти Мортимера Тереза была награждена медалью принца Уэльского за благотворительность в сфере искусства. При вручении этой награды Ян Дежарден, директор картинной галереи в Дулвиче, заметил: "Будет трудно не сделать так, чтобы она звучала совершенно свято".
Большая часть этих благотворительных пожертвований находилась в ведении лондонского фонда Sackler Trust, а наследники Рэймонда и Мортимера получали выгоду от целого ряда других трастов, в которых хранились доходы от OxyContin - те самые регулярные выплаты в сотни миллионов долларов. С момента выпуска препарата "Оксиконтин" почти два десятилетия назад доход от его продажи составил около 35 миллиардов долларов. Значительная часть этих доходов шла не через Лондон или Нью-Йорк, а через налоговую гавань Бермудских островов, где на протяжении десятилетий безымянное современное офисно