Хроника растущего патриотизма
Убийство наследника австрийского престола в Сараеве оставляет российскую прессу почти равнодушной, пишут даже, что его смерть — благо для России, потому что Франц Фердинанд был настроен против нее. Дубровинское «Русское знамя» сообщает, что эрцгерцога убил «воинствующий жидовский центр», кадетская «Речь» — что убийству не следует придавать значения, потому что «тучи над Балканами складываются в призрак европейской войны» уже не в первый раз.
10 июля Австро-Венгрия предъявляет Сербии заведомо невыполнимый ультиматум. Живущий в Вене журналист Лев Троцкий поражен патриотическим возбуждением австрийцев — повсюду в городе появляется лозунг «Сербы должны умереть».
Петербург далек от патриотического подъема — в столице начинаются забастовки. «Выступление без повода, без предлогов, без лозунгов, без смысла», — изумляется Зинаида Гиппиус. Французский посол Палеолог уверен, что забастовки — дело рук немецких агентов.
15 июля Австро-Венгрия объявляет войну Сербии. В Петербурге спорят, надо ли объявлять мобилизацию, чтобы защищать братьев-славян. Императрица телеграфирует Распутину: «Мы в ужасе — война стала почти реальностью. Вы тоже думаете, что это возможно? Молитесь за нас. Помогите нам своим советом». Лежащий в больнице Григорий Распутин, по воспоминаниям Вырубовой, отвечает: «Не затевать войну, с войной будет конец России». Союзниками Австро-Венгрии являются Германия и Османская империя, так что война с Австро-Венгрией будет означать войну и с ними тоже.
16 июля Николай II отправляет телеграмму кузену своей жены, немецкому императору Вильгельму, с предложением передать австро-сербский вопрос на рассмотрение международной конференции в Гааге. Правда, российские офицеры уже уверены, что войны не миновать, — говорят, она продлится не больше полугода.
Граф Витте отдыхает в это время в Швейцарии. Он, как и все, встревожен обстановкой и говорит своим собеседникам, что «есть лишь один человек, который мог бы помочь в данное время и распутать сложную политическую обстановку» в России — это Григорий Распутин. «Он лучше, нежели кто, знает Россию, ее дух, настроение и исторические стремления. Он знает все каким-то чутьем, но, к сожалению, теперь он удален», — вздыхает Витте.
18 июля Николай II публикует приказ о всеобщей мобилизации. Вырубова бежит к императрице, та говорит ей, что это какая-то ошибка — мобилизация должна коснуться только губерний, граничащих с Австро-Венгрией. Александра спешит к мужу и выходит от него в слезах, со словами: «Все кончено, у нас война и я ничего об этом не знала».
19 июля Николай получает телеграмму от кайзера Вильгельма, который призывает его срочно остановить мобилизацию, встретиться и обо всем договориться. «Что я отвечу своему народу?» — говорит император жене. Поздно вечером в тот же день германский посол вручает главе МИД Сергею Сазонову ноту об объявлении войны. Императрица рыдает, но Николай даже выглядит бодрее: «Пока вопрос висел в воздухе, было хуже».
В этот же день бывший иеромонах Илиодор, теперь просто мирянин Сергей Труфанов, тайно переходит границу России и Швеции, скрываясь от преследования, — власти считают его заказчиком покушения Гусевой на Распутина.
20 июля в России опубликован царский манифест о начале войны. Настроение всюду приподнятое — народные массы настроены очень патриотично и одобряют войну. На Дворцовой площади в Петербурге происходит грандиозный патриотический митинг. Император выходит на балкон, и вся площадь падает на колени и поет «Боже, царя храни!» «Все трезвые», — отмечает двоюродный брат императора, великий князь Андрей. Дело в том, что на время мобилизации по всей стране закрываются винные лавки. После окончания мобилизации эта мера будет продлена до конца войны — в России введут сухой закон.
21 июля (3 августа по новому стилю) Германия объявляет войну Франции. После смерти Жореса проходит всего три дня, но вся его партия выступает в поддержку войны до победного конца. В этот же день за войну единогласно голосует и немецкая социал-демократическая партия. Ленин, получив свежий номер немецкой партийной газеты Vorwärts, считает, что это фальшивка, его товарищи по II Интернационалу просто не могли так поступить.
Зверства и пораженцы
22 июля мощный патриотический всплеск происходит в Петербурге: толпа штурмует посольство Германии на Исаакиевской площади. Разгром продолжается более часа, под снисходительным наблюдением полиции. Винный погреб разграблен, хрустальная посуда, старинные картины и коллекция бронзы эпохи Возрождения уничтожены. Целы только найденные в зале приемов портреты Николая II и Александры Федоровны — их толпа с пением гимна проносит по городу.
Люди забираются на крышу, где стоят огромные бронзовые братья Диоскуры, держащие под уздцы коней. Статуи сброшены под крики восторга толпы. Здание поджигают, оно выгорает дотла. На следующий день российский МИД выразит глубокое сожаление в связи со случившимся.
Впрочем, это только начало кампании. 31 июля чешская колония Петербурга выступает с призывом «исправить ошибку предков» и переименовать столицу. Николай II без раздумий меняет название «Санкт-Петербург» на «Петроград». (Был еще вариант «Свято-Петроград».) Это слово употреблял еще Пушкин, так город называется, например, в поэме «Медный всадник»:
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Но теперь этого почти никто не помнит, как и того, что и Санкт-Петербург — название вовсе не немецкое, а голландское. Антигерманская горячка набирает обороты. Театры удаляют из репертуара пьесы Шиллера и Гёте, дирекция императорских театров запрещает оперы Вагнера. Газеты предлагают заменить немецкое «бутерброд» английским «сэндвич».
По переписи 1897 года, в России живет почти два миллиона немцев, которые говорят дома на немецком, и еще больше обрусевших немцев с немецкими фамилиями. Всем им угрожают погромы, поэтому многие немцы начинают менять фамилии. А многие евреи с фамилиями, звучащими по-немецки, вывешивают на лавках объявления: «Это еврейская, а не немецкая лавка». Впрочем, немецкие булочные и колбасные и так закрываются. Описывая «немецкие зверства» в Европе, российские газеты пишут, что война ведется не с обычным противником, а с «врагами самой цивилизации». Мысль, что немцы — жестокий, варварский народ, регулярно появляется в российской печати.
Отдыхающие в Европе российские подданные спешно возвращаются в Россию. Каждый сталкивается с трудностями, рассказы о которых публикуют теперь в газетах под рубрикой «немецкие зверства».
Вдовствующая императрица Мария Федоровна возвращается из Лондона на поезде. В Берлине ее останавливают и сообщают, что дальше дороги нет, нужно вернуться в Данию и ехать морем. Муж ее внучки Ирины, Феликс Юсупов, арестован — правда, всего на день. Великий князь Константин летом 1914 года лечится в Германии. Ему с семьей позволяют выехать, но его высаживают на границе, откуда семейству приходится идти пешком. 56-летний великий князь болен и идти не может. Казачий разъезд обнаруживает его и его семью сидящими на обочине.
Члены царской семьи выводят из Европы капитал, император приказывает вернуть в Россию все деньги с зарубежных счетов. Около семи миллионов[113] из берлинских банков вывести не удается. В Лондоне падает рынок российских и других европейских облигаций. Торги на биржах всей Европы остановлены, международные расчеты парализованы. Все европейские страны, включая Россию, прекращают обмен ассигнаций на золото. Начало войны хоронит золотой рубль Витте.
Льву Троцкому удается вывезти семью из Вены в Цюрих. Ленин к началу войны оказывается в Галиции (сейчас — территория Западной Украины). Его арестовывают и две недели держат в тюрьме. Живущий в Берлине по фальшивому паспорту Евгений Азеф уверен, что его русское происхождение не будет раскрыто, но ошибается — в 1915 году его отправят в тюрьму как русского анархиста.
Большая часть россиян встречает войну с огромным энтузиазмом, даже те, кто давно уже в эмиграции: князь Кропоткин, Георгий Плеханов, Борис Савинков. «Шерлок Холмс» Владимир Бурцев на волне патриотических чувств возвращается в Россию, где его немедленно отдают под суд и отправляют в ссылку в Сибирь — в Туруханск, где сидит Сталин. А бывший руководитель Боевой организации эсеров из-за отношения к войне ссорится со многими товарищами по партии. Лозунг Савинкова: «Сначала победа, потом революция», он даже пишет открытое письмо, что во время войны любой шаг против царя — это шаг против России. Его отношения с бывшими однопартийцами порваны. Савинков едет в Париж и работает военным корреспондентом русских газет. Многие россияне, живущие в Париже, тоже не остаются в стороне. Ида Рубинштейн становится медсестрой — и ходит в униформе, специально сшитой для нее Бакстом.
В России невиданное политическое единение: «Теперь и Пуришкевич признает евреев и руку жмет Милюкову. Волки и овцы строятся в один ряд, нашли третьего, кого есть», — иронизирует Гиппиус. Иван Бунин, друг Горького и будущий лауреат Нобелевской премии, пишет антинемецкое воззвание. Его подписывают несколько тысяч человек, в том числе Горький, Шаляпин, Струве и Станиславский. Горький удивляется тому, что «все вчерашние анархисты ныне патриоты и государственники».
На общем фоне редкие голоса сомневающихся резко выделяются — их называют «пораженцами». Среди них Гиппиус, которая из чувства противоречия не хочет участвовать в «патриотических хождениях по улицам» и «быть щепкой в потоке событий». Всякая война, кончающаяся победой одного государства над другим, — это зародыш новой войны, считают Гиппиус и Мережковский. На стороне «пораженцев» и новый друг семьи Мережковских, депутат Думы Александр Керенский. Однако самые убежденные противники войны — это социалисты. Всю осень и зиму 1914-го Ленин и Троцкий в прессе осуждают патриотов, особенно Плеханова. Ленин пишет статью «Студенчество на коленях», в котором обвиняет учащихся российских университетов в предательстве революции и ура-патриотизме.