Ральф вошёл в Риз, выдыхая тихий стон ей в ухо. Он снова облизал его и прикусил, зовя ее схлестнуться в ещё одном поединке на языках, и задвигался, ловя каждую секунду, пока мог наслаждаться ей.
Риз выгнулась от плавного вхождения и тихо застонала, выпячивая грудь на растерзание Генри. Одна её рука всё так же мяла его тело — шею, плечи; проводила ноготками по груди, пока вторая уже не просто зарываясь в волосы под ней, но и так же пыталась найти очертания мужского тела.
В голове это всё был Генри. И неважен факт физической невозможности, для Риз Генри был на ней, под ней, сбоку, слева… Он был везде и его всего было мало. Холод? А что такое холод? Ей было жарко меж двух горячих тел. ей было трудно дышать, потому что два рта крали её воздух прямо из губ. Ведомая зубами, она повернула голову, на вздох отыскала рот демона и впилась в его губы жадно, страстно, передавая всё то, что она сейчас чувствовала. Эта приятная тяжесть сверху, наполненность внутри… Боги, она была в раю, это было так приятно… Сверху так же вместо штанов об её низ живота стал тереться член. Спустив свободную руку вниз, она наткнулась на женские пальчики, которые уже какого-то черта делали её работу! Но вместо того, чтобы отогнать, рука Риз накрыла руку Ральфа, и теперь они уже вместе доставляли удовольствие своему королю.
Но было как-то тесно, слишком скованно, и лишь позже Риз поняла, что не удавалось достигнуть настоящего эффекта из-за собственных штанов. Не без усердия она смогла вытащить одну ногу из штанины и раздвинуть ножки так, чтобы было удобно… Им обоим… Им троим. И от натягивания внутри все стало чувствоваться во сто крат острее. Стоны стали громче, но не пошлее. Такие, которые говорят лишь об удовольствии, а не похоти и пошлости.
Обхватив ножкой тело Генри, делая удобнее Ральфу, Риз всё еще не могла оторваться от губ Ральфа. Тот "Генри" под ней казался ей всё-таки горячее, да и губы того, кто был сверху, были заняты. Они заставляли её постоянно тянуться вверх; каждый раз, когда он отрывался от её груди, жалобно скулить, что без него, без его губ и рта становилось холодно. А когда она была чем-то недовольна; тем, что мало; тем, что грубые от возбуждения ласки не попадали в такт ритму Ральфа, получал за это именно Ральф, и тогда Риз тоже показывала ему, что имеет ряд ровненьких острых зубок.
Ральфу нравилась эта агрессия с ее стороны, и он специально то ускорялся, то замедлялся, чтобы Генриху труднее было попасть в такт. Она кусала его язык или губы за это, и он стонал ей в губы, выражая свое удовольствие. Ему так давно не хватало страстного секса, что он только сильнее старался разжигать желание в своих партнёрах. Его рука на пару с Риз делала приятно Генриху, а пальцы второй вновь заняли место на клиторе. Он вбивался снизу в Риз, стараясь успеть ухватить свой кусок пирога наслаждения. Губы пришлось отпустить, потому что Генри решил к ним вернуться, из-за этого Ральф недовольно и чуть более сильно укусил Риз за плечо. Но вот она выгнулась на нем с громким стоном, каких он ещё не слышал сегодня. Он почувствовал ее оргазм и только задвигался ещё быстрее, желая свести ее с ума. Чтобы она запомнила эту ночь и его, как лучшего любовника в ее жизни.
Только вот своего пика он не успел достичь. Генрих решил завладеть тем, что принадлежало ему. Члену было слишком приятно от двух ладошек, хотя он почему-то даже не обратил внимания на этот факт. Он ловил стоны, которые срывались с губ Риз, чувствовал трение ее груди о свою, но не осознавал, что это из-за толчков снизу. Пристроившись между ее ножек удобнее, он вошёл в нее, откуда Ральф только что вышел. Как же приятно было соединиться вновь с ней, о ком он давно перестал мечтать, но сейчас она была перед ним живая и горячая, настоящая. Та Риз, которую он полюбил когда-то и больше не любил никого также сильно. Соединиться с ней телами было чем-то совсем невероятным, но это стало возможным. Он простонал ей в губы, затем поцелуями перешёл к уху и томно прошептал ее имя. В этой тьме для него существовала только она и только этот момент.
После первого оргазма Риз стала заметно спокойнее, и любого другого могли бы ввести в сомнения то, как она тяжело и медленно дышала, как пульсировала внутри и как много стало вытекать из неё соков… Но чем дольше Генри был с ней, тем быстрее Риз вновь возбуждалась, да и нетрудно это было после трёх лет воздержания.
Её имя, сказанное его голосом… То, как сказано… В этот миг просто можно было умереть. Умереть от счастья. Впервые за время владения в этом месте Ральфом, Риз попыталась сфокусировать затуманенный взгляд и, разумеется, она смогла увидеть его, ведь Генри был так близко. Она улыбнулась ему, на какое-то время стоны прекратились, но лишь для того, чтобы приподняться и поцеловать Генри. Так, как она сегодня еще никого не целовала. С большой и теплой любовью, нежной и доброй, которую берегла для него все эти три года.
Обхватив его лицо ладонями, Риз вновь закрыла глаза, но не отрывалась от поцелуя. Целовала, почти весь процесс. Дарила нежность, которую не могла дарить во время разлуки.
— Прости меня, — он скорее всего и не слышал. Не чувствовал и не видел. Но в минуты осознания себя, Риз желала просить прощения. Но не за то, что врала, а… — прости, что ожила.
А после вновь туман и безудержная страсть. Может, Ральфу не понравились разговоры, а может, он стал сильнее использовать своё наваждение, но вот Риз вновь отдалась сексу, отпуская губы Генриха, чтобы извиниться за то, чтобы забыла о других губах, что были на плече. Она наказывала их за болезненный укус и сильнее стала наказывать, когда второй пик стал подходить. Боясь упасть в какую-то пропасть от наслаждения, Риз отыскала руку Ральфа на себе и сжала, в то время как вторая опустилась на шею Генри. Губы хотели быть и там, и там… потому что оба мужчины сводили её с ума этими поцелуями, укусами ласками… Она чувствовала их везде, чувствовала всюду. Было жарко, больно, но сладострастно больно от всего, что с ней происходило. И чем ближе, тем быстрее, ярче, жёстче.
На ком она запечатлела свой последний поцелуй — так и не поняла, но этому мужчине удалось поймать и вобрать в себя её второй оргазм, стон… Столь яркий, как эта ночь… Как тот мужчина, что был сверху. Выгнувшись дугой, "соединяясь" с Генрихом в экстазе, Риз застонала так томительно, но громко, впиваясь зубками в губы, что её держали в тот миг.
Ускорившись, Генри тоже поймал свой пик и простонал в ответ в губы Риз. Он очень давно не получал разрядку, поэтому сейчас спермы выходило много и долго, заполняя Риз внутри. Это был только их миг единения, когда два тела и две души стали одним. Не существовало сейчас Ральфа, были лишь Риз и Генрих. Один на один в этой темноте. Наконец-то холод покинул не только тело Генри, но и его душу. Как же он хотел повернуть время вспять, чтобы не жениться на Айке, а дождаться Риз. Он мог бы быть с ней, сбежали бы вместе куда-нибудь на край света, где их никогда не нашел бы Вильгельм. И плевать на все королевство. Он бы хотел сказать ей, что все ещё продолжает любить только ее, что сделает все, чтобы они были вместе, но… Но он молчал. Потому что это лишь сладкий сон холодной ночью в темной пещере, о котором никто не узнает.
И только Ральфу пришлось доделывать самому. Под стоны пары на нем он излился себе в руку, но удовлетворения не почувствовал. Но ничего, он не расстраивался, ведь ночь только начиналась.
18. Развилка
Ночь выдалась просто волшебной, пусть и закончилась немного на грустной ноте. Но Лина нисколько не пожалела, что приняла приглашение Диего. Оборотни снова ее удивили. Она в который раз возвращалась к мысли, что в ордене ошибаются. Хотя слова Диего о том, что стая такая, потому что он такой вожак, тоже оставили под впечатлением. Если этот мужчина был способен направлять целую стаю, какая в нем должна быть сила? Не будь его, Зак, Чиж и остальные ребята могли быть не меньшей угрозой, чем вампиры. И все же ей сложно было это принять, когда всю жизнь думала, что любая нечисть — зло, и против него есть лишь одно оружие — святое слово и меч. Сможет ли она поднять меч против Диего и остальных, если придется? Ей никогда не хотелось вставать перед таким выбором.
Возвращаясь домой в приподнятом настроении, Лина мурлыкала себе песню под нос и не замечала, как она схожа с той, которую исполнял Диего. Солнце уже вовсю занимало место на небе, а ранние горожане торопились на рыночную площадь, чтобы успеть выложить свой товар в лучших местах. Ничто не могло испортить отличное настроение — так ей казалось. Открыв дверь, она встретила хозяина дома, но тот очень торопился. Лина не придала этому значения, как и странному взгляду, который тот на нее бросил. Пожелав ему хорошего дня, она вошла в свою комнату, как ее игривое настроение мгновенно испарилось. В комнате кто-то был и явно настроен против нее.
Это был среднего роста старик с бритой головой, но прикрывающий это красным капюшоном. В руке он держал оружие с заморских стран — яри. Он вальяжно сидел в кресле Лины, в котором она любила начинать день с чашки чая, но сегодня, предсказывал старик, вместо чая будет нечто крепче.
— Доброе утро, охотница, — приветствовал старик, приложив два пальца ко лбу, и, отвесив небольшой поклон, протягивал эти пальцы — знак приветствия их ордена, означающий, что пришел человек с чистыми помыслами и того же ждал от собеседника.
Помимо плаща и шеста, старик также имел не самое привлекательное лицо, но уважаемое в его кругах. Оно было покрыто шрамами от битв с разной нечистью, а его глаза были неестественно серыми, включая сам зрачок. Слепота, которую он компенсировал молитвой «Зрячих», но об этом мало кто знал. Также имел черную короткую бороду и усы, на лбу красовалась из-под капюшона диадема с голубым камнем — оберег от духовной нечисти.
— Ты ведь задержалась со своей охотой, и я, беспокоясь, решил проверить, всё ли с тобой хорошо. — Он подошел к Лине, но, несмотря на доброту в голосе, в нё